Разбор полетов.

Сегодня я снова сделала ему больно. В какой раз уже и не помню, но этот настырный Нара все же молчит, идет на балкон курить свои чертовы сигареты и вздыхать. Мне же остается сжимать кулаки и потрескавшиеся губы. Бежать на улицу, забыв накинуть пальто. Холодно, как никак ноябрь…

Каждый раз поднимаемся по лезвию в небо. Разливаем яд по венам. Меня трясет от его молчания, терпения и лени что-либо возразить. Шика молчит. Для мужчины молчание – золото. С умным видом терпит мою истерику, зевает, а я бью вот уже шестую чашку и молю Господа разодрать на куски эту «ленивую задницу», что сейчас бесстрастно смотрит на меня с прищуром, а затем, махнув рукой, идет спать.

Шикамару не ревнует меня ни к его приятелю, бизнесмену и бабнику – Саске Учихе, ни к нашему соседу – небрежному очаровательному художнику – Саю. Ему наплевать на мой кислотно-зеленый маникюр, что так пафосно и не эстетично смотрится на этих тонких белых пальчиках. У него аллергия на мои новые ландышевые духи, коими восхищаются мужчины-коллеги. Нара не терпит кофе, печенье с корицей, пыль, мокрые носки, лосось и далее по списку. Он бесконечен… Зато мой любимый обожает сигареты, облака, лень, свой ноутбук, мои волосы, как ни странно, и ночь. Он редко спит по ночам, лишь притворяется, но я-то знаю, что в эти краткие мгновения Шика становится самим собой. Что-то бормочет: «Ино, ты такая проблематичная, смешная и… любимая», «Спи! Я люблю тебя…» Тихий шепот, что бежит по моей подушке, и эти сильные руки, которые гладят мои длинные волосы, бережно, осторожно… Я плачу в сотый раз за ночь. Зарываясь лицом в подушку, жду, когда мой благоверный уснет.

Закат размазан по небесам серобуромалиновыми оттенками, тучи нависают над этим шумным городом, словно злорадствуя над прокаженной истеричкой, чьи кукольно-голубые глаза вторую неделю подряд не видят сны.

Кофе в пластмассовом стаканчике стынет под ноябрьским студеным ветром. Зима крадется к нам, складывая воедино то, что я так берегла, хранила и любила. Шикамару вовсе не черствый, наоборот: терпеливый и… нежный. Снова реву как дура, вспоминая былые дни: детство, юность… Боль в сердце оттого что сильно напортачила своими капризами и глупостями, тихо тлеет, режет, давит. Состояние такое, что неумолимо хочется, чтобы время на миг остановилось, а я как ненормальная заорала, так, чтобы потом болело горло от всех мук, какие причиняю ему и себе. От промозглого ноябрьского ветра, который обдувает тонкую фигурку в растянутом нежно-сиреневом свитере и потертых джинсах. Разбрасывая по подрагивающим плечам блондинистые волосы, остывшие со вчерашней ночи от последнего его прикосновения. Взорваться, проникнуться всеми участками чувств к его тихой, бережной, нежной любви…

- О, ты вернулась, - слышу протяжное с кухни.

Странно, Шика никогда не приветствует меня. Прохожу в кухню, где Нара вовсю варит кофе. Мои кукольно-голубые глазенки моргают длинными ресницами. Дыхание, отчего-то, перехватило.

- Ино, ты чего? Садись, давай, - буднично произносит Шика, вопросительно глядя на опешившую истеричку, что застыла в немом шоке.
- Нара, ты случайно не заболел? – саркастично протягиваю я, садясь напротив.
Шикамару молчит, сосредоточенно следит за кофе, что вот-вот подойдет. Разливает по чашкам, ставит на стол и, вздохнув, наконец отвечает:

- Ино, прости меня.

За что?! Идиот! Это я должна просить прощение!

- Шикамару, хоть ты и гений, но иногда такое скажешь! – возмущаюсь я.
- Я волновался, где ты была? – проигнорировав мое высказывание, спрашивает парень.
- Гуляла по городу, - грустно опустив голубые глазенки, отвечаю я и тут же на одном дыхании выпаливаю: – Прости меня, бедненький! Прошу тебя, не злись. Я сильно за последнее время напортачила! Прости, - уже шепчу я, прижимаясь к опешившему Шикамару, что держит в своих руках любимую истеричку.
- Ино, ты такая проблематичная, - только и отвечает он, целуя меня в губы.