Самый страшный грех Орочимару-сама и …..

Из дневников Якуши Кабуто
Дайте мне два револьвера - я повешусь.

Предсмертная записка Кабуто
«С того времени как душа Орочимару-сама поселилась во мне, я многое узнал о нём…
Мне снились сны…а потом я понял, что это и вовсе не сны, а воспоминания моего многоуважаемого учителя…С тех пор моё обожание и трепет к Орочимару-сама куда-то пропало…а потом я и вовсе возненавидел его…а за тем и себя…
Я знал, он был жесток, но я даже не подозревал что настолько…
Если эту бумажку найдут то...,
Прошу прощение за всё…

То, что Вы искали, находится в четвёртом шкафу, на третье полке сверху, в зелёных обложках.
Прощайте…»
Якуши Кабуто

Дневник 3; страница 148…
“…Женщина привлекательной внешности, вышла из ветхого домика. Дом был настолько старый и просевший, что его окошки были у самой земли, а крыша была настолько тонка и гнила, что её каждый день по несколько раз приходилось закидывать землёй, чтобы хоть как-то закрыть многочисленный щели. Домик стоял на небольшой полянке у самых деревьев, а вокруг непроглядный лес…
На улице было пасмурно, хоть это только и было, начало дня, да и месяц был тогда июнь…
Тучи заслоняли солнце, и казалось, вот-вот польёт дождь. Природа будто пыталась сдержаться и не пустить на землю своих слёз, будто боясь принять, и боясь понять потерю…боясь оплакивать кого-то или что-то…
Женщина была бы симпатичной, если бы только не её худоба и мёртвенный цвет кожи. Светлые слипшиеся от пота и грязи волосы, всё равно тускло, но блестели, а в глубине ярких голубых глаз можно было увидеть нескончаемую тоску и горечь…
Под деревом, примерно в десяти метрах от домика лежала мёртвая белка. Вокруг её тушки уже кружили мухи, а вороны уже сидели на ветках этого же дерева и недовольно зыркали на крадущуюся в их сторону чумазую женщину.
Она была уже совсем рядом, когда изысканная, и незаметная простому человеческому глазу ловушка сработала. Женщина даже не успела услышать тихий свист разрезающего воздух металла.
…мгновенная смерть…
Некогда красивое тело, бесформенной, и безжизненным мясом ухнуло вниз. Бордовая, ещё тёплая кровь запачкала землю и траву. Вороны довольно каркнули и плавно слетели, приземлившись у тушки белки. К женщине подходить они пока не осмелились.
- Мама! – из домика выскочила маленькая девочка, так сильно похожая на свою мать… вот только глаза были не голубые, а яркие синие. На вид ей было годика два, не больше.
- Мама! – девочка побежала к телу матери. Её длинные кудрявые волосы развивались подобно изысканным нитям.
Опять хлопнула дверь домика. На пороге оказался уже мальчик. Растрепанные пепельные волосы топорщились во все стороны, он побежал за девочкой, что-то неразборчиво мыча. Ему было лет десять. Но если девочка была более пухленькой, то он был очень худ, а в глазах не было ребяческого огонька и непонимание, он то знал, что произошло, и понимал, что может произойти и с его сестрёнкой.
Он замычал более громко, от чего девочка остановилась и обернулась к нему. Мальчик замахал руками, зовя её обратно. Малышка опять повернула голову в сторону распластавшейся на земле женщины. Вороны жадно рвали мясо с тела белки, а её мать была там совсем рядом…
- Мама! Вставай! Мама! – опять закричала она и побежала к женщине.
Она была всего в метре от смерти, когда мальчик всё же смог догнать её и подняв на руки понёс в дом. А девочка вырывалась и кричала, плакала…
- Мама! Мама!
* * *
Наступила ночь. Мало что изменилось, ведь снаружи и так было мрачно, а сейчас хоть тучи ушли.
Опять около домика появились волки. Им тоже было нечего есть, вот они и приходили каждую ночь сюда, в надежде, что глупое человеческое отродье всё-таки высунет свою аппетитно пахнущую тушку из этой старой полуразвалившейся лачуги. Если же этого не происходило, то они прыгали на крышу и грызли её, от чего насквозь прогнившие доски угрожающе скрипели, обещая обвалиться. Они скреблись в двери и окна, но до добычи, до этого дня, им добраться не удавалось.
А сегодня же, какое удивление, жертва, уже убитая лежит перед их мордами, и особого сопротивления не проявляет. Волки - не падальники, но даже в голод можно съесть уже мёртвое, ведь сдохнуть голодной смертью никому не хотелось. Оскалившись и недоверчиво зарычав, они стали подкрадываться к мёртвому телу.
Вдруг из домика выскочил мальчик и стал кидать в них камнями. От неожиданности мало кто успел увернуться. Тяжёлые булыжники били по морде. А одному даже проколол глаз и сломал челюсть. Волки завыли и шипя, словно гадюки стали кружить вокруг домика. Но мальчик их не подпускал как к себе, так и к телу женщины. Как только зверь оказывался в опасной близости от него и готовился уже прыгнуть, он тут же забегал в домик, а потом опять выбегал, уже с новой партией метательных предметов. В ход шло всё что можно, даже обувь. Изредка дверь приоткрывалась, и маленькие ручки давали брату ещё что-нибудь тяжелое. А мальчик всё шипел на зверей и мычал, махал руками, мол: «Уходите! Уходите! Кыш!»
* * *
- Твою мать! – мужчина лед тридцати схватился за ногу. Его руки были все перебинтованы, да и выглядел он не более странно.
- Не ной. – гаркнул на него его спутник.
- Орочимару, б*я, я хочу жрать! – мужчина рыкнул. Змеиные глаза сощурились, длинный язык облизнул подбородок и губы.
- Заткнись.
Они вышли на поляну. Совсем рядом с ними лежал ещё не начавший разлагаться труп женщины. Её длинные светлые и окровавленные волосы разметались по земле, вырисовывая собой разнообразные узоры.
Прямо перед ними стоял, хотя это громко сказано, скорее устало лежал ветхий домик. Через окошко, что было чуть ли не у самой земли можно было увидеть как мальчик кормит чем-то из миски маленькую девочку.
Дверь резко распахнулась, ржавый засов вырвало с корнем. Дети обернулись. В домик ввалились двое мужчин.
Мальчик соскочил с места, заслонил собой девочку и зашипел, словно дикий зверь, за что сразу же получил и вместе с девочкой рухнул на пол.
Кормил он её, оказалось, всего лишь натолченной травой, что росла прямо у двери. Переворошив весь домик они так и не нашли ничего съестного. Мужчина зашипел и вышел на улицу. Орочимару остался.
Он нагнулся, чтобы немного сравнять разницу в росте с мальчиком и смотреть тому прямо в глаза.
- Как тебя зовут? – зашипел он, пересохшие губы еле шевелились, голод дал о себе знать снова и даже этот ребёнок казался чем-то очень вкусным, а главное, съедобным. Естественно, длительная голодовка сказывалась и на разуме.
Мальчик зашипел.
- Его зовут Кай! – девочка вышла из-за брата и насупилась.
Орочимару перевёл свой змеиный и голодный взгляд на неё. Ребёнок, не смотря на свою худобу и бледность, был очень красив. У неё были необычайно яркие синие глаза обрамлённые пушистыми светлыми ресницами, она смотрела на него с жалостью и обидой, не со страхом и ужасом, а именно так…
- Немой? – Орочимару усмехнулся и опять посмотрел на ещё сильнее зашипевшего от ярости мальчика. Он ненавидел когда ему говорили о его недостатке, но увы, сейчас он был бессилен, ведь он всего лишь ребёнок…
Дверь опять распахнулась, мужчина, что вышел несколько минут назад вернулся, в руках он держал голову… Длинные светлые волосы колыхались в разные стороны…
Он прихрамывая подошёл к постеленному на полу тряпью и уселся, достал кинжал и стал резать голову…
- Мама… - девочка застыла и будто и позабыв, что человеку нужно дышать смотрела на только что пришедшего мужчину…ниже посмотреть она боялась. Только теперь Орочимару смог увидеть в этих детских глазах неподдельный и всё пожирающий ужас. Но даже сейчас это был просто ужас, не страх…
- Б*я, она вся протухла! – мужик откинул от себя голову и оскалившись посмотрел на детей.
- Орочимару, они всё равно сдохнут.
Кай заслонил собой сестрёнку…
* * *
«Из окна детдома всё кажется иным. Деревья не такие уж и зелёные, люди не такие уж и человечные, мир не такой светлый, а жизнь не такая уж и желанная.
В детдоме меня сразу же не приняли. Ещё бы…с немым особо не поговоришь…
Завтра меня выпрут отсюда, завтра я стану свободным, завтра я умру…
Я давно думал о таком варианте закончить свою никчемную и никому не нужную жизнь, но раньше я боялся, а сейчас бояться нечего, ведь у меня всего два варианта. Сдохнуть с голоду где-нибудь или же суицид, второе мне нравится больше… Я думаю о этом с того момента, как мою последнюю надежду на лучшую жизнь сожрали. Да-да, именно сожрали. У других, нормальных людей, надежды ломают, сгорают или ещё что-нибудь, а у меня её сожрали. Эти твари…никогда не забуду их лиц и этих ненавистных мне имён…
Они сожрали мою маленькую надежду, они…чтобы не сдохнуть самим, съели маленького, ещё толком не начавшего жить ребёнка. Как же я их ненавижу!
Она являлась мне целый год в сновидениях, и спокойно смотрела на меня своими большими синими глазами…
…но со временем её образ поблек, а вскоре и вовсе выветрился из моей памяти. Но её глаза…этот жалеющий грустный взгляд останется со мной до скорого конца моих дней.
Я проклинал этих тварей и проклинаю их и до сих пор. Я знаю, это неправильно, но по другому я не могу. Мама всегда говорила, что даже самый плохой человек на земле – святой. Тогда я думал, что понимаю её, но сейчас…
Я никогда не забуду этих имён…
Орочимару и…»

Те, кто обнаружили эти записи и принесли их в Коноху, через несколько дней были убиты. Убийц удалось найти…
Ими оказались двое выходцев из корня…

«…и…Данзо…»