Синдром чужой руки.

Переполненное метро – самое отвратительное место для меня. Слишком много людей, которые близко стоят, которые касаются тебя и которых можешь коснуться ты. В этой вынужденной близости есть частичка дерзости и пошлости. И это ещё не полный перечень того, почему я не люблю метро.
В ушах звучит музыка на полной громкости. Песня «Lullaby» и её иллюзия многоголосья, смутное разделение голосов въедаются в мозг, и ты почти не думаешь об окружающих тебя и близко стоящих людях. Я хватаюсь за поручень левой рукой и пытаюсь поймать равновесие. На одной из остановок я таки не удерживаюсь на ногах и цепляюсь второй рукой о ближайшую стену.
И это тоже отнюдь не последняя причина, почему я не люблю метро.
- Эй, - доносится до меня откуда-то сбоку. Доносится настолько громко, что я даже в наушниках слышу это и резко поворачиваюсь вместе с превозмогающей половиной вагона. – Не стоит распускать руки.
Передо мной женщина лет двадцати пяти, симпатичная, но слишком помешанная на собственной неотразимости, чтобы не привлечь внимание всего вагона: моя рука находилась на ее груди.
- Я случайно.
Я надеюсь, что никто не обратил внимания на сомнительный жест, когда я правой рукой с силой оттащил левую от бюста незнакомки.
- Извините, - говорю я под её упрекающим взглядом.
У меня нет сил объяснять, что такое синдром чужой руки. Или болезнь доктора Стренджлава. Называйте, как вам больше нравится.
Я упустил то мгновение, когда оставил левую руку без дела.
Весь вагон всполошился, на меня бросают испытывающие и осуждающие взгляды. Мне почти наплевать, ибо из-за музыки я не услышу их язвительных комментариев, которые надолго эхом остаются в голове. Я выхожу на следующей остановке и понимаю, что одинокая прогулка в тысячу раз лучше этой вынужденной близости. Когда человек находится на расстоянии вытянутой руки от меня, может произойти что угодно.
Моей руке всё интересно: от мягкости ткани вашей одежды до желания найти эрогенную зону. Это психоневрологическое заболевание, следствия которого достаточно банальны – рука есть неостановленное разумом сознание.
Всё элементарно… Несколько лет назад, когда мои отношения с девушками начали переходить на ступень физической близости, я не у одной особы нашёл эрогенную зону одну интересней другой. И, видимо, это знание, как одно из самых забавных и увлекательных, осталось на задворках моего сознания и произвело слишком большое впечатление, а рука всего лишь решила им воспользоваться.
Пару девушек я доводил до оргазма левой рукой, из-за чего они немало удивлялись, хотя под волной экстаза мало об этом беспокоились.
У вас есть альтер эго? В вас ведь наверняка есть часть, которая испытывает самые изощрённые и извращённые удовольствия?
Моим альтер эго была левая рука, воплощающая в жизнь самые потайные желания.
Прохладный предзимний воздух ударил в лицо, грязные листья ссохлись, и ветер швырял их по краям улицы. Сухой асфальт промёрз, и со всех сторон чувствовалась промозглость и морозность.
Музыка слишком внезапно прекратилась, из-за чего я невольно вздрогнул и замер. Вибрация в кармане брюк была мне ответом.
- Алан?
- Да. Только что вышел из метро.
- Без приключений в этот раз? – знакомая усмешка и неизменная музыка на заднем плане. Джейн была дома, а значит, музыкальный центр работал на полную мощность.
- Нет. Я облапал какую-то женщину.
- Нет, не ты облапал. Это сделала твоя неконтролируемая часть. А точнее, твои скрытые желания. Твоя рука. Почему ты не дашь имя этому существу? – Джейн рассмеялась. Рука явно была небезразлична к этой девушке, ибо её активность зашкаливала, стоило Джейн переступить порог моей квартиры. Так я случайно узнал о каждой её эрогенной зоне. О небывалой чувствительности шеи и неконтролируемом возбуждении от еле ощутимого прикосновения к внутренней стороне бедра.
- Психиатр сказал мне избавляться от этой чуши и побыстрее. Становиться с собой в резонанс и наводить порядок в голове. А ты мне говоришь «дать этому существу имя». Дже-е-ейн… Из-за этой штуковины я сегодня снова промёрзну до костей! Нет никакого желания возвращаться в метро.
Да, мы с Джейн переспали сразу же после её знакомства с Рукой. Джейн была моей старой знакомой, но в институте перешла на уровень близкой подруги. Узнав о заболевании, она лишь раззадоривала руку, отвечая на каждое прикосновение. Джейн говорила, что «переспали не мы с тобой, а я с твоим альтер эго». Но разница была небольшая. Альтер эго то было или всего лишь моё скрытое желание, но трахался с Джейн я и не желал углубляться в психологию происходящего.
- Сколько лет ты уже «разбираешься в себе», Алан? Невролог так и не сказал тебе ничего стоящего, а психиатры на то и психиатры, чтобы вешать тебе на уши всякое дерьмо. С именем всё было бы гораздо проще.
- Забудь, Джейн. Лучше приходи завтра ко мне. Мы будем рады.
Она снова засмеялась и, пообещав заскочить после обеда, сбросила.
Несмотря на всю абсурдность мыслей Руки, единственное, в чём мы были похожи – это в симпатии к Джейн. Нет… В желании к Джейн. Огромном, животном и несдерживаемом желании.

*

Я скинул с себя верхнюю одежду и ещё раз проклял всю чертову отопительную централизацию за то, что этого самого отопления всё ещё не было. Квартира не многим отличалась от улицы, особенно с учётом того, что я не закрыл с утра окно.
В этом пробирающем насквозь холоде я решил, что лучше всего быстрее лечь спать, а через несколько часов встать, чтобы всю ночь просидеть в интернете или сделать любое другое убивающее время занятие до завтрашнего дня, когда придёт Джейн.
Психиатр советовал мне говорить с Рукой, как с самим собой и пытаться разрешить «конфликт, который стоит между вами и мешает выздоровлению». Всё это было чушью. Обыкновенное сдерживание плотских желаний и совсем изощрённых фетишей никого не доводило до болезни доктора Стренджлава. Рука просто желала каждого человека. Ощупать, ощутить, сделать своим и не отпускать. Вот и всё. Я не понимал, в чём кроется причина, но ясно видел следствие: мысли Руки явно отличались от моих собственных. И наше отношение к Джейн было тому примером. Мои привязанность и дружелюбие в Руке оборачивались в страсть и собственичество. Порой мне казалось, что Рука ревнует меня к Джейн, но это было верхом идиотизма. Всё это вообще было явным сумасшествием, но, конечно,современная медицина мало что могла сделать.
Мне оставалось сказать спасибо, что это была всего лишь левая рука, а не, скажем, член. Тогда бы я однозначно проклинал Небо за подобную выходку. А так я всего лишь замерзал по пути домой и слишком много времени тратил на объяснения новому знакомому, «на что он не должен обращать внимания».
Я не успел заметить, я успел только почувствовать, как левая рука подбиралась к члену.
Да, такое бывало пару раз. Никто не знает тебя и твоё тело лучше, чем ты сам. Или твоё альтер эго.
Сложно отрицать, что подобное ужасно возбуждает. Когда твоя же рука, но не подвластная тебе, начинает медленно двигаться по члену и массировать головку. Потом неожиданно отпускать его и проводить пальцами по торсу, шее, трогать губы и скулы. Все: каждое из этих прикосновений вызывает небывалое возбуждение.
Нет, ты не онанируешь. Тебя, чёрт возьми, трахает твоя же рука!
Она скользит по телу ловко и медленно, протяжно и умело. Чуть осторожно. А потом снова вызывающе и дерзко. Это не твои прикосновения. Нет… Чужие. Но вторящие твоим малейшим пожеланиям.
Свободной рукой я сдёргиваю одеяло и прочую одежду. Это сложное признание. Это будет сказано всего один раз…
Я жду этих моментов. Этих моментов, когда моя рука захочет мной овладеть. Не Джейн, не незнакомой женщиной из метро, а именно мной.
Я торопливо раздеваюсь, расставляю ноги и закидываю правую руку за голову. Левая рука наверняка рассмеялась бы в лицо этой спешке и нетерпеливости, если бы могла. Этому извращённому желанию.
Рука пробирается по груди, останавливается на сосках, которые становятся невероятно чувствительными. Проникает в рот и это ощущение сравнимо только с внезапным минетом, когда к тебе в рот пробивается что-то инородное. Касается языка и нёба, делает пару резких движений-толчков, окончательно возбуждая меня.
Будоража сознание и помутившуюся память.
Я отвлекаюсь, и мне остаётся лишь вскрикнуть, когда рука вновь возвращается к члену и, добиваясь болезненного, еле сдерживаемого возбуждения, переходит к кольцу мышц. Неприятные ощущения тут же проходят из-за наличия слюны. Правой рукой я хватаю член, чтобы не потерять ещё один источник удовольствия.
Я слишком сильно выгибаю спину, чтобы доставать и там, и там. Смотрюсь наверняка не менее возбуждающе для любителей. Для таких же чёртовых фетишистов.
В конце концов, вслед за рукой поднимаюсь и сам начинаю садиться задницей на пальцы, и не упускаю члена из рук. Я быстро кончаю, но это не останавливает руку.
Она всегда доводит меня до анального оргазма.
Я правой рукой опираюсь на кровать, а левая пытается проникнуть всё глубже и глубже.
На четвёртом пальце я кончаю ещё раз, из члена вытекает тонкая струйка спермы, а голова идёт кругом от нахлынувшей эйфории.
Рука не успокаивается и снова хватается за член, желая выжать из меня всё до последней капли. До последнего стона удовольствия.
Интересно, а рука получает то же удовольствие, что и я?
Секундная мысль, вытесненная из головы очередной волной наслаждения.
Я буду трахать себя до тех пор, пока другому мне это не надоест.
Завтра после обеда придёт Джейн... Но время ещё есть.


- Спокойной ночи, Бэл. Да приснится нам утопия, - Метт обнял меня за плечи и уткнулся лицом в волосы.
- Спокойной ночи.
Я обожала, когда он так обнимал меня. В этих объятиях приходило спокойствие, столь редкое и по своему обыкновению уходящее с наступлением темноты.
- Синдром чужой руки, - услышала я от мужчины в очках несколько лет назад. После того, как меня продержали сутки в камере с мягкими стенами и только потом поверили, что я не хотела убивать себя. - Синдром чужой руки, когда вы в разладе с собой. Ваше альтер эго ненавидит вас, именно поэтому произошло то, что произошло. Нужно длительное лечение….
Да-да, именно так. Неприятно и шокирующе узнавать, что какая-то неотъемлемая часть ненавидит тебя же. Я бы не поверила, если бы не холодные руки, сжимающие мою шею мёртвой хваткой посреди ночи.
Сеансы у психотерапевта мало к чему привели, я только понимала, что виновата в чём-то. Что я постоянно на уровне подсознания обвиняю себя в чём-то очень страшном. Из-за этой вины другой моей части захотелось меня задушить.
Приступы повторяются случайно, но чаще всего ночью. Когда я сплю, а подсознание, напротив, предоставлено самому себе.
Метт живёт со мной три месяца и с первой ночи, проведенной вместе, знает об этом заболевании. Я чувствую, как он каждый раз напрягается и настораживается, когда ложится спать: чем больше времени проходит с начала нашего совместного проживания, тем больше шансов, что я начну душить себя посреди ночи.
После каждого приступа я начинаю принимать снотворное, ненадолго, лишь из-за чудовищного страха, что всё повторится.
В обычное время я не чувствую никакой неконтролируемости рук. А вот во время приступа обе руки перестают меня слушаться. Перестают настолько, что без труда могут задушить меня.
Я сжимаю руку Метта, пытаюсь уснуть, но не ощущаю положенной усталости.
Это будет долгая ночь.
Я стараюсь не ворочаться, это то неудобство, которое испытываешь, засыпая рядом с кем-то. Я стараюсь уснуть как можно быстрее, но ничего не получается.
Я монотонно считаю до ста, представляю абсолютную темноту или какой-то скучный фильм.
В конце концов, в темноте мне перестает хватать воздуха.
Я начинаю беспомощно кататься по кровати и истошно кричать. Паника. Абсолютное сумасшествие. Тот момент, когда я не могу себя контролировать.
- Бэл! Успокойся, Бэл!
Метт до боли сжимает мои руки, оттаскивает их от моего горла и пытается меня успокоить, при этом силясь подавить еще и собственный страх.
Я ощущаю, как всё замедляется и переворачивается. Как мир тускнеет и обеззвучивается. Судорожные вдохи не приносят воздуха. Мне кажется, я рехнусь от этого ощущения потери пространства.
- Метт… Метт… Я не виновата! Не виновата…
Голос срывается, а голова раскалывается от недостатка кислорода. Я вдыхаю. Болезненно и не без львиной доли паники, как человек, которого только что вытащили из воды. Как утопающий.
Метт до боли сжимает мои руки, и я краем глаза как-то заторможено вижу, что они не перестают сопротивляться.
- Ты ведь знаешь, что я не виновата!
Я начинаю плакать. В голос и навзрыд.
Руки беспомощно опускаются, а Метт аккуратно прикасается к моему лицу.
- Бэл… Всё хорошо, Бэл. Всё закончилось.
- Это страшно… Метт, чёрт побери, как же мне страшно!
Он понимающе кивает. Я встаю с кровати и на дрожащих ногах выхожу на кухню.
Пара таблеток снотворного и я беспомощно опускаюсь на стул.
Мои притуплённые таблетками эмоции не могут излиться полностью. Я дрожу и чувствую постепенно проходящий страх. Медленно холодные руки смерти отпускают меня, и тут я понимаю, что мои собственные руки снова в моей власти.
Так всегда. Всего на пару минут, но я полностью теряю над ними контроль. А потом, как не бывало…
Но эти несколько минут… До чего же они страшные. Ужасные. Доводящие меня до абсолютного сумасшествия. В эти моменты я теряю контроль не только над руками. Будто само сознание выворачивается наизнанку, и мне иногда кажется, что до меня доходят мысли альтер эго.
Убить.
Умереть.
Расплатиться за эту вину.
Я не могу вспомнить. Не могу понять, что же могло вызвать такую леденящую, нечеловечески жестокую ненависть.
Не могу вспомнить, чёрт возьми!
Я начинаю беззвучно плакать.
- Бэл, всё хорошо? Мы можем прямо сейчас поехать в больницу, - обеспокоенно доносится из спальни.
- Нет, Метт… Всё хорошо, я сейчас вернусь.
Не дай Бог когда-нибудь умереть с ним в одной постели. Умереть не из-за того, что он не проснулся, а исключительно из-за своего подсознания.
Но Метт не сможет понять это. Метт начнёт винить себя в моей смерти…
Метт тоже рискует сойти с ума. Каждый раз, когда засыпает рядом со мной, он рискует.
Поэтому нет, ни в коем случае. Я не должна умереть.
Я возвратилась в спальню с вымученной улыбкой и слабой попыткой успокоиться.
Метт был нездорово бледным и испуганным. Он только что видел невообразимое: девушка душит сама себя. Истошно кричит и сопротивляется, корчится в кровати рядом с ним.
- Метт… Прости. Всё хорошо. Только… Не бойся.
Это единственное, что нам остаётся повторять. Единственное, во что остаётся верить.
Спрятанная памятью вина, очевидно, настолько огромна, что оказалась подвергнута самоуничтожению.
Никакие врачи не помогут.
Метт… Попытайся не свихнуться вместе со мной.

Синдром чужой руки – психоневрологическое заболевание из-за конфликта с самим собой. Наверняка то же самое говорят и людям с шизофренией и ещё какой-нибудь психической чертовщиной. Вердикт врачей – лишь обобщение. На деле всё, что связано с нашей психикой и с её повреждениями, чаще всего имеет истоки более древние, чем ваш последний поход к врачу. Главное найти причину. Чем вы так взбесили своё подсознание, что оно отняло у вас руку? Разобраться – значит, признаться самому себе, что у тебя есть невыносимая и болезненная слабость.
Моя проблема в том, что мне не пришлось долго разбираться. Ответ был ясен ещё с первого раза, когда я почувствовал чуждость своей руки. По заключению психолога, осознание приводит к медленному, но верному выздоровлению.
Не в моём случае.
Я помню тот день, два года назад, кажется, это тоже было осенью. Правда ранней и более красочной. До боли режущей глаза из-за своего нежелания стать обычным временем года, а остаться сюрреалистично ярким пейзажем, смотря на который хотелось выть ещё громче.
Осенью я расставался со своим первым парнем, первой огромной любовью, первым близким человеком и первым любовником. Наверняка все было бы проще, если бы не это постоянное «первый». Моя первая любовь длилась пять лет и включила в себя слишком много воспоминаний, чтобы не ослеплять ими наравне с прожигающей листвой.
Мне не с кем было его сравнить, того самого парня, который с первой минуты нашего общения покорил меня. Мне не с кем было его сравнить, некому сопоставить и некем заменить. Когда ты сводишь мир к одному человеку, удаляющаяся фигура этого самого существа в дальнейшем приведёт к красочному взрыву твоего теперь жалкого мирка.
Никогда не сводите свою жизнь к одному человеку.
Это надо было писать на пачке сигарет вместо пресловутого «Минздрав предупреждает». Толку было бы больше.
С уходом этого самого человека, Рейна, всё потеряло смысл. Поэтому крыша поехала, рука отнялась, а сознание разделилось.
Был я, любящий Рейна, и был Рейн, воплощённый во мне.
Я пытался объяснить это врачам, но они не понимали.
«Это психоневрологическое заболевание. Зачем ты начинаешь рассказывать историю своей неудачной любви?..»
Рейн очень любил меня обнимать, целовать и ерошить волосы. Рейн просто любил меня, и на моём теле за эти пять лет не осталось ни одного места, к которому он не прикасался бы. В тот осенний день, когда я очередной раз проснулся в пустой квартире и понял, что эти мысли о нём уже можно приравнять к сумасшествию, я почувствовал, что кто-то касается моего плеча.
Будто он зовёт меня, будто он в эту секунду с улыбкой ждёт, что я повернусь.
На задворках сознания витала мысль, что нет, это не мог быть Рейн. Ты один в квартире, чёрт возьми!
Я обернулся, преисполненный радостью и огромной любовью к Рейну. Но за спиной никого не было. Плеча касалась моя правая рука, абсолютно неосознанно и в точности повторяя его прикосновения.
Я испугался, подумал, что совсем выжил из ума и был, чёрт возьми, прав.
Потом бесконечные осмотры и анализы, психологические тесты и работа с неврологом, психиатром и группой «У всех нас есть завтра!».
С того осеннего и очень яркого не только от листвы дня, два года назад во мне начала жить часть ушедшего Рейна. Я не разговаривал с ним с момента того громкого, переполненного истериками и срывами, разрыва. Мы вычеркнули друг друга из своих жизней и, казалось, были жутко счастливы. Рейн так и не узнал о моей болезни. И я надеюсь, что не узнает никогда.
Я был с ним всегда, потому что он был частью меня. Моей рукой. Правой, которая теперь мне практически не принадлежала.
Мне пришлось учиться делать всё левой рукой. Правая словно была памятником о моей любви к Рейну. Или Рейна ко мне?
Я лечился год, а после перешёл к домашней программе, из которой выполнял лишь редкие принятия снотворного и успокоительного, когда сдавали нервы.
Никто не знал о его существовании. Его внутри меня, разумеется. Рука была достаточно спокойна на людях, и я просто говорил, что у меня частичное атрофирование. Онемение. Недоразвитость. Им, в сущности, было не слишком интересно.
Дома меня всегда ждал он. С нежными прикосновениями и бесконечными напоминаниями о прошлом.
Я бы с радостью попрощался с Рейном навсегда, если бы моя правая рука смогла подняться в необходимом жесте.
Сегодня тоже была осень, но я готов был сказать спасибо Небу за то, что она выдалась хмурой, бесцветной и морозной.
Я сидел в полумраке комнаты уже с минут пятнадцать и ждал его.
В конце концов, я почувствовал прикосновение к плечу, неловкое и чуть стеснительное. Первое прикосновение. После Рука дотронулась до моей щеки и позже пальцами зарылась в волосы. Я не понимал, насколько надо было помешаться на нем, чтобы запомнить каждое прикосновение, но так или иначе…
Рука трогала меня его манерой. С его чувственностью. С его размеренностью и нежностью.
Мне иногда жутко не хватает голоса Рейна. Это такая странная тоска, иссушающая и приводящая к новым срывам.
Я плачу в голос, а Рука успокаивающе гладит меня по голове.
В такие моменты я жутко жалею, что не записал голос Рейна. Ставил бы его на повтор на самую громкость и тогда моя иллюзия была бы совершенной.
Через год я впервые начал встречаться с девушкой, но в этот раз я боялся повторять «первая», как бы вторая рука не отнялась.
За ней была вторая и ещё парочка романов. Я никогда ни с кем не жил, потому что квартира была для нас. Для меня и Рейна. Я жил вполне нормальной жизнью с отнятой рукой и корявым почерком, который так и не восстановился с непривычки, а по вечерам у меня было несколько часов, чтобы побыть вместе с Рейном. Или его странной иллюзией...
Только осенью будет немного щипать глаза от яркости красок. Ранней осенью.