Последний день жизни Дейдары

Деконструктивизм – это форма искусства, которая воспринимает искусство как разрушение. Воспринимает искусство как разрушение, – надиктовывал Дейдара.
– Эта форма искусства расцвела в начале века после Мировой войны четырнадцатого года. Разрушение, царящее повсюду, подсказывало мотивы…
Хотя, если в искусстве что-то новое заменяет что-то старое, то есть разрушает его – это тоже деконструкция. Любое искусство – это взрыв канона, который уже сложился.
В литературе деконструктивизм проявился разрушением стихотворной формы, смысла текста, да и сюжета тоже. Пример: «Я шел в магазин. А мой сосед – своей дорогой. Мы встретились и поздоровались. Он пошел к себе домой, а я пошел в магазин». Вот и все. И, кто не понял, это – стихотворение.
Так, еще парочку примеров. Если вам какой-нибудь идиот скажет, что стул – произведение искусства, это значит, он – модернист. А если вам скажут, что сломанный стул – это искусство, значит, перед вами деконструктивисты.
Дейдара посмотрел на часы.
– Так, осталось десять минут, Тцару, я не успеваю. Веснааа, а погода хорошая, что ж мне с вами сделать? Наверное, отпустить.
Выйдя из аудитории, он увидел черноволосого студента, который уткнувшись в книгу, что-то читал.
– Декарт воспаряет на искусственных крыльях, как будто забыв о древнем греке…
– Здорово, Тобимару.
– Декарт воспаряет… Дейдара-семпай!
– Второй год уж сенсей, Тоби. Чё за фигню зубришь? Он вырвал книгу из рук Тоби и захлопнул ее.
– От Акутагавы надо получать удовольствие, Тоби, или хотя бы думать над ним. А у тебя получается какой-то садомазохизм.
– Посмотри, какая весна! Так что, быстро из этого храма знаний!
Чего там у тебя отмечено? – Дейдара открыл книжку на закладке.
– Да, действительно, «воспаряет». Но, знаешь, Тоби, у него хоть искусственные крылья были, а у других-то и таких не было.
– Ну, чего ты ждешь? – Дейдара еще раз посмотрел на Тоби.
– Вообще-то, вас, сенсей. Вы, наверное, забыли, что назначили мне дополнительное занятие как неуспевающему в вашей секции каратэ-до.
– А, точно, слушай, а что у тебя с глазом?
– Конъюнктивит. А это не помешает?
– Болит?
– Ага.
– Ну, тогда не помешает, потому что ты должен забыть про боль. Вот нападут на тебя семеро, у тебя, знаешь, как все заболит? А ты должен им вломить.
Они вошли в тренировочный зал.
– Ну, Тоби, защищайся.
Дейдара попытался нанести удар в челюсть. Тоби отвел его руку.
– Ну, что тебе сказать, Тоби? Во-первых, медленно. Во-вторых, куда тебя ударить моей левой рукой? В висок или в «солнышко»? Ну, про ноги ты вообще забыл. А если бы у тебя было несколько врагов… Короче, убит ты, Тоби.
– А попробуем так. Это называется стиль «легкой руки». Требует концентрации. Сконцентрировался? Так, отрепетируем стойку.
– Уфф… Тоби, прости, это не стойка, это – поза. Еще раз. А теперь вложи всю свою силу, ненависть, старание, волю, может быть, даже боль… Что у тебя еще есть, Тоби? Вот, вложи в этот удар.
– Представь, что по твоим венам течет, как бы вторая кровеносная система. По этим сосудам течет сила, которая собирается в твоей руке, а во время удара ты ее всю выпускаешь. Я буду атаковать тебя сейчас двумя пальцами, только двумя, попробуй меня сдержать.
– Один, два, три, четыре…
После четвертого удара Тоби оказался на земле.
– Вставай! Ты должен был выдержать шестьдесят четыре таких удара. Ну, шестьдесят три. В сердце я бить бы не стал.
Дейдара поднял Тоби, дернув за руку своего студента так, что она чуть не выскочила из плеча.
– Почему ты должен нанести шестьдесят четыре удара? В нашем теле существует шестьдесят четыре точки, настолько чувствительные к воздействию, что один удар по ним выводит противника из равновесия, а часть тела у него отнимается. Если под дых получал, понимаешь, что такое.
Итак, собери все свои внутренние силы, как сказали бы древние, свою ци. Об этой ци есть удивительная легенда, что инари или кьюби, ну, в общем, лисицы охотились за этой ци, соблазняли людей и жили в них, питаясь их ци. За это они совершали для человека разные чудеса. Они могли обмануть даже отшельника, превратившись в Будду и пообещав просветление.
Ирония в том, что своей ци у них нет, инари делают чудеса для человека силами самого человека. Время этих демонов давно прошло, но, видно, мы не можем без этих лисиц, и сами создаем себе инари, они отнимают наши силы, а мы верим, что они помогут нам в будущем… Эх, мои инари меня сожрали…
– Мне сказали, что ты в тренировочном зале, Дейдара! – сказал рыжий кареглазый молодой человек.
– А, приехал, Сассори!
– Тоби, познакомься, это ваш новый учитель истории искусств, Акасуна Сассори-но-данна.
– Новый учитель?
– Тоби, я уезжаю. Уезжаю в другой город, чтобы продолжать образование. Лично там, со мной никто не знаком, поэтому они согласны. Именно поэтому я написал тебе, Сассори, никто за мою работу даже браться сейчас не хочет. Еще требуют, чтобы я довел семестр до конца или нашел себе замену. Они меня, таким образом, вроде как связали… А мне надо уехать, Сассори. Знаешь, я здесь со всеми перессорился…
– Оротимару тебя не выгоняет?
– Да нормальный он мужик. Правда, если ты не можешь под местным наркозом прооперировать зеленую мамбу или гадюку, то он тебя не уважает. Он меня бы давно выгнал в шею, но он не любит, когда ему говорят, что ему делать. А ему столько раз намекали, что меня пора бы вышвырнуть, что он твердо решил меня оставить. Так что, пока он здесь главный, мне бояться нечего.
– Я посмотрел твое расписание, ты ведь здесь еще и философ?
– Ну да.
– А здесь ты подыскал себе замену?
– Ну, как, подыскал… Я решил, что раз я вел эти два предмета, то пусть этот рыжий тоже помучается.
– А мы здесь любительский театр откроем, – мечтательно произнес Сассори.
– Тоби, о деконструктивизме забудь. Этот в нем ничего не смыслит, – обратился Дейдара к своему ученику.
– Сассори, чуть не забыл: моим зачет по спецкурсу поставишь?
– Под какой подписью?
– Под смешной, Сассори, под смешной: «Дисциплина: разрушительное искусство. Подпись: Акасуна». Еще, я здесь веду секцию по каратэ. У тебя с этим как?
– Ну, каратэ-до. Как у всех. Когда-то ходил. Давно. Недолго.
– Ясно. Значит, в это время здесь будут заниматься театралы.
– Да, ладно, найду я физкультурника хорошего, да и сам…
– Хорошо. Вроде поладили. Давай теперь по саке, за встречу.
– Ты же знаешь, я насчет алкоголя не очень…
– Знаю, что ты насчет алкоголя – не очень, и каратэ у тебя не очень, и курить – не куришь, и баб не…
– Дей!
– А, извини. Помню твою хористочку, на флейте играет: волосы красные, лицо вульгарное…
– Дей! Не при ребенке.
– А где ты здесь ребенка увидел? Это ему пить с нами нельзя, а тра… женщинами интересоваться – самое время.
– Нет, вот, она волосы в красный красит, и ты рыжий. Дети у вас будут – атас.
Они вышли в коридор.
– Ты за Тоби присматривай. Дерется он фигово, жизнь у него будет сложная.

– Сегодня в десять утра в центре Токио фанатик облил себя горючей жидкостью и превратился в «живой факел». Перед самосожжением он разбрасывал листовки и выкрикивал националистические лозунги. Полиция, в начале принявшая его за пьяного, не смогла предотвратить самоубийства. Пострадавший был привезен в Государственный токийский госпиталь, где от несовместимых с жизнью ожогов скончался. В провокаторе позже был опознан преподаватель философии Токийского университета, – вырвалось из динамика на следующий день.
Журналистик, похожий на хорька, читал текст на камеру:
– Сегодня в главном здании Токийского университета состоится пресс-конференция, на которой руководство и сотрудники высшего учебного заведения дадут официальную оценку антиправительственному акту Дейдары Кизуне. Университет представляют доктор биологических наук, ректор Токийского университета Оротимару Ото и преподаватель истории искусств Сассори Акасуна.

Оротимару не любил пресс-конференций и интервью. Характер у него вспыльчивый, неуживчивый. Он редко находил с людьми общий язык, а ссорился, наоборот, очень быстро. Если чувства захлестывали его, то он быстро забывал, что его слова записывают на диктофон журналисты, что он находится в прямом эфире на радиостанции или говорит на камеру. В итоге в судах он бывал чаще, чем в своем кабинете. На него уже подали в суд несколько местных газет, токийское радио объявило бойкот на освещение событий университета до тех пор, «пока не уйдет этот дегенерат». Чинуши из министерства тоже хотели сослать куда-нибудь неуживчивого ректора, куда-нибудь далеко, в какое-нибудь училище, ближе к Курилам, но сделать это пока не могли, потому что сместить избранного ректора не такое простое дело, а лучшего биохимика в Токио просто не было. На юбилей токийского биофака с поздравлениями приехал чиновник из министерства. Молодой и неопытный, он не знал, как вести себя с господином Ото. Оротимару, выслушав поздравление от министерства образования, взял микрофон и сказал, что лучше бы вместо этого чиновника министерство прислало бы новые электронные микроскопы и оборудование для биохимического анализа. На следующий день газеты выпустили статьи с заголовками: «Чиновник пришел на день рождения без подарка». Тогда скандал удалось замять.
– Оротимару-сама, нужно ли теперь наложить запрет на издание последней книги Кизуне?
– Я против политики запретов, так мы ничего не добьемся. Сегодня ушел из жизни достойный человек. И мы все в этом виноваты, потому что не услышали его…
– Как вы относитесь к «Кусанаги»? – спросил уже другой репортер слева.
– Никак не отношусь.
– А может быть, дать некое разъяснение в качестве предисловия к «Этике» Кизуне? Или публиковать с купюрами? Она может повлиять на молодежь, развратить ее? Философское опровержение дать?
– Я не философ и не могу ответить на ваш вопрос вполне. Анко, милая, кто у нас новый философ?
Анко подошла к трибуне и громко сказала: должность преподавателя философии теперь занимает Акасуна Сассори.
– Вот, – продолжал Оротимару. – Пусть Сассори из Осаки вам все и опровергает на философском уровне. Я – биолог. Купюр в книгах не будет: «Этика» Дейдары-сана переведена на французский и английский языки и известна миру в том виде, в котором он ее написал.
– Чем вы объясните то, что вы два года предоставляли кафедру государственному преступнику?
– Кто сказал?! А ну поднимись, чтобы я видел твою подлую рожу!
Журналист неохотно встал.
Оротимару начал распаляться, а его лицо – необычно краснеть.
– Нет, это не мы виноваты в смерти Дейдары-сана, это вы виноваты, это вы его убили. Он был гений, поэтому я его принял в университет. Он мог быть прекрасным скульптором, актером, философом, политиком, но вы рубили все на корню и не давали парню спокойно жить, а потом спрашиваете, почему он… Вы не обсуждаете его манифест, а надо бы, потому что он единственный, кто не побоялся рассказать вам о тех проблемах, которые в ваших газетенках не обсуждаются… Послушай ты, мелкий ублюдок, знаешь, сколько меня дергали такие вот, как ты, свиньи в галстуках из министерства: намекали, угрожали, просили уволить Дейдару-сана. А я не люблю, когда мне указывают, что мне делать. Знаешь, куда я послал этих министерских шавок? Рассказать? Никому не было дела, что после вступления в эту «Кусанаги» парня выгнали отовсюду, откуда только можно было… И откуда нельзя – тоже. Его за тот год после суда брали только разве в портовые грузчики… А когда я дал ему кафедру, вот тут началось: два года подряд каждый день мне шли доносы, поклепы на Дейдару-сана, письма от «уважаемых» людей, что, мол, было бы лучше… А было бы лучше послушать его… хоть раз выслушать. А мне присылали бумажку за бумажкой, килограммы этого дерьма у меня в шкафу хранятся, страниц пятьсот, наверное.
Оротимару демонстративно встал со своего места, повернулся спиной к залу.
– Сворачиваемся, Хикару, – здесь больше ловить нечего.
Оператор начал складывать съемочную аппаратуру.
– Правильно, сворачивайтесь, пид****ты, – мгновенно отреагировал Оротимару. Ему показалось, что он сказал это про себя, но микрофоны еще не были выключены, а слышимость в аудитории была хорошая.
– Мы вас засудим! – журналистик пришел в ярость.
– В очередь становись. Я и так из судов не вылезаю, на работу времени нет. Я скоро буду своих змей в зале суда препарировать.
– Вас уволят!
– Вы только обещаете!
Оротимару хлопнул дверью и прокричал еще что-то, уже из коридора, но, что он говорил, уже никто не услышал.
В другой аудитории на вопросы отвечал Сассори. Печальные карие глаза смотрели в камеру.
– Господин Сассори, Дейдара заранее подбирал себе преемника. Вы знали, что он хочет покончить с собой или совершить теракт?
– Нет, я этого не ожидал. Его гибель – большое горе для меня. Я не знал. Две недели назад я получил заказное письмо от Дейдары-сана о том, что он покидает Хонсю и переезжает в другой город для подготовки к профессорскому званию. Поэтому он ищет преподавателя, который бы занял его место. Я приехал, он сдал мне все дела. Мы попрощались, - голос Сассори дрожал.
– Как вы считаете, это самоубийство из-за политических убеждений?
– А был ли он в своем уме? – задал вопрос один из газетчиков. - Говорят, что перед смертью он разбрасывал листовки, что-то кричал.
– Мне кажется, что причины здесь более психологические… Я попытаюсь вам объяснить. Полтора года назад вышла его книга «Этика самоубийства». Книга яркая, наделавшая много шума в читающем мире. Дело в том, что те, кто берутся за такие темы, с самого начала не совсем здоровы. Они становятся «нитью накаливания», миллион раз прокручивая похожие ситуации безысходности и примиряя чужую боль на себя. Непонимание других, собственный ад одиночества… а талантливо написанная книга просто подсказала выход. Так доходили до своего безумия Кафка и Досто… - Сассори уже не отвечал на вопросы журналистов, он как бы начал читать свою первую лекцию. Он начал рассказывать о Дейдаре-куне.
– Ну а хотел ли он своим самосожжением бросить вызов обществу? И, если да, ему это удалось? Вот был он отщепенцем, изгоем, мелким диссидентом, а теперь – бунтарь, монархист, серьезный писатель. Да кто о нем вообще знал? – перебил его нетерпеливый журналист.
– У нас в Японии любят самоубийц. С давних времен уважают и начинают ценить – посмертно. Начинают прислушиваться к идеям… Неужели, чтобы тебя услышали, надо сгореть? Хотел ли он популярности? Дейдару, скорее, огорчила бы наша с вами беседа, потому что мы говорим только о том, что человек вместо того, чтобы, скажем, отравиться у себя дома, покончил с собой демонстративно и на глазах у народа. Такое чувство, что нам на самом деле наплевать на причину его поступка, нарушено наше чувство прекрасного, наша созерцательность оскорблена. Мы воплотили идеал Будды до просветления: «Я не хочу видеть смерти, я не хочу видеть болезни, я не хочу видеть старости». Как будто в мире не существует ничего, кроме цветущих сакур. То, что он сделал, для вас выглядит даже чем-то неприличным, неправильным. Он расстроил вас, вырвал вас из вашего «хорошего» мира. Итак, вы задаете вопрос «Почему?» так, как если бы задали вопрос: «Почему ты меня ударил?». А надо задать другой вопрос: «Ради чего?».
Он разозлил вас, и вы теперь будете мстить ему, мертвому. За этим вы сюда и пришли, его, мертвого, судить. Но, знаете, если философы сгорают заживо, значит, в нашей стране не все хорошо.
Пресс-конференция окончилась. Когда журналисты уже начали собираться, в зал ворвался человек:
– Куда собрались? В соседнюю аудиторию, живо, там Оротимару Ото всех, от телевизионщиков до министра образования, в прямом эфире матом послал. Сенсация!
Сассори добрел до телефона-автомата.
– Дом Хьюга? Позовите Недзи, пожалуйста. Акасуна – моя фамилия.
– Недзи, здравствуй, мне повезло, что ты в городе. Ты еще держишь школу боевых искусств?.. Почему я интересуюсь? У меня по внеклассной работе секция по самообороне. Я там сенсей. Подтяни мое каратэ, а?.. Уровень нулевой, я ж все забыл сто лет назад. Слушай, а у тебя с голосом… А, новости смотришь…

ВЫПИСКА ИЗ УГОЛОВНОГО ДЕЛА ОБ ОБВИНЕНИИ КИЗУНЕ ДЕЙДАРЫ В СОВЕРШЕНИИ ПРОВОКАЦИИ В ГОРОДЕ ТОКИО.

Улики, изъятые в доме Утиха Тобимару: книга с дарственной надписью Д. Кизуне «Этика самоубийства в отечественной культуре от кодекса «Бусидо» до Рюноски Акутагавы и в зарубежной культуре от Антисфена до Эрнеста Хемингуэя» (один экз.). Выделенные места в начале и конце книги: «Самоубийство в древности рассматривалось, как род протестного поведения. Самурай, несогласный со своим даймё, имел право на сеппуку, ритуальное самоубийство. На Западе подобный ход мысли в средние века был невозможен из-за христианства, но в свое время был распространен в древнем мире. Антисфен таким образом бунтовал против старости, а Сенека отказался подчиниться императору Нерону, когда тот потребовал оправдать его преступления. Современный взгляд на самоубийство выводит его из круга протестных актов, а воспринимает как уход, бегство от проблем, модель не сильного, а слабого поведения, потому что уйдя из жизни, человек не может больше на нее повлиять. Рюноске Акутагава рассматривал самоубийство как эвтаназию, как лекарство. Таким образом, он вывел формулу: «Лучшее лекарство для больного – смерть». То же можно сказать и о государстве».
Улики, найденные в доме Кизуне Дейдары. Арестованы и привлечены к делу запрещенный манифест Кизуне Дейдары (сто экз.), листовки с лозунгами партии «Кусанаги» (двести пятьдесят экз.), личная библиотека обвиняемого (семьсот сорок три книги различного содержания, в том числе, тридцать экстремистского характера, в том числе, «Я – японец», «Дети Аматерасу», «Новое Бусидо»). Так же арестованы собственные сочинения Кизуне Дейдары: пять книг, свыше пятидесяти статей в различных журналах, а также статьи, найденные в доме обвиняемого, но принадлежащие другим членам «Кусанаги».

Выдержки из Манифеста Кизуне Дейдары.

1. Парламент Японии должен быть расформирован, потому что он не выражает волю японского народа.
2. Должна быть пересмотрена девятая статья нашей Конституции о мире. Когда-то принятая под давлением оккупантов, она не только сдерживает наше развитие, но и делает нас легкой мишенью для других развитых стран, создает возможность военного давления на нашу страну в будущем. Отказывающиеся это понимать – агенты, сочувствующие нашим врагам.
3. Отмена политической цензуры. Правые издания должны быть выведены из полузаконного положения. Если вы будете закрывать глаза на мнение народа, вы получите революцию.
4. Правительство должно признать и открыто осудить намеренный, со стороны нашего правительства, геноцид некоторых малых народностей нашей страны. Травля стала нашей национальной политикой. Мы не только ассимилируем наши национальные меньшинства, например, на Окинаве, но и поощряем апартеид. Мы даже не пытаемся их защитить, мы не приняли ни одного международного закона, защищающего их права. Эта проблема тщательно замалчивается, потому что на все вопросы отвечают одной фразой: «В Японии геноцида нет». Всякая попытка поднять эту проблему влечет за собой репрессии. Члены оппозиционных сообществ не должны бояться уголовного преследования.
Время разговоров с вами прошло. Язык слов оказался бесполезен. Настало время действий. Необычных, вызывающих, провокационных. Это – то, что вы понимаете.
Дейдара Кизуне. «Манифест».

Постановление:
1. Префекта города Токио, отвечающего за безопасность и допустившего провокацию, уволить. Возбудить судебное преследование по статье «Халатное отношение к государственной службе». До суда подвергнуть домашнему аресту.
2. Сотрудников полиции, которые не смогли предотвратить самоубийство, уволить. Привлечь к ответственности за не должное исполнение своих обязанностей. 3. Всех членов общественного движения «Кусанаги» арестовать. Провести обыски на их квартирах и изъять оружие, запрещенную литературу, планы совершения дальнейших провокаций, которые, возможно, находятся там.
4. Все средства массовой информации, поддерживающие данное движение, должны быть лишены государственной лицензии.
Прокурор города Токио, генерал Мисума Исао.