Солнце

Напряжение чувствовалось всюду: прокатывалось по толпе, разливалось по ней чем-то липким, сжималось в один тугой ком, студило кровь и пульсировало во впадинке меж выступающих косточек ключиц. Их готовили к этому всю жизнь.

Настал тот самый день — тысяча четыреста первый год п. я. в*.

Раз в семьсот лет они могут выйти из-под купола.

Раз в семьсот лет на Земле перестают лить кислотные дожди: на пять часов небо становится чистым, и люди могут выйти из убежища, не боясь, что их разъест концентрированной кислотой.

Конан поудобнее перехватывает лямку потрёпанного рюкзака и заправляет за ухо выбившуюся прядь. Из-за толкотни и царящего вокруг напряжения на лбу, шее и над верхней губой выступает испарина. Короткие волосинки липнут к солоноватой влажной коже. Хаюми нервно сжимает старый брелок с облупленной краской, прицепленный к нагрудному карману джинсовой куртки.

Люди вокруг начинают толкаться, едва не сбивая девушку с ног. Рядом протискивается парнишка с ярко-рыжим ворохом непослушных волос. Конан замирает и отводит взгляд. Вдруг величайшее событие за последние семьсот лет отходит на второй план. Гаара Но Собаку. Хаюми влюблена в него столько, сколько себя помнит.

У Гаары небольшие с азиатским разрезом голубые глаза, окаймлённые рыжими пушистыми ресницами и постоянными синяками из ряда тех, что бывают от недосыпа, брови сбриты, чуть вздёрнутый нос, светлая почти прозрачная кожа и всегда озябшие руки: все будто изъеденные сеткой бурых, фиолетовых и синеватых вен и капилляров.

Громогласно раздаётся из рупора речь мэра. Он рассказывает о том, что нельзя дотрагиваться до растений — они радиоактивны, о том, как выглядело солнце и какая была луна, освещавшие Землю миллионы лет. Конан не верит этим россказням — как может одно светило дать достаточное количество света? У них под куполом источниками света служат множество летающих белых огоньков, и их столько, что не сосчитать. Рядом, но уже с другой стороны, вновь возникает давка — сам едва не падая, Хаюми толкает пожилой полный мужчина с большим мясистым носом, отчего становится ещё теснее, и девушка плечом утыкается в руку рыжего парня. По венам растекается крутой кипяток, грудь начинает распирать, а Конан вновь непроизвольно сжимает в тёплой потной ладошке старый брелок.

Прерывисто выдохнув, Хаюми украдкой бросает взгляд на юношу: тот стоит спокойно, будто ничего не заметив. Наконец, монотонный голос, перебиваемый эхом, затих, и послышался скрежет. На голографическом экране, что расположен на потолке, вырисовывается тяжёлая металлическая дверь с накинутым поперёк огромным стальным бруском. Мэр подходит к ней, берётся за выступ огромного шпингалета, пытаясь его сместить, к нему тут же подбегает тройка крепких людей и помогают: их лица краснеют и будто кукожатся от натуги, со лба скатываются сверкающие в отсветах белых огоньков бисеринки пота. Толпа стоит, запрокинув головы назад, цепляясь взглядом за каждую деталь происходящего на лазерно-световой панели экрана. Раздаётся надрывный противный скрежет — балка медленно сдвигается, а из-под неё на панели пола осыпается пыль и труха поддавшегося коррозии ржавого металла. Напряжение в толпе растёт — Конан чувствует это каждой клеточкой кожи. Хаюми плечом ощущает, как напрягся Гаара.

Отчего-то вспомнился момент, когда этот мальчишка, что жил в домишке двумя уровнями выше, впервые пошёл в школу — она тогда была аж в третьем классе. Конан каждый день ждала, пока он спустится на её уровень, и только тогда выбегала из дома, весь путь плетясь за ним. Однажды он остановился и, обернувшись, спросил, нет ли у неё клея, на что та лишь грубо буркнула: «Нет», проходя мимо него. Потом ей вдруг стало как-то неприятно от своего ответа. С тех пор Конан каждый день носила в кармане мешковатых треников из синтетической ткани маленький тюбик клея, будто надеясь когда-то его отдать. Толпа вдруг пришла в движение, а экран на потолке погас.

Люди шли к выходу из купола, торопясь, пихаясь, ломясь наружу, но, подойдя к заветному проходу, месиво остановилось. Первые, стоящие уже в проёме, люди нерешительно переглянулись, аккуратно переступили ржавый металлический порог, оглядываясь настороженно, будто дикие звери из старых фильмов, медленно стали продвигаться вперёд, стараясь не разбредаться. Девушка тоже идёт, пытаясь изредка, как бы невзначай, соприкоснуться рукавами с Но Собаку.

Первое, что видит Конан, перешагивая довольно высокий порог — где-то в две её ладони, — это небо — иссиня-чёрное, усыпанное кучей маленьких светящихся крупинок, и огромный белый блёклый диск. Луна. Так это правда, а вовсе не выдумки. Старые тряпичные кроссовки со сбитыми носками вязнут в странной, слизкой, чавкающей жиже, но её только небольшой слой — под ней земля сравнительно твёрдая. Голова начинает кружиться огромного, даже неограниченного пространства, а лёгкие распирать и гореть от переизбытка кислорода. Вокруг пахнет чем-то кислым, стальным и пряным. Толпа чуть рассасывается, и Хаюми может спокойно оглядеться по сторонам: всюду странные светящиеся растения — огромные, диковинные, завораживающие, с большущими цветами всевозможных люминесцентных расцветок. Четыре с половиной часа пролетают за минуту, а на востоке небо окрашивается в алый, как вихры Гаары.

Вокруг все начинает заливать странным желтоватым светом — толпа пугается и невольно пятится к куполу, а на востоке восходит огромный пышущий жаром зыбкий круг.

- Это же… Солнце, — голос был тихим и неуверенным, но в наступившей гнетущей, почти осязаемой тишине он громовым раскатом прокатилось по округе.

Этот шёпот раздался по правую руку от Хаюми: рядом стояла женщина средних лет со смуглой кожей и большими широко раскрытыми карими глазами навыкате. Пухлые короткие пальчики судорожно перебирали деревянные чётки. Конан вновь посмотрела на всплывающий из толщи марева светящийся диск. Не может быть. Просто не может быть. Девушка мотнула головой, отчего из собранных в пучок волос выбились несколько прядей, а на лицо упала тщательно отращиваемая чёлка, которую Хаюми вечно заправляет за уши.

Солнце вставало из-за алой ленты горизонта, разливалось горячим манящим светом по кружеву переплетений диковинных растений, лоснилось золотой рябью по частым лужам бурой кислоты. Конан с силой сжала брелок, и тот больно врезался в ладонь. Гаара стоял рядом, как всегда, нахмурившись. А в неестественно ярких бирюзовых глазах плясали жёлтые блики. Его руки были безвольно опущены вдоль тела, поношенная куртка из кожзаменителя казалась позолоченной, а слишком тонкие и длинные для парня пальцы нервно теребили край декоративной шнуровки на кармане-обманке мешковатых штанов.

Небо переходит из розового и лазурного в цвет индиго. Конан смотрит заворожённо, а из купола доносится режущая слух серена — через пять минут вновь их планету захлестнёт едкий, смертельный дождь. Со всех сторон небо стали заволакивать грузные коричневато-бурые, чем-то похожие на мокнутую в тёмную краску вату, тучи, отличающиеся от тех, что показывали в старых фильмах.

Толпа развернулась и, суетясь, вопя, боясь не попасть под купол вовремя, рванула в сторону спасительного укрытия. Конан стояла. Мимо пробегали, толкая её, завевая руками, плечами, разномастными сумками и рюкзаками. Конан стояла, сжимая в руке старый битый брелок.

- Иди, чего ждёшь? — девушку слегка толкнула в спину чья-то рука. И ей вдруг стало страшно: неужели ей придётся вернуться под этот тесный купол, со спёртым затхлым воздухом и кучей раздражающих белых огоньков? Неужели она больше никогда не увидит это сказочное небо, а её дети и внуки — они никогда не смогут поднять глаза и увидеть бескрайние просторы небосвода?

Её вновь настойчиво пихнули в спину, но Хаюми не обращала внимания: паника захватила её, а глаза защипало от покативших к горлу рыданий — ей вдруг стало жутко, панически страшно возвращаться в замкнутое пространство. Чьи-то руки её уже начали насильно тащить в сторону купола.

Внутри будто что-то надтреснуло, и Конан не выдержала: стала кричать не своим голосом что-то вроде: «не вернусь, не хочу возвращаться, я останусь здесь» — она сейчас уже и не помнит, что тогда вопила, девушка забилась в истерике, стала вырываться, брыкаться, выворачиваться из пытающихся её усмирить рук.

Хлёсткий звук на мгновение заполнил все пространство, а потом щеку обожгло огнём. Пощёчина отрезвила, заставляя на пару мгновений застыть. Затем кто-то взял её лицо тёплыми влажными чуть шерховатыми ладонями и повернул к себе. Хаюми секунду непонимающе смотрела на парня прежде, чем её глаза расширились в удивлении.

Конан смотрела на Гаару, не отрываясь, боясь даже выдохнуть, чтобы не развеять наваждение. Парень что-то выкрикивал ей прямо в лицо, брызжа слюной. Точёный подбородок, весь в мелкой медной поросли, то поднимался, то опускался, а девушка ничего не слышала — уши заложило. Гаара резко убрал руки от её лица и схватил за руку, таща её в сторону купола. Хаюми не упиралась — напротив, бежала за ним на ватных ногах, то и дело спотыкаясь. Слух вернулся вместе с громогласным раскатом грома, где-то за их спинами раздалось шипение — завеса уже начавшегося дождя нагоняла их. Гаара ускорил темп, ни на секунду не выпуская её запястье, буквально волочил за собой девушку, резко закидывая её в заветный проём.

Конан пролетела по ледяному начищенному полу купола до выступа из стены, больно ударяясь коленкой. Она обернулась, боясь того, что сейчас может увидеть, но все обошлось: рыжий парнишка, шипя, пытался содрать с себя куртку. Ткань в области лопатки разъело, кожу и часть плоти — тоже, но он был жив.

Приседая на корточки рядом с Хаюми, Но Собаку, морщась, смотрит на девушку. В уголках его глаз собираются морщинки, а уголки губ расходятся в кривоватой, но добродушной улыбке.

Сама не понимая, зачем, Конан достаёт из кармана спортивных штанов старый тюбик с клеем и протягивает его на раскрытой ладошке парню. Тот с минуту непонимающе смотрит то на девушку, то на клей. Конан никогда не видела, как этот вечно серьёзный и хмурый парень смеётся, но, спустя долгую минуту, тот разразился заливистым заражающим хохотом.

Хаюми не может ничего с собой поделать и тоже улыбается. Конан всегда думала, что у Гаары очень холодные руки, но они оказались влажными и тёплыми — почти горячими.

п. я. в. - после ядерной войны