Перепутье.

Они лежали перед нею в ярко-красной, вишневой крови. Еле дышали, умирали, с болью чувствовали, как уходит из их грешных тел душа.
Сакура жутко испугалась. Сначала она даже не знала, что ей думать, так ее поразил вид этих растерзанных тел. Она видела много крови, много оторванных конечностей, множество ран, части тел, обезображенных гангреной. Видела эту красную дымку, застилающую глаза, этот пот и крики, стоны, гной, кровь. Она так много видела, так многих спасала, но теперь… что ей делать теперь?
Они оба одинаково нуждались в ее помощи. Оба, такие родные, дорогие. За обоих, не задумываясь бы, отдала жизнь, вытерпела бы любую муку, не пискнула бы даже под тяжестью жестоких пыток. Но теперь… Что ей делать теперь? Теперь, когда они оба готовы испустить дух?
Наруто и Саске. Как Солнце и Луна. Сакура всегда ассоциировала их обоих с этими загадочными шарами, стоящими в небе. И что теперь ей спасать? Погасить ли Солнце, чтобы величественная Луна продолжала тускло освещать чью-то спрятанную в темноте печаль, или убрать с небосвода Луну, чтобы яркое, жизнерадостное Солнце продолжало радовать глаз, уничтожая своим ослепительным светом тьму?
Сакура хотела кричать от отчаяния. Кричать громко и навзрыд, обращать слова проклятья Богу, который так невыносимо жесток, так похож на дьявола. Но она молча стояла посреди обломок и пепелища остывшей битвы. Они всегда были далеко. Всегда себе на уме. Всегда, повернутые к ней спинами, недосягаемые, как Солнце и Луна. Всегда ее день и ее ночь. Неделимые. Вместе.
Но сейчас жизнь требовала принести кого-то из них в жертву. Сохранить день и убить ночь или пожертвовать днем, чтобы оставить ночь.
Сакура боялась глядеть на их раны. Ткань, запачканная черной, засохшей кровью, растерзанные туловища, ожоги, слабое, сбивчивое дыхание. Она могла залечить любую рану на их телах, но не знала, кого спасать. Если она успеет подарить жизнь Наруто, Саске не выдержит, умрет. Если она решит сохранить жизнь Саске, Наруто погибнет. Одновременно она лечить не могла, иначе им обоим будет недостаточно чакры для хотя бы частичного выздоровления.
Она устала. Эта удушающая, выжигающая война так осточертела ей. Она уже сутки не брала в рот ничего съестного: пожар, огонь, засуха уничтожили всю зелень. Она хотела пить, ужасно хотела пить, несмотря на то, что несколько минут назад ей удалось проглотить несколько грязных, ржавых капель застоявшейся воды в чьей-то забытой, заброшенной фляге. И вот теперь, уставшая, обессилевшая, утратившая силы для борьбы, она должна решать. Решать, кого из них спасать. И почему только все мальчишки такие глупые? Почему только обязательно нужно драться, неужели нельзя просто поговорить?
Еле передвигая ноги, она подошла к полутрупу лучшего друга. Наруто, ее свет, ее Солнце, ее яркий, так нужный ей день. Если бы рядом не было его, такого самоотверженного, такого упертого, такого нужного и дорогого, она бы не стала сильнее. Она бы потеряла надежду, предалась отчаянию. Наруто был ее стимулом, ее талисманом, тем единственным, без чего она не мыслила свою жизнь. Как она будет жить без этих солнечных волос, небесных глаз, светлой улыбки?
Он тяжело дышал, еле шевелили губами, пытаясь поймать ими кусочки обгоревшего, пепельного воздуха. Губы у него потрескались, на них краснели маленькие, кровавые язвы. Ему бы сейчас воды, дать немного, буквально несколько капель на язык, чтобы хоть чуть-чуть стало легче. Сакура распахнула кровавую рубашку у него на груди. Обезображенное, избитое туловище, с большой вмятиной, которая кожу превратила в обгоревшее, кровавое месиво. Сакура осторожно коснулась кончиком пальца горячей плоти, почувствовала что-то твердое. Сломанное ребро, порвавшее кожу. Девушка отпрянула, словно видела такое впервые. Хотелось вырвать, сейчас же. С трудом она подавила тошноту. Не верилось, что это растерзанное, кровавое тело было некогда ее другом, ее Солнцем.
Какая же она слабая.
По щекам заструились слезы. Горячие, почти сухие слезы, которые тут же остывали у нее на щеках. Нельзя. Нельзя плакать.
Собрав последние силы, Сакура сконцентрировала на ладонях всю свою чакру. Голубое, прохладное облако коснулось раны, отчего она стала немного затягиваться. Тело Наруто внезапно вздрогнуло, и он громко кашлянул, а потом тяжело, шепотом, с надрывом выговорил:
- Са… кура… - последний звук застыл на его губах вместе с давившим глотку жарким воздухом, который вырвал тяжелый приступ кашля.
- Помолчи, Наруто, - громко, почти крича, пролепетала Сакура. – Тебе нельзя говорить.
Слезы текли из глаз, не останавливаясь, они застили глаза, сквозь их влажную дымку уже ничего не было видно, но Сакура чувствовала – он идет на поправку.
- С-сас… ке, - с болью выдохнул Наруто, глядя упорно и серьезно на заплаканное лицо куноичи.
Она вздрогнула, потеряла концентрацию, облако вокруг ее ладоней потухло. Она растерянно смотрела на лицо друга, который силился что-то сказать ей глазами. Синими, невыразимо глубокими глазами. Такими яркими, живыми.
Она знала, что чакры ей хватит только на кого-то одного. Поэтому даже если кто-то из них потерпит, дождется, пока она вылечит сначала одного, на другого сил уже не хватит. Она это прекрасно знала, и все же…
- Не отвлекай меня, Наруто, - пыталась отшутиться Сакура сквозь слезы и снова сконцентрировала чакру на руках. Но не успело возникнуть голубое облачко, как Наруто с усилием вымолвил:
- Не… надо…
Она снова растерянно посмотрела на него. Он строго, как отец, глядел на нее, словно призывая глазами прекратить этот спектакль. Сакура еле выдержала. Она знала, знала, что он имеет в виду. Добрый, преданный Наруто. Он сам умрет, но не позволит умереть близкому, сам будет терпеть муку, но не позволит страдать другому. Он слишком хорошо знает, что такое одиночество. И сейчас, глядя на нее горящим взглядом, он не просил, он требовал идти лечить Саске. Саске, которому наплевать и на деревню, и на все остальное, Саске, с его изломанной жизнью. Саске, который не поблагодарит, встанет и снова молча уйдет, оставив ее совсем одну с трупом лучшего друга на руках.
- Нет! – громко, навзрыд выкрикнула она, и слезы с новой силой полились из глаз. – Не надо! Не прости меня об этом! Он предатель, он хотел убить тебя, он никого не любит, он должен умереть, я не хочу… не хочу спасать его, - в истерике проговорила Сакура, пытаясь саму себя убедить в том, что ей наплевать, если он умрет. – Пожалуйста… не заставляй, - тихо, умоляюще произнесла Сакура, с мольбой глядя на друга.
Она знала. Не выдержит, сорвется. Оставит его и побежит спасать свое давно забытое чувство. Потому что сердце помнило, потому что сердце рвалось к нему, такому холодному и чужому, несмотря на то, что знала – он не Наруто. Бросит, и бровью не поведет.
- Он… - еле выговорил Наруто, - н-наш… друг…
Друг. Друг, который предал. Друг, который убил. Друг, который ничего о них слышать не хотел. И не захочет. Друг, который поступил как-то не по-дружески.
- П-пожалуйста, - проговорил Наруто, - с-спа… си его…
А потом невероятным усилием воли он выдавил из себя улыбку. Самую светлую, яркую улыбку, на которую только был способен. Солнце. Ее солнышко, ее сияния, ее свет. Лежит, весь в крови, на грани смерти и улыбается. Улыбается так ярко, как никогда еще. Горит весь, как заходящее, закатное солнце. Ярко, ослепительно, красиво, торжественно.
Когда-то, когда она была еще совсем маленькой, несмышленой девочкой, которую любой мог обидеть, ей приходилось ходить по поручению матери в канцелярский магазин. Он находился далеко от дома, приходилось описывать траекторию в виде ломаной линии, чтобы достичь его. Там была развилка. Дорога делилась надвое и уходила в разные стороны. Сакура никак не могла запомнить, в какую именно сторону ей идти, и где-то с полчаса стояла на перепутье, раздумывая, куда бы ей пойти, чтобы не заблудиться. И она всегда, инстинктивно выбирала правильный путь. Всегда…
Только теперь трудность жизни заключалась не в выборе правильного пути, чтобы попасть в нужный магазин. Теперь ей нужно было правильно и безошибочно ступить на тот путь, который приведет к спасению дорого и любимого. Во имя другого. Теперь она стояла на том же перепутье, на той самой развилке и, растерянная, не могла решить. Не хотела…
Если бы можно было спасти обоих! Она бы все отдала. Свою жизнь, свою руку, ногу, сердце. Что угодно, лишь бы ее Солнце никогда не садилось навсегда, лишь бы все оставалось по-прежнему, лишь бы день, как и раньше, сменялся ночью.
Она в последней надежде посмотрела на друга. Всё улыбается, нежно, но строго глядит на нее. Она знала, он на нее надеется. Знала, он будет ей благодарен. Знала, он считал, что так нужно, что так будет правильно. Знала, иначе никак нельзя. Знала, герой должен погибнуть во имя других. Знала…
- Хорошо, - кивая и сквозь слезы улыбаясь, проговорила Сакура. – Хорошо, - повторяла она, пытаясь уговорить саму себя, что так необходимо. Пыталась внушить себе, но не могла. Пыталась во чтобы то ни стало найти в себе силы, чтобы отвернуться от Наруто и заняться Саске. Но не могла. Как завороженная глядела на него и улыбалась, повторяя себе:
-Хорошо.
-По… торопись, - выговорил Наруто, превозмогая боль.
Сакура взяла его крепкую, сухую ладонь. Сжала в своей. Всхлипывая и орошая его руку слезами, проговорила:
- П-прощай…
Он только шире улыбнулся. А потом постепенно свет в его глазах начал меркнуть. Сакура испуганно смотрела, как блеск покидает его зрачок, как синева становится тусклой, как взгляд приобретает глубокую, смертельную задумчивость, как улыбка медленно тает, сходит с мертвых, сухих губ.
Он умер.
Сакура аккуратно положила руку на землю, поправила прядь волос, упавших на глаза, прикрыла ему веки и повернулась к Саске.
Теперь ей только требовалось исполнить последнюю волю героя.
Она выбрала путь. Свернула впервые в жизни не в ту сторону.
И как ей хотелось сейчас стать снова той маленькой девочкой, которая всего боялась, которая долго раздумывала, прежде чем вспомнить правильный путь, прежде чем понять, куда ей идти дальше, чтобы попасть в нужный магазин, купить бумагу, чернила, карандаши и отнести их домой, где ее ждала мама…