Сумасшедший

Я всегда казался себе чуточку сумасшедшим. Нет, не сразу конечно. Потом, когда в мое детское сознание стали вплетаться обрывки черной реальности, я понял, что что-то не хорошо с моей головой. Я не мог назвать себя нормальным, потому что порой мои действия заставляли меня бежать от меня же самого, а мысли ужасали. Но я стал сумасшедшим после, а до этого момента были только предпосылки к этому, как говорит мой врач, недугу.
Сейчас, находясь в психиатрической лечебнице, я с нездоровой улыбкой вспоминаю всю свою жизнь, которая била меня молотком, раздрабливая кости. Никогда не думал, что будет все так, что моей семьи больше нет, а я буду отматывать свой срок здесь, среди полудурков в четырех стенах, обитых мягкими подушками. Как иронично…
Моя семья на самом деле была богатой и обеспеченной. Я, мама, папа, брат, которого восхваляли до небес. Я тогда хотел понять, что же в нем есть такое, чего нет у меня. Почему он считался гордостью семьи, а я отбросом? Я долго не мог найти ответа и сейчас, играя в шашки с нездоровым на голову человеком, знаю, что понять мне этого не дано. Просто я не могу залезть в голову отца и прочитать его мысли, поскольку его уже давно нет на этом свете. Да и мысли мои уже совершенно не о первенстве в семье, они скорее о боли и унижении, что мне пришлось пережить.
Мое первое познание жизни началось в раннем детстве, когда я, будучи еще совсем мальчишкой, увидел, как кота переехало машиной. Я притащил этот окровавленный трупик домой, чтобы его смогли вылечить, и искренне верил, что ему можно еще помочь. Но моя мать решила, что это я убил несчастное животное и притащил домой показать всем. Она была у меня слишком мнительной и, накрутив отцу, отругала последними словами, заперев в комнате на весь день. А я плакал. Мои слезы текли сами по себе от понимания, что помочь коту я так и не смог. Я тогда не понимал суть моего наказания, я просто жалел бедное животное, которое так не вовремя перебегало дорогу.
Но после этого матушка все время пыталась сводить меня к психиатру, боясь, что у меня поехала крыша. Но отец не хотел распространяться, что его сын псих. Тогда они перевернули мою реальность, заставили меня поверить в то, чего на самом деле не было. Я был здоров, но для всего мира стал сумасшедшим.
Зато мой брат был гордостью семьи. Умный, красивый, воспитанный – чем не герой легенд и супермен для поклонниц? Так и было. Иногда я проходил мимо его двери и с восхищением представлял себе, когда стану таким же, как он. Я ждал, что отец когда-нибудь примет меня и скажет: «Сынок, теперь ты гордость семьи Учиха», но годы шли, а отношения с отцом только портились. Он вечно побаивался меня, думая, что я выкину очередной трюк, ссылаясь на мое помешательство. Меня не принимали, не видели и не хотели замечать. Чертовы похвалы, которые я так хотел получить, отдавали только Итачи. Его ставили мне в пример, носили на руках, а я должен был следовать воле отца, чтобы из меня вышел хоть какой-нибудь толк.
Это угнетало.
Моя психика из-за вечных упреков и скандалов начала ломаться. Невыносимо вечно сознавать, что ты дерьмо, что тебя поставили на эту планку и конец - на этом твой путь завершен, а статус уже не изменится. А нужно ли им, чтобы он менялся? Итачи был лучшим – этого вполне хватало.
Сначала были скандалы и слезы, а потом равнодушие. Оно наступило чуть позже, после одного случая. Я помню, был уже вечер. В окнах ничего не было видно, кроме падающего снега, сметаемого ветром. Отец долго отчитывал меня, ругал, говоря разные нехорошие слова. Я даже не помню за что, но определенно за какую-нибудь мелочь, так всегда бывало. Я плакал, как девка, от обиды, от боли, которую он мне причинял. Когда я не выдержал и крикнул: «Прекрати!», он посмотрел на мои слезы и сказал: «Хватит прикидываться, что плачешь».
Этого было достаточно, мне не нужно повторять дважды. После этого я дал себе слово, что плакать больше не буду. Никогда.
И я стал замкнутым. Создал себе свой мирок, где мне было уютно и хорошо, и там жил. Они кричали на меня, что я ничего не делаю, что я, как пиявка, только сосу их кровь. А мне было все равно, не важно, что думают они обо мне. Главное было то, что я думал о себе сам. И мой мир, созданный из снов и фантазий, успокаивал и придавал сил.
Но тогда я еще не был сумасшедшим.
Это была только первая стадия.
Через год, после того как мне исполнилось четырнадцать, родители погибли в авиакатастрофе. По телевизору сказали, что их самолет упал в Тихом океане из-за отказа двигателя. До этого я знал только прелести одиночества, но затем познал весь вкус жизненного дерьма.
Мне кажется, была зима, или нет, может, поздняя осень. Я помню только, что было холодно. У нас в лечебнице топят, а я тогда жил в квартире, где не топило, потому что батарей не было. Экономия? Нет, просто издевательство.
После смерти родителей, брат взял на меня опекунство. Тогда я думал, что теперь смогу зажить по-новому, без слез и сожалений, и не ошибся. Я зажил, но только один в холодной квартире без куска хлеба и средств для существования. Итачи не хотел сильно париться со мной, он просто отправил меня «в ссылку» навсегда, изредка заглядывая в гости, чтобы дать денег. Может, какие-то чувства все же остались у него ко мне, раз не давал подохнуть. Но я даже не представлял себе, какими они будут.
Так я жил год, тихо и мирно, едва сводя концы с концами, чтобы не откинуться раньше времени. Итачи приказал мне не помирать, пока он не позволит, поэтому и держался. Врачи говорили, что мне нужны лучшие условия, так как сердце мое, шалившее еще с детства, стало совсем ни к черту. Они сказали, что я не протяну так и года, но вопреки прогнозам – протянул. У меня был порок, правда, мало кто знал об этом. А я вообще узнал только после того, как меня забрала скорая. Я рухнул тогда посреди улицы, но какие-то добрые люди не оставили меня замерзать в снежную вьюгу. Сердце и до этого болело, но я ссылался на вечные переживания и недосыпы, перебор с кофе и курением. После больницы, я бросил курить, выбросил все кофе с полки, старался питаться лучше и на собранные деньги купил обогреватель. Даже устроился в столовой мыть посуду, но понял, что проработать там долго не смогу.
Я просто тупо и банально хотел жить, даже в таком дерьме, даже одному. Но я привык быть один, не зная, что такое дружба и любовь. Именно тогда я стал выдумывать себе в фантазиях разные истории, где я всесильный могу спасать людей и жить счастливо в домике возле моря. И не от кого не завишу и никому ничего не должен. Там я стал героем, любимым и любящим. Именно в мире фантазии я зажил настоящей жизнью, той, которую так часто видел по телевизору и никогда не знал. Может, она была корявая, грубоватая и не совсем продуманная, но она была моя, такая, какую я хотел всю жизнь с самого детства.
Мне казалось, что хуже уже быть не может и на этом судьба остановит свои издевательства. Но нет. Одним холодным вечером брат завалился ко мне домой пьяный. Он что-то долго говорил мне, пока не прижал к стене и не стал жадно целовать. Я пытался вырваться от него, убежать подальше, чувствуя, что от страха ноги стали ватными, а тело непослушным. Но вырываться было бесполезно – он был крепче и сильнее. Повалив на кровать, он грубо и жестоко изнасиловал меня.
Думаете, это был конец?
Нет, даже тогда я еще не стал сумасшедшим.
В жизни все так забавно получается. Или ты ее имеешь, как можешь, или она тебя. Только у нее это получается больнее и жестче, она умеет делать это с кровью и мясом, и, если разойдется, то уже не остановишь. Вот в моем случае так и случилось.
Его издевательства продолжались каждый день в течение месяца. Тогда он приходил ко мне и грубо трахал, как хотел. А я даже ничего не мог сказать ему, поэтому молча терпел. Потом он заставлял сосать его член, пока у меня не заболеет челюсть. Но даже когда я чуть не падал в обморок от сердечной недостаточности, он не останавливался. Однажды я чуть не сдох. Я подавился спермой, и брат избил меня за это. Крови было море, мой нос был разбит, с губ текла кровь. Брат отбил мне все внутренности, настолько сильно он пинал ногами, когда я лежал на полу, пытаясь прикрыться от нескончаемых ударов. Оклемался я только через два часа, но его уже не было дома.
После этого Итачи стал не просто трахать меня. Ему захотелось разнообразия, хотелось моих слез, истерик и жалоб. Итачи хотел, чтобы я умолял, просил его о пощаде, стонал и ненавидел, проклинал и сходил с ума. Однажды он повалил меня на пол и, достав кухонный нож, провел им по моей шее. Потекла кровь, которую он быстро слизал и ухмыльнулся. Тогда он показался мне маньяком, который жаждет выпустить кишки наружу и оттрахать их.
Сначала был только нож, легкие порезы и уколы. Потом пошли наручники, какие-то инквизиторские приспособления, плоскогубцы и шприцы. Итачи любил надевать мне на шею ошейник, и, трахая, вырезать на моем теле какие-то узоры. Потом он брал щипцы и давил мне головку члена, пока я не терял сознание от невыносимой боли. Когда же я приходил в себя, он ложил меня на живот и истыкивал всю спину иголками, а потом резко переворачивал обратно, чтобы я почувствовал весь вкус его нового развлечения.
Но венцом его издевательств стала деревяшка с гвоздиками, которую он засунул мне в зад. Я думал, что он действительно выпустил мои кишки, настолько было больно. Тогда с моих глаз впервые за долгое время потекли слезы.
Вот тогда я и сошел с ума…
Я даже не помню толком, как убил его. Это было быстро, спонтанно, не совсем обдуманно. После очередного сеанса любви я схватил нож, которым он рисовал на мне, и со всей дури воткнул ему в грудь. Потом резко вырвал его и снова воткнул, еще сильнее и глубже, чтобы он захлебнулся в собственной крови. Повертел его там, разрывая внутренности. И только когда ребра стали хрустеть, а на меня брызнул горячий фонтан багровой крови, я остановился. Я помню его взгляд: непонимающий, испуганный. Он, мне показалось, до конца не верил, что я совершил такое, не верил, что умирает от рук брата, которого сам довел до грани.
Я не плакал, когда убивал. Ни тени жалости не было на моем лице.
Это был равноценный обмен. Его жизнь за мою душу. Я до сих пор не могу отмыть его кровь со своих рук. Она въелась в кожу, и я чувствую ее запах всякий раз, когда подношу ладони к лицу. Тогда меня начинает тошнить, живот скручивает, а голова идет кругом.
Я бы хотел вырвать все свои воспоминания к черту и начать жить заново. Но даже его жизни было мало, чтобы вернуть мою проклятую душу.
Меня признали невменяемым и отправили сюда, чтобы я смог подлечиться. Они назвали меня сумасшедшим, не зная ничего.
И я верил, что сошел с ума, потому что все внутри горело адским огнем, погасить который не могли даже эти чертовы врачи. Меня нельзя вылечить, потому что я здоров.
В последнее время сердце мое стало совсем никаким. Я думаю, что не долго мне осталось здесь сидеть. В любом случае, не хочу я умирать, как бы это банально не звучало.
Я не верю в рай, и в Бога не верю, но боюсь, что там, куда я попаду, я встречу его, моего убийцу, и все начнется сначала. И мой персональный ад замкнется, оставив душу на растерзание палачей.
Ну, а пока я всего лишь сумасшедший, которому поставили неправильный диагноз и пытаются вылечить то, что лечению уже не подлежит.
Но, может быть, когда-нибудь мне дадут второй шанс, пусть даже не здесь и не сейчас. Ведь самое темное время перед рассветом, и я верю в это, как бы глупо не звучало.
Я жду рассвет всю свою жизнь, и знаю, что он обязательно наступит.
Надо только надеяться…
Нет, надо хотя бы дожить…