Слова

Вот уже два года подряд я наблюдаю за ней. Такая хрупкая на первый взгляд, но сильная и волевая изнутри девушка заставила меня за нею наблюдать, меж тем переживая ее жизнь вместе с нею.
Когда на землю опускаются вечерние сумерки, она забирается с ногами на потрескавшийся подоконник и подолгу смотрит в окно. Всю ночь напролет сидит, уткнувшись в черноту мостовой, что-то шепчет в оконную раму, изредка касаясь маленькими пальчиками прохладного стекла. На своем импровизированном полотне она старательно выводит одну за другой аккуратные буковки, которые складываются в ничего не значащие слова, фразы… Потом, отвлекаясь от своего ежедневного дела, начинает считать яркие звезды, которые видны сквозь маленькое окошко.
Одна, две, три…
Они составляют собой созвездье, знаки, картины и отголоски прошлого. В них она видит любимый образ. Образ, который однажды потеряла.
- Прости…
Ее шепот на фоне черного неба кажется шелестящим, пугающим, а всхлипы – громкими и завораживающими своей болью и одиночеством.
Я каждую ночь вот уже два года сижу возле нее, на том же подоконнике, в попытке увидеть то, что видит она. То, что эта хрупкая девочка видит кого-то родного – я понял сразу. Это было видно по ее глазам, в которых застыли кристаллики слез, по ее улыбке – блуждающей и несколько отстраненной. Ее тоненькие пальчики дрожат, вырисовывая аккуратные буковки. Тихо шепча что-то, она вздыхает. И мне становиться грустно.
А я Ангел. А мне не должно быть грустно, но эта маленькая девочка вселяет в меня беспокойство. Каждый раз, рассматривая девичий профиль, я становлюсь серьезным, пытаясь понять и разгадать ее чувства. Не получается…
Прошло время, и моя девочка выросла. Но ее глаза до сих пор пустынны, а душа одинока. Она перестала считать звезды, высматривая созвездия, прекратила рисовать на гладком стекле. Ее взгляд устремлен на мостовую, где в черноте ночи слышны едва различимые звуки порыва ветра и откуда-то взявшийся незатейливый мотив скрипки.
Я старался смотреть, как и она, в непроглядную темень, щурясь до боли в глазах, но так ничего и не увидел. Я пытался, как и она, вслушаться в ноющую мелодию, перебиваемую сердитым ветром, но так ничего и не услышал. Но зато слышал биение ее сердца: быстрое, гулкое. Оно было горячим и молодым. Оно болело.
Я смотрел на нее, улавливая каждый вдох и выдох, наблюдая движение и трепет черных ресниц, прислушиваясь к сердцу, и все это мне казалось таким родным, таким близким, что внутри все сжималось.
- Прости…- шептала она.
Я не знал к кому это она взывает, но я прощал ее за других. За тех, кто принес ей боль своим отсутствием. И самое интересное, за то время, что я наблюдал за ней, она ни разу по-настоящему не плакала - лишь вздыхала, а молодое сердечко жаждало разорвать грудную клетку.
- Прости…

Она перестала считать звезды. Значит, больше не верит в чудеса.

На следующую ночь она меня испугала: стала босыми ногами на потрескавшийся подоконник и в открытую форточку кричала. Она плакала. Нет! Она рыдала, вцепившись побелевшими пальцами в раму, а из ее рта вылетали всхлипы, чередовавшиеся с бессвязным криком.
- Прости меня!
Она металась, рвала раму на себя, стучала маленькими кулачками по стеклу, пока не разбила ее. Потом, измазав стекло в крови, она выводила дрожащей рукой бессвязные буковки и просила прощения.
Увидев эту картину, я одним движением сбил ее с ног и обнял, оседая на пол, тем самым прижимая ближе к себе. Она, ничего не поняв, уткнулась носом в мою шею, не переставая всхлипывать и биться в припадке. И как не старался я ее успокоить, прижать к себе, она не переставала плакать. Ее маленькие кулачки били меня по спине, груди, а потом внезапно разжались. Ее тело обмякло, руки опустились, лишь нечаянные слезы все еще стекали по щеке, придавая образу незащищенности и трогательности.
Сидя на холодном полу, я уставился в окно, на луну, которая была видна через фрамугу, отчаянно прижимая к себе девушку, и шепча успокаивающие бессвязные слова. А за окном слышался незатейливый мотив скрипки.

Уже светало, нужно было уходить. И я ушел, оставив ее лежать на полу, на том месте, где мы просидели всю ночь. Когда я отстранялся, она не шелохнулась, лишь кротко вздохнула. Во мне внутри что-то болело при виде такой картины, но остаться я не мог.
- Я приду завтра… - шепнул я ей напоследок. – Дождись!

Следующей ночью на подоконнике ее не было. Свою девочку я застал в постели, утыканной подушками. На белоснежном покрывале она казалась восковой, какой-то ненастоящей, искусственной, не моей. Ее черные волосы в беспорядке разметались по подушке, красиво гармонируя с белым цветом. Цветом ее души. Моя девочка лежала, сомкнув ресницы, едва заметно дышала, сжав на покрывале перебинтованные маленькие ладошки, отчаянно вцепившись в материю. Она походила на куклу. Маленькую, китайскую, фарфоровую куколку, которую можно увидеть обычно на полочках у девушек. Я, поддавшись соблазну, наклонился к ней, вслушиваясь в тихое дыхание и улавливая едва заметное биение сердце.
Словно почувствовав, она резко открыла глаза и вперила в меня свой взгляд. Он был серьезен. Но, никакой опаски или же беспокойства в темных глазах я так и не увидел, напротив, в них появился интерес и доля благодарности.
- Кто ты? – ее голос подобно взрыву хора колокольчиков прозвенел, будоража тишину.
- Ангел.
Темные глаза расширились, а на синюшных губах застыла улыбка. Несколько безумная, но добрая, светлая. Такой я никогда не видел. Возможно, из-за того, что она никогда не улыбалась?
- Меня простили?
- Кто? – я не понял.
- А?.. – бессвязно выдохнула она.
- А-а-а…
Я не знал, что сказать, спросить. Она также молчала.
- Знаешь, - внезапно прервала она гнетущую тишину, - мне мама в детстве рассказывала одну легенду про Ангела.
- Да? – я заинтересовано склонил на бок голову, устраиваясь рядом.
- Да. Ангел приходит облегчить страдания тем, кто заслуживает это. Ты же пришел ко мне не просто так? – она вопросительно на меня посмотрела.
- Да, - кивнул я, не понимая, к чему она ведет.
- Ты хотел бы стать человеком? – резко перевела тему в другое русло.
Я оторопел. Таких вопросов мне никто не задавал, да и я сам никогда об этом не задумывался.
- Не знаю… А что?
- Мама рассказывала, что если Ангел захочет поменяться местами с человеком, то последний обретет покой.
- Что? – гневно воскликнул я, понимая, к чему она ведет. – Нет. Даже не думай.
- Ты же хочешь быть человеком! – взмолилась она.
Я замер. В голове проносились стаей мысли, память услужливо подкидала забытые образы и картины с прошлого. Смерть была нелепой: не успел выровнять машину и врезался в опрокинутый грузовик. Она была быстрой и безболезненной, - я даже подумать не успел, как все уже закончилось.
Лишь однажды мне было позволено позвонить любимой, которая и не ведала, что говорит с умершим человеком. Ей было больно. Но потом, ее образ стерся с памяти, слова выветрились, а любовь исчезла. Внутри стало пусто, одиноко и грустно. Теперь же ее лик мне подкидывала память, перед взором достаточно четко стоят ее силуэт, ясные глаза заглядывали в душу, а улыбка заставляла разлиться по телу теплу.
- Да! Да! Я хочу быть человеком! – заорал я, падая на колени перед девушкой.
- Береги… - всхлипнула брюнетка и мигом соскочила с кровати, отбрасывая покрывало забинтованными ладошками.
Я словно со стороны наблюдал, как она босыми ногами, невзирая на холод, спрыгнула на ледяной пол и подбежала к окну. Рывком открыв фрамугу, она раскинула руки и спрыгнула вниз. На ее губах застыло слово: «Прости» …
Я еще долго сидел на полу и смотрел, как ветер терзает занавески, стараясь вырвать их с корнем и унести далеко от этих событий. Он без жалости и сожаления рвал ткань, хлестая недавно вставленные окна. Мелодичный звон прервал завывания ветра, и острые осколки полетели на пол, усеивая его подобно мерцающим звездам. Где-то заныла скрипка.

***
Вслушиваясь в долгие телефонные гудки, я морально готовился. Внезапно треск прекратился, и на той стороне провода раздалось тихое «алло».
- Зай?

14.56
11.03.2011