Техасский холдем* Глава 3. Highway to Hell*

Когда Дейдара впервые видит своего напарника, его сердце пропускает удар – замирает, словно подвешенное над пропастью, и вдруг ускоряется в несколько раз. Проклятый кусок плоти бьется в темнице из костей не хуже отбойного молотка, и это красноречивее всяких слов.
Почему? За что? Как? Вопросы роятся в голове стаей гудящей мошкары, но ни на один из них у него нет ответа.
Это была форменная издевка: тот же цвет волос, то же телосложение, та же манера говорить… В первый раз увидев напарника, Дейдара решает, что длительный перелет сыграл с ним злую шутку, и теперь он галлюцинирует.
- Собаку Гаара, - представляется напарник и протягивает вперед тонкопалую руку.
Тсукури жмет ее на автомате, невольно отмечая жесткость чужой ладони, и все никак не может придти в себя. Как такое могло произойти?.. Как?!
Учиха говорит, что они почти ровесники, но новоявленный напарник больше похож на подростка, нежели на матерого убийцу: невысокий рост, худощавое сложение, симпатичное, без намека на щетину лицо… И даже опаленные брови и темный, похожий на замысловатый иероглиф, шрам на лбу не портили его.
Дейдара раздумывает не дольше минуты и тут же, с наскоку, спрашивает, нет ли у этого Собаку родственника по имени Сасори.
- Нет, я сирота, - жестко отрезает напарник, и Тсукури понимает, что невольно, но наступил на больную мозоль.
- Все ясно, - примирительно вскидывает руки Дейдара и больше не поднимает в разговорах тему семьи, хотя все никак не может избавиться от отвратительного, выбивающего почву из-под ног чувства узнавания… Да еще и эти волосы… Не просто рыжие, но красные, отливающие не медью, а кровью – до этого дня он думал, что шевелюра Сасори была уникальна.
Что ж, видимо, он ошибался…
На «притирку» им дают всего неделю, поэтому они упражняются без устали, и Дейдара с каким-то тихим восторгом понимает, что возвращается к прежним показателям.
В редких перерывах между тренировками он слоняется по извилистым коридорам базы, то и дело натыкаясь на своих «коллег», на фоне которых даже отмороженный Учиха выглядит школьным учителем.
Чего только стоит странный тип, повсюду разгуливающий с бронированным чемоданом и лицом, закрытым арабским платком? А неопределенного возраста мужик с вкрадчивыми повадками опытного педофила и стальными серьгами в ушах? А их так называемый «лидер» - рыжий ирландец, в котором дырок больше, чем в хорошем сыре?
С каждым днем Дейдара все сильнее укрепляется во мнении, что его замкнутый, неразговорчивый напарник – подарок богов.
- Ты привыкнешь, - говорит в один из вечеров Собаку, заметив, как он провожает взглядом хихикающего Тоби, бережно несущего коробку ручных гранат и зажимающего подмышкой стопку журналов с грудастыми красотками на обложке.
- Привыкну, - констатирует Дейдара и тоскливо выглядывает в обклеенное специальной пленкой окно.
Им запрещено выходить из дома, да и не то, чтобы сам Тсукури стремился гулять по городу, в котором орудуют мародеры и оппозиционные войска, но все же…
- Пошли, покажу кое-что.
Они идут по узкому, словно кишка, коридору, а потом долго поднимаются вверх по шаткой, облетающей хлопьями ржавчины лестнице.
- Если ты хотел убить меня, то внизу было бы проще, - говорит Дейдара, когда что-то наверху надсадно скрипит.
Этим «чем-то» оказывается люк на крышу, из которого они не без труда, но выбираются, в грязной, словно у трубочистов, одежде.
- Ну и зачем мы?.. – собирается было возмутиться Тсукури, но тут же затыкается.
Отсюда весь город виден, словно на ладони: разоренный войной и бесконечными артобстрелами, он, тем не менее, не теряет удивительного, почти мистического, древнего величия, от которого по спине ползут сладкие мурашки.
- Вот это да…
- Раньше было лучше, - негромко говорит Гаара, подтаскивает к краю крыши деревянный ящик и садится на него.
Тсукури следует примеру напарника, и они некоторое время сидят молча. Дейдара, заскучав, принимается украдкой разглядывать напарника, и в который уже раз ловит себя на мысли, что тот до неприличия хорош собой.
Когда Тсукури достает из кармана изрядно помятую сигаретную пачку, над городом раздаются первые звуки вечерней молитвы, и он едва не роняет сигарету.
- Черт, - бормочет он и все же прикуривает. – Будешь?
Напарник качает головой и внимательно смотрит на далекую, теряющуюся в синеве иглу минарета. Его губы ритмично шевелятся в такт молитве.
- Ты… знаешь эту песню наизусть?
- Я приехал сюда еще ребенком, - пожимает плечами Гаара, когда молитва заканчивается. – И это не песня – это намаз**.
- Намаз так намаз, - пытаясь скрыть удивление, говорит Дейдара. – Надеюсь, что ты не перережешь мне глотку во сне.
- Зачем мне это делать?
- «Бей неверных» и все такое… Разве у вас не так все делается?
- Ты мыслишь стереотипами, - меланхолично замечает Гаара. – Я не верю в Бога.
- Но…
- Нам пора.
***
- Сколько еще?
- Двенадцать минут.
- Скорей бы уже, - выдыхает сквозь спекшиеся от жары губы Дейдара и плотнее надвигает на лицо козырек кепки.
Лежащий рядом напарник, не отрываясь от бинокля, неопределенно поводит плечами. Это можно трактовать и как «меня тоже все достало» и как «отъебись». Они знакомы всего ничего, но Тсукури склонен полагать, что второе вероятнее.
- Чего пялишься-то? Толку от этого ноль, - фыркает Дейдара и достает из вещмешка бутылку воды. – Лучшей попей, а то потом не до того будет.
Острые плечи снова ходят ходуном под форменной пятнистой курткой, и на этот раз Тсукури может сказать с точностью – «отъебись». Фыркнув еще раз, он прикладывается к пластиковому горлышку и в два глотка допивает противно теплую, чуть сладковатую воду. В задумчивости потерев обгоревший, облезающий белесой пленкой мертвой кожи нос, Дейдара тоже приникает к биноклю: извилистая узкая дорога пуста. Ну да, еще же рано…
- А что потом? – спрашивает он.
- Что «потом».
- Ну, когда мы его поймаем.
- Если мы его поймаем, - напарник на секунду отрывается от окуляров и зыркает на него своими огромными прозрачными глазами в дымке темных ресниц. – Нам выдадут косточку и потреплют по холке.
- Не, я серьезно. Неужели в этих ваших «Акацуках» совсем не бывает отпусков?
- Уже назад хочешь? А ведь только вторая неделя пошла.
- Завались, я пять от одной замены состава до другой отслужил.
- Молодец, - ровно бросает напарник и, отставив бинокль, подтягивает к себе уже полностью собранную и даже пристрелянную винтовку М-16.
Вообще-то, даже странно, что они сейчас так мило поболтали, обычно из этого Гаары и слова не вытянешь: молчаливый и угрюмый, он, тем не менее, был мастером своего дела. В этом Дейдара уже успел убедиться.
А впрочем… Немногословность напарника была Тсукури даже на руку: попав назад в пустыню и почуяв запах близкой крови, он словно бы преобразился, превратившись в себя прежнего – болтливого, оживленного, страстно увлеченного... И больше никаких антидепрессантов, никаких психологов и чертового дома с привкусом мертвечины.
Дейдара, словно змея, избавившаяся от старой кожи, сбросил с себя груз последнего года, проведенного в госпитале: больше не ныли сломанные кости и не тянули зарубцевавшиеся шрамы. Палящее солнце выжгло депрессию, превратив ее в легкий пепел, что унес первый же порыв сильного ветра.
Он снова был «в свой тарелке» - на поле битвы, где знал правила и имел преимущество. Вот только работа с напарником была для него в новинку, да и слишком уж напоминал ему этот Гаара…
- Не тормози!
Дейдара вздрагивает от толчка вбок и смотрит в бинокль: где-то в самом начале уходящего в горизонт шоссе, мазок за мазком возникают очертания автомобиля, в котором уже через пару минут можно опознать, укрепленный дополнительной броней и стрелковой башней, «хаммер».
- Та-ак, пошла моча по трубам, - не может скрыть довольства Тсукури, возбужденно ерзая по горячему камню.
- Всего три, - говорит Гаара, и в его обычно бесцветном голосе прорезаются нотки тревоги. – Сколько взрывчатки ты заложил?
- Он не поедет в первой. И не в замыкающей, - разглядывая колонну, отвечает Дейдара. – Вторую, скорее всего покоцает, но не фатально.
- Надеюсь.
В ожидании минуты ползут медленно, словно улитки, и Тсукури мысленно подгоняет автомобили: это их первая миссия, поэтому к подготовке Дейдара отнесся особенно тщательно, и теперь ему не терпелось увидеть результат своих трудов.
- Две минуты, - отсчитывает педант Собаку.
Дейдара отрывает от носа очередной слой сгоревшей кожи.
- Минута… Тридцать секунд.
Тсукури сдувает невесть откуда взявшуюся муху.
- Десять…
Дейдара затаивает дыхание и приникает к окулярам.
Закаты, рассветы, улыбки детей, «Мона Лиза» и Колизей… Все чудеса света меркнут в сравнении с этим: ослепительный, словно вспышка на солнце, взрыв и густой, темно-серый гриб из взметнувшихся в воздух песка и продуктов распада… Когда по его телу прокатывается ощутимая волна вибрации, Дейдара едва не стонет от удовольствия. Как же он любит свою работу!..
Но расслабляться рано, пользуясь вражеской паникой и дезориентацией, они должны закончить начатое.
- Расстояние шестьсот пятьдесят метров, цель на два часа, стрелковая башня, - говорит Дейдара, внимательно разглядывая разоренную колонну в бинокль.
- Вижу.
И тут раздается пулеметная очередь – хаотичная, слишком наивная… Сквозь этот грохот Тсукури слышит, как напарник дышит коротко и часто, гипервентилируя легкие, а потом замирает. В следующую секунду фигура на башне дергается, как от удара, и обмякает, повиснув вниз головой.
- Теперь чуть левее, замыкающая машина.
- Вижу.
И снова в яблочко.
- Ну ты прямо Симо Хяюхя.
- Не отвлекайся.
- Движение на два часа.
Очередная гильза летит в песок, поблескивая полированными боками. За следующие десять минут напарник производит еще два выстрела и ни разу не промахивается. Дейдара с уважением косится на него.
- Видишь кого-нибудь?
- Нет.
- Я тоже.
На исходе пятидесятиминутного ожидания Дейдара говорит:
- Думаешь все?
- Еще полчаса, - почти не разлепляя губ, отвечает Гаара, не отрываясь от оптического прицела.
Время в ожидании тянется нестерпимо медленно: у Тсукури все затекает и жутко чешется сопревшая под шлемом голова, а назойливая муха безнаказанно ползает по лицу... Но он не шевелится – следит внимательно за останками колонны, силясь угадать хоть малейшее движение.
Когда огромное, тускло-красное солнце начинает клониться к горизонту, а марево, повисшее над пустыней, окрашивается в отчетливый золотисто-розовый цвет, напарник чуть меняет позу и разминает шею.
- Я прикрою.
Дейдара кивает и осторожно, стараясь не выдать «точку», отползает назад и обходит скалу с запада. Он перемещается короткими перебежками от укрытия до укрытия: сейчас, когда он двигается, то представляет собой идеальную мишень, но он едва ли может совладать с распирающим его изнутри восторгом и азартом.
Наконец, когда до шоссе остается не больше ста метров, раздается звук выстрела, Тсукури тут же падает на живот и по-пластунски отползает за ближайший куст чахлой растительности. Из такого положения он не может определить, с какой стороны был произведен выстрел, но не оставляет надежды, что удача все еще на стороне Гаары.
Выждав для верности некоторое время, он продолжает свой путь и финальным рывком добегает до обуглившего остова ведущего «хаммера». Спрятавшись за ним, он осторожно выглядывает из укрытия, но не замечает ничего, кроме двух трупов. Была не была, думает он и осторожно начинает двигаться в сторону второй машины.
Собаку работал на совесть: парню на башне пуля угодила аккурат в переносицу. Вдруг откуда-то сбоку раздается хрип, и Дейдара резко оборачивается, целя в источник звука, но тут же успокаивается: это всего лишь кровь и воздух толчками выходят из дыры в гортани – едва ли парень с такими ранениями может быть опасен.
Аккуратно и методично обыскав оставшиеся машины, он, наконец, находит того, кого искал. Король треф ползет прочь от шоссе, оставляя за собой непрерывную ржавую полосу крови из перебитой ноги.
Быстро нагнав беглеца, Дейдара прижимает ботинком чужую руку со сжатым в ней пистолетом. Запястье жалобно хрустит под жесткой подошвой, и коричневые от запекшейся крови пальцы разжимаются, выпуская оружие. Тсукури достает из нагрудного кармана портативную рацию и, зажав кнопку, коротко рапортует:
- Чисто.
- Понял, выдвигаюсь.
В ожидании напарника, Дейдара опускается на корточки рядом с мужчиной и внимательно вглядывается в бледное от потери крови, лоснящееся потом лицо: коротко остриженные волосы, густые брови, крючковатый, с горбинкой нос и неопрятная рыжая борода с проседью…
- Иззат Ибрагим ад-Дури***. По телевизору он казался значительно выше, - негромко говорит подоспевший Гаара.
- Может, носил специальную обувь? Я слышал, что многие политики так делают, - хмыкает Дейдара, разглядывая ноги пленника, обутые в высокие армейские ботинки на шнуровке. Взгляд цепляется за глубокую рану на правом бедре, наскоро перевязанную обрывком ткани. – Слушай, если мы сделаем нормальную повязку, то он протянет до базы.
Гаара не удостаивает его ответа, вместо этого он спрашивает что-то у пленника на его языке и, услышав короткий ответ, всаживает ему в грудь две пули.
- Пятьсот тысяч за живого или мертвого, - не меняясь в лице, говорит он, убирая пистолет в кобуру и доставая нож. – Найди мне целлофановый пакет, не хочу потом машину отмывать.
Дейдара приоткрывает рот, но так и не издает ни звука, а Гаара, тем временем, потеряв интерес к беседе, втыкает нож в шею мертвеца и начинает методично орудовать им, словно заправский мясник.
Тсукури отходит к машине и рассеянно роется в чужих вещах. До их наглухо закрытого маскировочной сеткой джипа путь действительно неблизкий – километров пять, не меньше… Гаара просто облегчил им задачу, а пленника избавил от агонии.
Все верно.
***
***
Обратную дорогу они проделывают в тишине – Гаара смотрит в окно, а Дейдара ведет машину, то и дело бросая любопытные взгляды на напарника. В свете закатного солнца его волосы выглядят необычайно ярко, и словно подсвечиваются изнутри, создавая жутковатую иллюзию кровавого нимба.
- Ты… раньше часто занимался подобным? – наконец не выдерживает Тсукури, объезжая огромную выбоину на дороге.
- Чем именно?
- Ну… Отрезал людям головы и руки, - Дейдара косится в зеркало заднего вида на завернутые в полиэтилен «трофеи».
- Бывало, - сухо отвечает напарник и закрывает глаза.
Тсукури сосредотачивается на дороге.
- Ты слишком привык подчиняться, - вдруг говорит Собаку.
- Что?
- Ты служил в армии, а это все равно, что быть цепным псом: шаг в право, шаг в лево – расстрел. А здесь все иначе, мы можем импровизировать. Ведь на самом-то деле, им все равно, как мы это делаем, главное, чтобы миссия была выполнена в срок.
Дейдара барабанит пальцами по рулю, а потом согласно кивает – в словах напарника есть свой резон.
- Нам нет нужды прикрываться высокими идеалами демократии и гуманизма, за нами не следят комиссии и телевизионщики. Ты просто можешь быть собой, понимаешь? Расслабься.
- И начни получать удовольствие? – ржет Тсукури.
- Что-то вроде того, - кривит узкие губы напарник, а потом вдруг смотрит на него так долго и пристально, что Дейдара начинает нервничать и невольно придвигает правую руку поближе к кобуре. – Он умер.
- Что?
Тсукури пропускает нужный поворот, но, развернувшись поперек шоссе, выезжает на правильную дорогу.
- Сасори мертв.
Дейдара тормозит так резко, что визг тормозов кажется оглушительным.
- Что ты сказал?..
- Когда мы только познакомились, ты спросил, есть ли у меня родственник по имени Сасори. Помнишь?
Дейдара заторможено кивает.
- Я не ответил тогда… Ты был еще не готов.
- К чему не готов?
- Сасори был одним из первых членов «Акацуки», одним из лучших в своем деле. Но от случайности не застрахован никто… Когда он нашел меня, то был уже совсем плох.
- Что с ним произошло? – не чувствуя губ, спрашивает Дейдара.
- Автомобильная авария, - горько усмехается Гаара. – Случаются же глупости… Каждый день рисковать жизнью, но погибнуть из-за чьей-то невнимательности…
Тсукури слышит неприкрытую боль в голосе напарника, и стальные цепи, сдавившие грудь, чуть ослабляют хват.
- Перед самым… концом он просил меня уничтожить его личные вещи, сказал, что даже после смерти у него найдутся враги. Поначалу я не понял, но когда увидел фотографии…
Дейдара знает, что это были за фотографии. Тогда он еще любил фотографироваться…
- Я навел справки, узнал, что ты комиссован…
- Это из-за тебя я здесь?
Гаара сжимает в нитку бледные губы и едва заметно кивает.
Дейдара запускает пальцы в волосы и невидящим взглядом смотрит на дорогу.
- Думаю, он бы хотел, чтобы он был твоим, - Собаку вытаскивает из нагрудного кармана крупный металлический брелок с одним единственным ключом на кольце.
Тсукури бережно трет потускневшую от времени пластину, проходясь подушечками пальцев по замысловатой гравировке. Ключи от Хируко он узнал бы и с закрытыми глазами. Любимое детище Сасори, его «первенец», собранный в гараже сварливой Чие.
Даже после смерти он не перестает удивлять… Дейдара улыбается и, стиснув в руке брелок, заводит машину, и до упора выжимает педаль газа, отчего тускло-красная дымка, обволакивающая пустынный пейзаж, смазывается, превращаясь во что-то сюрреалистичное.. Из открытых окон по лицу хлещет горячий даже на скорости ветер, поэтому слез не замечает даже сам Тсукури.
Гаара, сидевший до этого неподвижно, словно статуя, щелкает кнопками магнитолы.
Песню, которая взрывает тишину салона, он узнает с первых же аккордов.
- Символично, - вдруг перекрикивает музыку Гаара.
Дейдара улыбается от уха до уха и нацепляет на переносицу солнцезащитные очки.
- Living easy, living free! - отчаянно фальшивя, во всю глотку орет он.
- Season ticket on a one-way ride, - неожиданно подхватывает напарник.
Именно в этот момент Дейдара отчетливо понимает, что вернулся туда, где ему самое место, потому что впервые за долгое-долгое время он ощущает себя своим среди своих.
______________________
*Highway to Hell (с англ. Шоссе в ад) — песня в исполнении австралийской рок-группы AC/DC, заглавный трекодноименного альбома, выпущенного в 1979 году.
**Нама́з — в исламе обязательная ежедневная пятикратная молитва, один из пяти столпов ислама.
***Изза́т Ибраги́м ад-Ду́ри — иракский политический деятель, генеральный секретарь иракского регионального руководства Партии арабского социалистического возрождения (Баас), исполняющий обязанности председателя Совета революционного командования Ирака (в подполье). Король треф в Иракской колоде.
«Living easy, living free,Season ticket on a one-way ride» (с англ. «Живя просто, живя свободно. Билет в один конец на сезон») - строки из песни «Highway to Hell»

fin.