Спаси мою грешную душу. Глава 4. «Улыбку стерли»

Почему когда кажется, что худшее уже произошло и все беды позади, появляется нечто, что доказывает обратное? И оказывается, что ничего да ты не видала и есть вещи куда страшнее, чем можно было предположить.
Полтора часа в пути, стуча колесами по рельсам. Конечная станция Токио будет через сорок минут, а я до сих пор не знаю цель поездки. При мне небольшой чемодан на колесиках, в попутчиках - Кабуто. Казалось бы, ничего нового не произошло, «по-старинке»: основные детали работы изложат на месте. Однако есть одно большое «но» - мне не нравится. А именно: компания нашего медика, приказ командира собрать необходимые вещи на трое суток, и особенно его поведение, когда Узумаки стал любопытно расспрашивать, куда меня направляют. Орачимару сразу наказал Наруто. Хотя раньше смотрел сквозь пальцы на паясничество светловолосого непоседы.
Я хотела знать, куда я еду. От чего столь тревожный интерес? Не могу объяснить. Но это желание, так укоренилось во мне, что ни о чем другом думать не могла. Трудно представить, что Кабуто ослушается главного и ответит на мои вопросы. Значит, передо мной стоит задача склонить его к правдивой беседе.
Достаю из походной сумочки пакет с апельсиновым соком. Пассажиры не одобрительно начинают коситься на меня. Это сразу напоминает, отчего мне не нравиться японская особенность «держать лицо». По-моему, множество традиционных заморочек давно изжили себя. Однако менталитет граждан родной страны совсем далек от европейских взглядов, где каждый волен делать то, что ему вздумается. Кабуто ерзает на месте, от многочисленного внимания со стороны окружающих. А я как бы по совершенно глупой неосторожности опрокидываю на него содержимое бумажного пакета. Его дорогущий черный костюм с темно-фиолетовым переливом стал мгновенно местами мокрый. Творение итальянских кутюрье с громко звучащей фирменной этикеткой на воротнике потеряло былой лоск.
- Прости. Я такая неуклюжая, - рассеянно протягивая слова, сказала я.
Маска медика не дала трещину, его гримаса изображала понимание и легкое уныние, что он оказался в такой неудобной ситуации. Он мог сколько угодно корчить из себя «доброго парня», но я-то знаю истинную цену этому костюму. Кабуто не мог себе позволить купить такую вещь ни с одной и никак даже с пятью накопленных зарплат. Медик сорвался с места и отправился в туалет спасать своё инвестиционное вложение. Я ломала руки, изображая, что разволновалась. И, немного погодя, поторопилась вслед за ним. Стоя у закрытой кабинки, я настойчиво постучала:
-Кабуто, открой, это я. Меня укачало, пожалуйста, впусти.
Я говорила громко и внятно, действительно имитируя, что мне плохо. И даже если появятся случайные свидетели, они не усомнятся, что у молодой особы, держащейся за стенки вагона, плохое самочувствие.
-Ну, если ты хочешь, чтобы я опять запачкала твой костюм.
Мои слова подействовали. Кабуто открыл дверь, собираясь пропустить меня, меняясь местами. Однако я ворвалась так стремительно и нагло, что он даже не успел сообразить противиться мне. К его шее было приставлено холодное лезвие моего любимого перочинного ножа, который я беру везде и всегда. Опасное, удобное и хорошо подточенное оружие. Достаточно было легкого надавливания на кожу медика, чтобы он в этом не усомнился. Я сразу же обошла его, заключая в объятья, и приказала закрыться на замок. Он послушался:
-Я хочу знать, куда мы едим и зачем, - мой голос звучал очень твердо и уверенно, так, чтобы младший помощник Орачимару не усомнился в заявленном мной решении. Кабуто хранил молчание. Затем безразлично произнес:
-Убив меня, ты подписываешь себе смертный приговор. Разве любопытство этого стоит?
Настала моя очередь обдумывать сказанные им слова. Этот мерзавец пытался меня надуть и обвести вокруг пальца. Несмотря на всю его холодность, я чуяла блеф. Учащающийся пульс под моими пальцами развеял его неудачное амплуа героя окончательно. Подушечками пальцев я еще больше надавила на аорту. Он знает, что из нас готовят отморозков. Он в курсе, что убийство человека на нашей совести никоим образом не отпечатывается. А ведь каждому, абсолютно каждому, жизнь дорога. Только для кого-то боязнь за неё ярко выраженная, а у других притуплена:
- Мне все равно,- говорю это так, будто он спрашивает, с каким процентом жирности я пью кефир.
Собеседник начал не торопливо, как профессиональный врач, сообщать дурную весть пациенту:
-Тебя ждет трубная окклюзия.
Я всегда считала, что готова ко всему, а как оказалось - ни хрена я не готова к подобным вещам! «Орочимару волнуется, что я по забывчивости могу его сделать преждевременным дедушкой?»
-Зачем это ему?
-Ни каких детей и семьи, забыла?
-А парни? Или они менее склоны к проявлению родительских чувств?
-Я колю им специальный препарат, у них нет шансов продолжить род.
Мне понадобилось немного времени, чтобы переварить данную информацию.
-Я заплачу. Хорошо заплачу – только не доводи дело до операции.
-Наемный убийца будет руководствоваться шантажом? – усмехаясь, спросил Кабуто.
-Мне все равно, что ты про меня думаешь. Я не согласна на хирургическое вмешательство. Тебе право выбирать: либо мы найдем компромисс, либо… - я не договорила, давая возможность ему самому нафантазировать множество «либо».
-Надо подумать,- произнес медик.
Я убрала нож от его горла, возможно, совершая глупость – отпуская живым, однако мне и самой необходимо время, чтобы все обдумать.
-Выходи первым, чтобы не вызывать подозрений.
Кабуто так и сделал. Когда я оказалась одна, то крепко схватилась руками за стенки умывальника. Внутри я была опустошена. Мои пальцы до боли сжимали сантехнику. Только сейчас, понемногу я стала осознавать весь тот ужас, что меня ожидает. Я взглянула в свое отражение в зеркале, иллюзорно обращаясь к себе, как к собеседнику. А почему, собственно говоря, я паникую? Захочу детей, возьму из детдома. Мне еще шестнадцати нет, захочу ли я их вообще? Хотя с другой стороны, от любимого человека, конечно захочу. Продолжения меня, моя надежда, моя радость, душа. Достаточно вспомнить Цунаде, когда я ей сказала, что она мне не мать. Ее глаза были полны ненависти, а за ней скрывалась боль – неизлечимая, одинокая, бесконечная. Хочу ли я этого? Нет – вот моё окончательное решение. Я не могу знать, что ждет впереди. Но могу строить будущее уже сегодня. На этой оптимистической ноте я отправляюсь к Кабуто. Оглашать свое решение медик не торопиться.

Мы покинули вагон пополудни, прибыв в Токио. Сверля взглядом спину медика, подобно серийному маньяку ведомого своей жертвой, я шла за ним, одетая в белое пальто, подпоясанным узким пояском, подчеркивающее тонкость талии; в качестве застежки - черные пуговицы в два ряда по длине ткани. Материя не доставала до колен пятнадцатью сантиметрами. Под ним синее обтягивающее платье с длинными рукавами. На спине глубокий треугольный вырез. На ногах белые полусапожки с круглым носком и высокой шпилькой.
Я нарушала тишину перрона цокотом каблуков и стуком колёсиков дорожной сумки. Кабуто так резко развернулся ко мне, что, если бы он не находился под моим пристальным взглядом, я бы врезалась в него.
-Ты действительно пойдешь на все, лишь бы не оказаться на операционном столе? Даже вытерпишь унижения, издевательства и боль?
-Да, - совершено твердым голосом отвечаю я.
Его губы растянулись в улыбке тщеславия и самолюбия. Вчерашний «мальчик на побегушках» сегодня стал богом, решающим участь другого человека. Сколько я помню себя, Цунаде всегда велела мне остерегаться таких людей. Однако мне, похоже, придется на своей шкуре понять смысл ее опасений.
Взяв такси, мы отправились в сердце Токио. Высокие здания каменных джунглей веяли холодом, позволяя созидать на статус высокопоставленных господ города. Мы поднимались в пентхаус на лифте, когда Кабуто решил со мною заговорить:
-На трое суток ты становишься рабыней, служанкой и прислугой. Кем угодно. Тем, кем пожелают тебя видеть я и мои друзья. Каждое их распоряжение ты будешь выполнять беспрекословно. Для тебя пожелания моих друзей - закон. Только в этом случаи я подделаю все необходимые документы и договорюсь с врачами, чтобы не вызвать подозрений у Орочимару. Таковы условия сделки. Возражения есть?
-Нет.
-Тогда добро пожаловать в ад. И учти, эти черти слез не любят.
Прищурившись искоса, я посмотрела на Кабуто, задаваясь вопросами: он испытывает меня или пытается запугать? Прозвенел звоночек лифта, оповещая, что пассажиры прибыли на нужный им этаж и двери вот-вот раскроются. Великолепный коридор теплых тонов, за поворотами которого изредка встречаются двери. Возле одной такой мы остановились. Мой спутник поправил узел галстука, очки, провел рукой по волосам, заплетенным в хвост, напряженно выдохнул, как актер перед выходом на сцену многочисленного зала. И только потом нажал на кнопку звонка. Нас впустила девушка с синими волосами и пирсингом под нижней губой. Ее глаза были полу прикрыты, а лицо выражало глубокую умиротворенность. На девушке была черна рубашка, расстегнута, пожалуй, слишком вульгарно и ярко-красная юбка. В просторном холе пред плазменным экраном на широком диване сидело двое парней, изучающе смотря на нас. Синеволосая девушка села на пол возле ног рыжего юноши, лицо которого было усыпано пирсингом.
-Привет Пейн, Нагато, Конан,- нервно поприветствовал Кабуто. Из соседней комнаты вышел мужчина большую часть лица, которого закрывал черный шарф, а голова была накрыта шляпой.
-А Кабуто, где же тебя шатало так долго? - по-дружески обнимая новоприбывшего за шею и невежественно растрепывая тщательно уложенную прическу медика, произнес молодой мужчина.
-Какудзо, привет, не стоит… - задыхаясь и кряхтя в крепких мужских объятиях, произнес мой спутник.
Троица за сценой наблюдала с презрением и брезгливостью.
-Кабуто, кого ты привел?
-А? – как будто вспомнив о моем существовании, замешкался медик. - Это наша новая игрушка на три дня.
Троица оживленно переглянулась.
-Неужели ты привел к нам «мясо»? – театрально не веря, спросила девушка.
-Да, она полностью в подчинении. Но…
-Не верю! – перебила его обладательница синих волос.
-Пусть гавкнет,- приказала она.
-То есть ты хочешь – опасливо, подбирая слова, хотел уточнить медик.
-Как собачонка. Гав-Гав, - отдавала распоряжения Конан.
Кабуто посмотрел на меня немного с затравленным взглядом. Потом, по-видимому, набрался храбрости, вспомнив, что я в его полной власти.
-Чего молчишь, делай, что говорят!
И я звонко загавкала. Девушка, сидевшая, у ног рыжеволосого парня воодушевленно захлопала в ладоши.
-Еще! – как ребенок, у взрослого требуя сладкой ваты, заявила она.
Я повторила.
-Сними пальто вставай на колени и ползи к моим ногам, - отдал приказ парень, лицо которого было усыпано пирсингом. Я скинула верхнюю одежду и медленно стала двигаться на карачках по пути к нему.
-Ребята, только, пожалуйста, без синяков и увечий, не покалечьте девочку,- жалостливо и унизительно ныл Кабуто у порога.
-Заткнись! – прикрикнул на него Пейн.
-Она наша, ты ее отдал нам.
-Пейн, я прошу тебя, не слишком…
-Так она твоя или ты ее взял напрокат? - спросил Пейн.
Синеволосая девушка ответила парню вместо Кабуто:
- Думаю нет, шлюха. Они не соглашаются погостить на трое суток у клиента - слишком опасно. Нет, эта девочка знает, на что идет. Иначе бы убежала, не гавкая. Мне скучно, - капризно добавила последнюю фразу Конан и обхватила руками ногу Пейна. Я села у ног рыжеволосого по другую сторону от нее.
-А интимные услуги, наша девочка, тоже оказывает? – поинтересовался Какудзо.
-Разумеется, - нехотя выдавил из себя юноша в очках.
-Можешь уточнить финансовую сторону данного вопроса?
- Бесплатно.
-Мое любимое слово, - счастливо изрек мужчина, скрывающий лицо.
-Идем, - позвал он меня.
Без слов я пошла за ним.
В уединенной комнате, он схватил меня с силой за руку, повалил на кровать со словами:
-Я тебя сейчас так оттрахаю, что неделю не сможешь ходить.
Он начал быстро расстегивать ремень, сверля меня взглядом. Мне стало противно смотреть на него: алчность во взгляде, трясущиеся руки, лихорадочно стягивающие штаны, а больше всего было противно за себя. Я отвернулась.
-Становись раком. Я тебя так отделаю... – продолжая свой монолог, грозился мужчина. Я крепко сжала в руках простыни, кусая губы, чтобы не сорваться и не расплакаться, а еще хуже - не убить его. Внезапно на всю комнату зазвучала мелодия. Мужчина задрал мне платье, отпустив до колен колготки и нижнее белье. Он схватился рукой за задницу, готовый вот-вот сделать задуманное. Я напряженно застыла.
- А черт! – выругался Какудзо и резко, рухнув на пол, стал шарить руками в поисках звонящего телефона.
-Да, – ответил он. На всю комнату послышалась брань из телефонной трубки. В потоке нецензурной лексике проскальзывало «быстрее», «немедленно» и «сюда». С голым задом мужчина пытается отложить встречу на некоторое время, но оппонент сказал одну фразу, которую четко расслышала и я: «тогда ты лишаешься наследства деда». Какудзо застыл в неуверенности, а затем заверил, что едет. Он быстро натянул штаны и вылетел пулей из комнаты. Я разжала кулаки. На белоснежную простынь начали капать слёзы, меня всю трясло. Перспектива быть попользованной друзьями Кабуто меня отнюдь не привлекала. И тогда пришла эта мысль: «Я не обязана перед всеми стелиться. Я могу обольстить, могу обхитрить, напоить, в конце концов, продержаться три дня и свалить отсюда». От этих слов я вздохнула легче.
Вечером этого дня я лежала голой на столе в качестве скатерти, на которой была закуска. Обитатели дома ели и пили, ведя размеренную оживленную беседу. Из уже знакомых мне лиц присутствовали: Пейн; его друг, молчаливый Нагато, верная подружка Конан и Кабуто. И новенькие: нюхающий героин Итачи, грустный Сасори, весёлый Дейдара, крепко налегающий на спиртное Кисаме и непонятный Зетсу.
Ужин был в разгаре, когда заслышав убойные звуки рейва, Итачи поднял меня со стола, галантно взяв, за руку и увлек за собой в ритм танца. Длинные розовые волосы взмывали вверх и падали вниз рассыпались водопадом под удары битов музыки. Кавалер потягивал сигару, выпуская дым и отбивая гармоничные па. Прямо посреди танца Кисаме подхватил меня и закрылся со мной в другой комнате, отдельно от остальных.
-Подожди, подожди, - обнимая его шею, заговорчески шептала я.
-Я пить хочу, дай мне немного выпить, - вполне дружелюбно попросила я.
От моей просьбы он не уклонился и пошел за напитками. Когда он вернулся, мы выпили, потом еще немного и еще чуть-чуть. Через полчаса Кисаме спал, как младенец. А я принимала холодный душ, строя четкий план, как буду поступать с каждым мужчиной этого дома. В два часа ночи шум веселья в холе улегся, и я смогла сомкнуть глаза.
Утром следующего дня я была игровым столом, стоя на четвереньках все в том же голом виде. Но Пейну показалось этого мало, он стал тушить бычки об мои ягодицы, ни сколько не раздражаясь запаху горелой кожи. Усилием воли я сдержала рот на замке, чтобы не закричать от боли. После четвертого потушенного окурка об мою кожу, меня забрал Сасори, взяв на руки. Легко держа меня, он скрылся за дверью, пройдя длинный коридор.
Новая комната открывалась моему взору, а цвета все те же: белый, черный, красный. Как, впрочем, и одежда моих катов - только таких цветов. Сасори бережно ухаживал за мной, как за маленькой сестренкой, сохраняя такт и приличия. Разрешил одеться в найденный мною черный шелковый халат и поесть. Затем уложил к себе на колени и стал расчесывать заботливо мои волосы.
-Ты не такой как они.
-Такой.
-Эти детки богатых родителей – моральные уроды. Ты не похож на них.
Он вкрадчиво улыбнулся сомкнутыми губами и добавил:
- Я больший ценитель красоты, нежели Пейн, но это не делает меня более благородным, куколка.
- Ты отличаешься от них.
-Я всего лишь - устал.
Он нежно гладил мою спину, даря тепло и ласку. Его уста хранили тепло и нежность. И я потянулась к нему. Нам было хорошо вдвоем. Чувство легкости и беззаботности мы дарили друг другу на протяжении двух часов. Когда он ушел от меня, на душе стало грустно, не оттого, что между нами был сказочно потрясающий секс. А потому, что он был прав – для каждого из жителей этой квартиры я – кукла. Вскоре в апартаменты, где я расположилась, пожаловал Итачи. Он высыпал на журнальный стол все свое добро, состоящее из психотропных препаратов и, смотря на меня, стал принимать. Съев определенную дозу препаратов, парень откинулся на спинку кресла «ловя приход». Пару раз он дернул головой, как будто ему спадал на лицо невидимый локон волос. Затем он начал не контролируемо дергать руками. И для успокоения конечностей - обхватил свою голову.
-Ненавижу их, - сухо произнес он в тишину комнаты.
-Своих друзей? – решаясь узнать о врагах хоть какую-то информацию, безнадежно спрашиваю я.
-Они мне не друзья! Сброд! Акацуки, Акацуки! Тоже мне - Акацуки. Кучка идиотов. Кабуто вообще не имеет никакого отношения. Постоянно лезет. Постоянно. Думает, привел проститутку – уже стал членом Акацуки. Да я завтра толпу приведу. Всем хватит. Чтоб его!
Он опасно вдавил левую ладонь в глаз.
-Сегодня мне хорошо, иди ко мне, - позвал он.
Я неспешно присела к нему на ноги, целуя жаркими поцелуями в губы. Через поцелуй этот жалкий наркоман получил еще «два колеса» в нагрузку украденных мной со стола. Он уже был в «убитом» состоянии, так, что ему было все равно. Наш долгий поцелуй закончился. И из глаз Итачи текла тонкой струей кровь. Но парню было безразлично - он был в полпути от рая, в своей умиротворенной стране грез.
Однако легче всего оказалось справиться с Дейдарой. Четырехчасовая лекция на тему «Искусство – это взрыв» потрясла моего слушателя до глубины души. Сам по себе юный взрыватель проводил экспериментальную практическую часть на птицах, наблюдая с земли, как разрываются на мелкие кусочки тела пернатых в небе. Подобно юному биологу, который ради открытия чего-то нового, готов препарировать всевозможных лягушек даже под угрозой исчезновения вида, вел себя Дейдара. От него я слышала только одно «Искусство – это взрыв» и ответив ему тем же, осталась в выигрыше - он уснул, обняв меня, как мать, улыбаясь счастливо во сне. А я тихо радовалась тому, что завтра я смогу быть на свободе.
Утром я порадовала светловолосого паренька затяжным докладом: «Взрыв в литературе и других видах изобразительного искусства: скульптуре и живописи». Всё это время я напряженно ожидала появления Кабуто.
Часов в двенадцать появился медик со словами:
- Одевайся, нам пора ехать.
Я надела своё любимое платье из легких воздушных тканей. Мне было необходимо ощущение свободы. Две тонкие бретельки, простой покрой, лепестками спадающая юбка, закрывающая колени - дарили мне это чувство. Я катила за собой чемодан, полный вещами, с чувством, будто я давно уже за пределами ненавистной мне квартиры.
В холле находились: Пейн, Нагато и Кабуто не обращая на них внимания, я взяла в шкафу своё пальто, одевая его перед зеркальной дверью.
- Наша собачка куда-то собралась?
Я молча проигнорировала вопрос Пейна, поправляя одеяние.
- Я не отпускал тебя, сука, - приказным тоном добавил рыжеволосый парень, лицо которого было усыпано пирсингом.
Ещё немного и я могла гневно взорваться, но всё же, я спокойно ему ответила:
- Мне плевать. Я уже ухожу.
- Когда порадуешь меня, тогда и ступай на все четыре стороны.
По выражению моего лица было ясно, что я рассержена и упряма.
- Давай детка, разомни ротик.
От его заявления у меня свело скулы.
- Кабуто, нам пора, - твердо, не замечая нахального взгляда Пейна, напомнила я.
- Кабуто, у тебя же найдется пятнадцать минут, чтобы побыть с друзьями? – наигранно-вежливо поинтересовался мой оппонент.
- Конечно, - печально подтвердил медик.
- Ты слышала? Ползи сюда, пресмыкающееся, и повесели папочку.
Мне захотелось свернуть его шею голыми руками. И я, сдерживая данное желание, стоя как вкопанная обдумывала дальнейший план действий. По- видимому, мозговой процесс затянулся, поскольку Пейн успел подойти ко мне, и схватив за локоть, потянул за собой. Рефлексы меня не подвели, я мгновенно заломила этому ублюдку руку и с легкостью отшвырнула его в сторону. Он позорно упал, тормозя лицом об пол, выставив вверх пятую точку.
- Кабуто, поторапливайся! – прикрикнула раздраженно я, понимая, что не должна была так поступать. На шум сбежались остальные обитатели квартиры. Им явно не понравился распластавшийся на полу рыжеволосый парень. Пейн посмотрел на меня. Его лицо было в крови. Платиновые украшения на его лице, сыграли с ним злую шутку, когда он цеплялся ими об пол.
- Я не хотела, прости. Но моё время вышло, я должна идти, - оправдываясь и прося прощение, искренне извинилась я. Мне глубоко параллельно было на Пейна и Акацуки. Но с Кабуто у меня был договор. Все жизненные силы и средства медика были положены для того, чтобы влиться в компанию золотой молодежи Токио. Парень из простой семьи, мечтающий занять своё место среди элиты смотрел, как из-за меня рушатся все его усилия.
- Открой двери, Кабуто, мы уходим, - запуская его за спину, командовала я.
Легкое покалывание в спину и я начинаю падать.
В одночасье тело стало свинцовым. И я бы упала, не подхвати меня под мышки Кабуто. Руки и ноги стали не подъемными, язык онемел. Медик вколол мне нечто, от чего я стала марионеткой в руках людей.
Пейн гневно буравил меня взглядом полным ненависти:
- Сейчас ты познаешь кару Бога.
Я видела всё: как рвут на куски моё любимое платье, как Пейн оставляет на моей коже багрово-красные отметины, а Итачи снимает на камеру телефона действия своего товарища.
Я ничего не могу сделать.
Моим телом владел возомнивший из себя Бога – Пейн.
Мой разум не затуманен. И я знаю, что меня будут насиловать эти ублюдки. Действующее лицо сменилось, и настала очередь молчаливого и покладистого Нагато.
Ни каплей телесной боли не отразились злые деяния, но я знаю и понимаю, что происходит. И ничего, ничего, будь я проклята, не могу сделать!
Схватив меня за волосы, Итачи сделал пару снимков на память, перед тем, как «обработать» меня.
В их руках я тряпичная кукла, тряпка. И видит Всевышний, я желала смерти. Я не убежала от детства, я к нему вернулась.
Мой мозг был готов вскипеть и взорваться.
- И тебе достанется, не кисни, - подбадривающе сказал Пейн стоящему в стороне Сасори. На что тот отказался принимать в этом участия, сказав, что у нас с ним был секс и удалился.
А я молилась, чтобы хоть кто-то из них, из гуманности, перерезал мне глотку. Их старания мне были безразличны, но всё же я знала, стоит прекратиться действию вколотого мне препарата, как я почувствую оказанные ими «ласки» сполна.
Вру, мне было больно, куда больнее, чем эти подонки могут себе представить, у меня болела душа. Её рвали, в который раз, её истязали, убивая. Над ней издевались. Её потрошили. А впереди ещё: весёлый Дейдара, любящий алкоголь Кисаме и непонятный Зетсу.
Я закатила глаза, надеясь на то, что потеряю сознание. Я осталась одна. И ничего нет - пелена. Расколота, раздавлена на дне выгребной ямы. Покинута надеждой в тумане зла. Я нахожусь там, где и прежде – пелена. Пелена, пелена. Где я? Кто я? Нет меня.
Глубокий вдох, мои пальцы, подрагивая, шевелятся. Переворачиваюсь на бок, чтобы сжаться в комочек. Хватаю ртом воздух, а выпуская его затянутой буквой «А».
- Уже проснулась? – узнаю голос медика.
- Ты сама во всём виновата, - выпуская струю сигаретного дыма, говорит он, сидя на подоконнике и смотря в окно.
- У нас был договор. Мы заключили его, помнишь? Тебе некого винить, кроме как саму себя.

Семь дней спустя.

- Сакура-чан, через неделю мы начинаем самостоятельную жизнь. И вольны сами выбирать, где будем жить. Саске предложил для начала пожить вместе, что скажешь?
- Мне всё равно.
- В чём дело, Сакура-чан?! С того момента, как ты вернулась из Токио из тебя слово невозможно вытащить, тебя ничего не интересует, ты ко всему безразлична. Почти не ешь, ходишь с такими синяками под глазами, что можно подумать, что по ночам ты вообще не спишь. А твоя улыбка… Ты же совсем не улыбаешься, куда она делась?!
- Стерли.