Термообработка: душа клинка. 4. Закалка.

От автора-3: долго не могла сесть за эту главу. По сути – это кульминация, апогей всего, высшая точка, и если вы надеялись на сладкую красивую сказку, я вас разочарую. Глава откровенно отдает ангстом, дарком и настроениями Ницше последнего периода его творчества.
Приятного прочтения? Я откровенно побаиваюсь пожелать вам этого)





Новое утро начиналось действительно сказочно для Сакуры, ведь что может быть лучше, чем проснуться рядом с любимым человеком? Харуно украдкой, одним только глазком и не в силах сдержать светлой улыбки рассматривала лицо еще спящего парня. Любимые черты казались спокойными, расслабленными и как никогда прекрасными. Аккуратно и очень тихо девушка поднялась со своего места, с так и не расправленных, сбитых простыней. Смущенная и одновременно странно гордая своей наготой, она осторожно завернулась в одну из них, оставив длинный белый шлейф, и, более всего сейчас походя на изящную фарфоровую статуэтку, на одних носочках подошла к створкам, ведущим в сад, максимально тихо раздвинула их, обернулась на спящего Саске и выскользнула во внешний коридор.
Утро было удивительно тихим и светлым, ласковым и теплым. Харуно все никак не могла сдержать какой-то радостной улыбки, одновременно немного смущенной и светлой. Все пело внутри, все пело снаружи. Утреннее солнце живо играло бликами в течении ручья, вызолачивало листву кустарников и деревьев, дарило распустившимся бутонам цветов свой нежный свет… Где-то в выси пел жаворонок, придавая воздуху особенную свежесть и чистоту… Сакура блаженно улыбалась, утопая в этих сказочных, светлых мгновениях, но внезапно идиллия этого утра, идиллия ее мира была нарушена.
- Как?.. – тихий, словно внезапно севший голос. Медик повернула голову на его звук и обнаружила в десятке шагов от себя Карин, которая удивленно и одновременно растерянно смотрела на нее, обхватив руками один из столбов, словно боясь упасть без опоры.
Смущенная, прекрасная в своей невинности улыбка расцвела на лице у опустившей взгляд Сакуры от того, что ее счастье не осталось незамеченным, но следующие слова сенсора немало удивили девушку:
- Ками, Харуно, какая же ты дура… - медик подняла на Карин удивленные глаза. – Он же просто использовал тебя, играл, а ты… - ее тон чуть ли не просил сказать, что все это неправда и она просто все не так поняла, но Сакура продолжала вопросительно молчать, не сводя с собеседницы искренне удивленного взгляда, и тем самым подтверждая все худшие опасения Карин. Сенсор знала, конечно, знала, что все наверняка так и будет, но, как известно, надежда умирает последней. Девушка сделала несколько шагов вперед, все еще такая же растерянная, а потом ее лицо резко дрогнуло, и открытые губы медленно сложились в крайне неприятную улыбку.
- Дурочка Харуно, - ее голос не мог скрыть торжества и издевки, да и не было видно, чтобы Карин старалась это сделать, - что ж, теперь, думаю, я спокойно могу сказать это: ты проиграла.
- Не припомню, чтобы мы с тобой в чем-то соревновались, - все еще несколько недоуменно, но уже более настороженно ответила Харуно. – Если ты о Саске…
- Именно, родная, я о Саске, - уже откровенно издевательским голосом практически распевала сенсор. – Ты узнала его истинные цели? Нет? Так знай: сегодня мы пересекаем вон тот горный перевал, - Карин кивнула в сторону хребта, - и завтра днем, цитирую, «в Долине Свершения Учиха Саске совершает обмен Харуно Сакуры на Узумаки Наруто»!
Глаза медика на секунду расширились:
- Что ты… Зачем ему Наруто? – новый элемент забытой головоломки? Решающий элемент?
- Затем, что в нем заточен Девятихвостый демон-лис, нужный Акацуки, - Его голос. Сакура медленно оборачивается и непонимающе смотрит на полуодетого Учиху Саске, стоящего в проеме между створками и спокойно и абсолютно холодно и равнодушно смотрящего на нее. – А несколько дней назад Така и Акацуки объединились под одним началом, - ответил парень на незаданный вопрос. – Одевайся, Харуно. Через час выходим, - Сакура почувствовала, как у нее подгибаются коленки. – Это и тебя касается, Карин, - бросил парень взгляд в сторону сенсора, после чего пропал из вида, отойдя вглубь комнаты.
- Но… - словно в безнадежном в поиске ответов, медик повернулась обратно к девушке.
- Все это время ты была заложницей. Ну а чтобы не осложнять себе жизнь веревками и твоим сопротивлением, Саске просто попользовал тебя, - великодушно пояснила та, меряя медика торжествующим взглядом и отходя к своей комнате: ослушаться Учиху она не смела.
Сакура растерянно медленно опустилась на пол. Шок. Новые кусочки головоломки никак не хотели вставать на свое место, буквально выпадали из ослабших тонких девичьих пальцев… Утро не казалось больше таким прекрасным. Она видела цвета и предметы и не замечала их. Слушала звуки и голоса и не слышала. Прикасалась и не ощущала. Словно кто-то отключил все пять чувств одновременно, оставляя только пустоту. Пустота была в теле, ведь не было в голове ни единой мысли, и казалось, что сердце перестало биться, а легкие вдыхать и выдыхать воздух, и была пустота в душе, ведь внезапно все цвета не просто выцвели, а исчезли, вдруг просто перестав существовать, как и звуки, и линии, и особенно чувства. Странная пустота без цвета и запах, звука и вкуса.
Вакуум.

Они поднимались все выше и выше, теперь уже не следуя никаким дорогам или тропам, поднимались напрямик к перевалу, через лес. Неизменно впереди шел Саске, сразу за ним Карин, Суйгецу, Дзюго и, наконец, снова последняя – Сакура. Девушка не помнила ничего. Ни как одевалась, механически, но все же немного судорожно, все еще пытаясь что-то понять, ни как ела, из чистой биологической необходимости снабжая организм нужными ему веществами и элементами, ни как они покинули постоялый двор, сопровождаемые самыми разными взглядами и репликами давешней компании. Не помнила и не чувствовала. Слова не хотели складываться не то что в предложения – в словосочетания, да и каждое из них отдельно было сейчас только звуковой волной, бессмысленным колебанием воздуха. Поэтому Сакура не думала. Просто не могла. Все системы отказали, перейдя в режим автопилота. Мазайка оставалась не собранной.
Кома.

Все выше и выше и вот уже богатая широколиственная многоуровневая растительность сменилась мхами, лишайниками и высокими старыми хвойными, начали попадаться булыжники, а за ними и целые валуны, скатившиеся сюда, видимо, с вершин или перевала. Они шли молча: ко всему равнодушный Учиха, гордая, радостная, но не смеющая говорить об этом сенсор, неутомимый мечник, серьезный мужчина и бесчувственная девушка.

Заметно упала температура, и горячий воздух на выдохе стал превращаться в быстро тающие облачка. Начали редеть деревья. В просветах широких плоских крон стали видны низкие, словно набухшие, белесые тучи.

Карин первая, за ней Суйгецу, Дзюго и, наконец, Саске достали, одели и запахнули потуже утепленные плащи. Одна Сакура не предпринимала никаких подобных действий, неизвестно из-за отсутствия ли у нее плаща или из-за отсутствия необходимости в нем. Никто не интересовался, а Харуно и так никого и ничего не замечала. Поднялся ветер, леденящий, пронизывающий.

С ветром стали прилетать первые снежинки, колкие, режущие. Видимо на перевале бушевала метель. Расступились и как-то враз пропали все деревья и всякая растительности, кроме мха под ногами, да и тот вскоре скрылся под белоснежным покровом.

Усилился ветер, завывая, пронизывая до костей, безжалостно режа кожу бритвенно острыми снежинками. Путники входили в метель.

Они преодолели уже почти половину пути, половину гудящего безжалостного перевала, утопая по колено в снегу, пряча лица от ветра и только благодаря бегущей по всему телу чакре не зарабатывая обморожения конечностей.
Внезапно медик, идущая в конце и даже немного отстающая, обнявшая, хотя скорее всего только чисто инстинктивно, себя руками, споткнулась и, словно кукла, упала лицом в снег.
Ноль.

Как ни странно первой остановилась и обернулась именно сенсор, а потом Суйгецу и Дзюго. Карин надменным взглядом смерила безжизненную упавшую фигуру медика, разметавшиеся по снегу розовые пряди, как-то очень безвольно раскинутые руки, после чего ядовито выплюнула, не в силах скрыть ехидства:
- Подъем, Харуно. Не время спать.
То ли откликаясь на ее слова, то ли даже не услышав их, Сакура подняла не голову - только глаза. Вдруг ужасающе живые, невыносимо настоящие, горько-ледяные ярко-зеленые глаза. И взгляд их был устремлен мимо всех и мимо всего, только на одного человека.
Не будь Учиха Саске собой, он наверняка бы пошатнулся, как любой нормальный человек на его месте, убедившись в том, что если взглядом нельзя убить, то ярко выразить это желание точно можно. Черные омуты не дрогнули ни на секунду, и одним мимолетным движением он расстегнул плащ, после чего скинул его прямо на снег и пошел навстречу уже поднимающейся девушке.
Вызов был брошен.
Вызов был принят.

Ноль.
Внезапно все, все, абсолютно все: холод, ветер, снег, боль, голод, жажда, слух, зрение, запах, осязание, вкус, цвета, звуки, ощущения, чувства, оттенки, эмоции – все вернулось и на миг, словно одна огромная снежная лавина, погребло под собой, захлестнуло, затопило сознание. Словно разом приложили силу к вакууму, золпидем – к коме, толчок – к нулю.
Одна капля способна переполнить океан.
Одна искра способна породить взрыв.
Одно колебание способно нарушить равновесие.
Понимание всего пришло мгновенно, подобно яркой, слепящей глаза вспышке, отчего захотелось заморгать, словно наяву на секунды лишившись зрения. В один миг головоломка, не дающая Сакуре покоя все эти дни, сложилась сама собой. Словно случайно задели и перевернули калейдоскоп, отчего все элементы разом встали на место, являя собой конечный итог, финальную, ужасающую своей прозрачной ясностью картину. Ее использовали. Использовали грязно, мерзко, расчетливо. Ее предали. Предали так, как не предавал никто и никогда. Так, как она даже не могла помыслить. Обвели вокруг пальца как пятилетнюю девочку… И, главное, кто… Как, как она могла позволить себе мысли о том, что он изменился? Он ушел за силой и властью и получил их. А власть… власть развращает…
Это было ниже, чем просто бесчестие, отвратительнее, чем просто грязь, обжигающе, чем просто абсолютный ноль, глубже, чем просто бездна, больнее, чем просто боль, хуже, чем просто смерть.
- Подъем, Харуно. Не время спать.
Знакомый голос… Чей? Неважно. Сейчас на всем свете есть только один человек, который интересует медика. И подняв глаза, она легко нашла его, словно других фигур и не существовало среди этой метели, ледяного ветра и ослепительно снежной белизны, застилающей глаза. Он стоял дальше всех от нее, холодный, возможно холоднее даже этого ветра, равнодушный, возможно равнодушнее даже этих скал, беспощадный, возможно беспощаднее даже этой метели.
Он не отступил и не дрогнул под ее взглядом, сбросил плащ и пошел ей навстречу, остановившись на расстоянии четырех-пяти шагов к тому моменту, как она уже полностью встала.
- Хочешь мне что-то сказать? – равнодушный вопрос.
- Нет, – такой же бесстрастный, лишенный чувств и эмоций ответ.
- Никому не вмешиваться, – чуть громче обычного, чтобы стоящие позади него точно не прослушали, бросил Учиха. – Начинай, – он остался неподвижен.
Замерзшие мышцы плохо поддавались контролю, да и не ставила цели Сакура наносить первый удар в качестве последнего. Это была только разминка, поэтому Учиха с легкостью уклонился от первых нескольких ее выпадов, но движение помогло медику более или менее оживить продрогшее тело, подчинить себе и заставить двигаться так, как надо ей. Поэтому резкого сильного удара под дых Саске явно не ожидал: ему пришлось даже перехватить чужую руку в блоке, отводящем опасную силу. Впрочем, за первым ударом тут же последовал второй, логично его продолживший, но парень был уже готов - все еще ускользая, он ушел назад, мгновенно разрывая расстояние.
Прекрасно понимая, что Учиха может вечно так гонять ее, пока она просто не выдохнется, Сакура решила покончить с разминкой. Разогреется в процессе… Отлично зная, что на дальнем расстоянии она не боец, девушка тряхнула пару раз правой ладонью, сконцентрировав на кончиках пальцев преобразованную чакру, и словно чирканула начавшими слабо мерцать пальчиками по центру лба. Медик никогда не любила этой процедуры, но порой, в экстренных ситуациях, подобно этой, она была просто необходима. Чакровая волна прошла через лобные доли мозга и достигла своей цели – гипоталамуса, голова девушки непроизвольно дернулась назад от не слишком приятных ощущений, но дело уже было сделано. Сигнал тревоги – пусть и симуляционный – дан и уже начат выброс адреналина в кровь. Сакура практически чувствовала, как мгновенно повышается пульс, учащается дыхание, расширяются зрачки… По венам, сосудам, капиллярам вдруг пошло, побежало живое, подгоняющее к движению тепло, одновременно расслабляя и напрягая мышцы, заставляя их ритмично сокращаться. Подпрыгнув пару раз на месте, словно примеряясь перед тренировочным макетом для удара с ноги, девушка стартовала…
Парень спокойно ожидал дальнейших ее действий, абсолютно уверенный и хладнокровный, а потому позволяющий себе поиграть. Поиграть и посмотреть, на что действительно стала способна Сакура. Прошло не больше двух секунд с того момента, как он разорвал расстояние между ними, уже разгадав основную технику боя Харуно, но внезапно девушка исчезла из поля зрения, и только на уровне чистых рефлексов и инстинктов бойца Саске смог отразить резкий удар неизвестно как и когда оказавшейся за его спиной куноичи, и то для этого пришлось использовать рукоять Кусанаги, иначе бы отбитые почки, а скорее всего и внутреннее кровотечение были ему гарантированы. Сакура не просто боец – она медик, что не могло не сказаться на точности, расчетливости и опасности ее ударов. Последние же шли теперь быстрыми непрерывными сериями, заставляя Учиху не просто уклоняться, но и ставить блоки. Своих ударов он пока принципиально не наносил, желая показать зазнавшейся куноичи разницу между ними. Ослушавшийся должен быть наказан, посягнувший на право первенства – задавлен, возомнивший о себе – поставлен на место. Она не имела права даже перечить ему, но почему-то Учиха позволял ей эти попытки…
Проводя комбинации по нарастающей, Сакура ни секунды не задумывалась ни о правильности того, что она делает, ни о смысле вообще. Возможно, это было глупым детским желанием причинить боль ответную, пусть и только физическую. Возможно, это была та же жажда мести, что в свое время двигала Учихой. Возможно, это было попыткой доказать свое равенство, как пытался когда-то доказать его Саске Наруто. Возможно… У нее не было времени на размышления и самокопание, просто она не могла проиграть.
В какой-то момент, почувствовав первые, еще практически незаметные признаки даже не усталости – сбавления ритма, куноичи поняла, что время теперь работает против нее. На считанные секунды она разорвала дистанцию, выуживая из сумочки ампулу с замерзшей при минусовой температуре глюкозой, одновременно горячей от чакры ладонью растапливая кристаллы внутри шприца, и, даже не глянув вниз, вогнала иглу себе в бедро, делая инъекцию. Пустая ампула отлетела в снег, и у медика осталось не так много времени, пока глюкоза еще поддержит и даже повысит уровень адреналина. Вот теперь каждый удар должен быть как последний…
На анализ хитроумности действий Харуно у Учихи просто не было времени, две секунды передышки и она снова сближает дистанцию, а вокруг ее напряженных тонких пальцев, сложенных вместе, уже сияет чакра, что ни при каком раскладе не может быть безопасно для парня. Инстинкты срабатывают сами, и за доли секунды до ее точечного, точнейшего с медицинской точки зрения удара сквозь тело Саске проходит разряд, в доли секунды разросшийся и вышедший за пределы организма, обжигая руку девушки, лишая ее контроля над конечностью. По идее. Но удар неожиданно достигает своей цели – болевой точки между двумя ребрами слева, что, если бы не пущенный Учихой ток по мышцам, могло бы неплохо повредить сердце парня – на миг он лишается воздуха, перед глазами что-то вспыхивает и взрывается, неразличимое среди белесой метели и такого же неба. Сразу за этим, медик уже наносит симметричный первому удар в другой бок, но неожиданно Учиха приходит в себя, черные глаза вспыхивают алым и…

Сконцентрированная вокруг пальцев чакра спасает клетки и нейроны от поражения электричеством, и удар достигает своей цели. Сразу за ним – симметричный второй, не сводя глаз с лица Учихи, чтобы не пропустить ни одной эмоции, ни одной болезненно исказившейся черточки, но внезапно их взгляды пересекаются и…

…и ничего.
Никого.
Совсем.
Все та же белесая метель, то же то ли низкое, то ли высокое небо из сплошной пелены разбухших облаков, тот же снег, тот же срывающийся на свист и хрип ветер… И никого. Ни Учихи, ни его команды…
Сакура так и замерла: в боевой стойке, не закончив удара, напряженная до предела. Но ничего. Только снег и ветер.
Оббегая раз за разом взглядом вокруг себя, опасаясь банально воздействия гендзюцу, девушка случайно взглянула на все еще занесенную для удара руку и тут ей стало по-настоящему страшно: ее ладонь уже на половину превратилась в лед… в самый настоящий, хрустально прозрачный, с тонкими белыми ниточками-прожилками видимо бывших сосудов лед… Не веря своим глазам, но одновременно с паникой осознавая, что рука не подвластна ей уже до локтя и странная техника распространяется по ее телу все выше и очень быстро, медик коснулась поврежденного участка другой рукой и чуть не вскрикнуть: леденеть начала и та… сначала легкое, морозное покалывание, потом все возрастающий холод, потеря чувствительности, мраморная белизна и ее постепенное выцветание в льдистый хрусталь… С локтя на плечо, по ключице и выше по горлу, но одновременно и внутрь, вглубь холод, ужасающий колючий холод быстро подбирался к сердцу медика. Паника спутала все мысли, смешала карты, и куноичи даже не успела ничего сделать до того как тысяча тончайших иголочек мороза пронзили ее сердце, качающее уже не кровь – лед…
…жива.
Впереди лес, незнакомый, но она почему-то уверена, что уже в стране Огня, сзади шумит водопад, она оборачивается и видит два каменных изваяния в виде человеческий фигур по обеим сторонам от летящего вниз потока воды. И на той, дальней от нее, стоят двое… Ей не видны их лица, сказывается расстояние, но медик сразу узнает их: высокий брюнет и блондин, чуть ниже его. Они стоят к ней спиной, возможно о чем-то говорят и вдруг начинают уходить, отдаляться от Харуно, даже не оборачиваясь…
- Нар… – хочет крикнуть она, но не может: горло сдавила страшная сила, лишающая способности не только говорить, но и дышать, отчего мышцы начинают непроизвольно и быстро сокращаться, как при удушении, перед глазами темнеет, все системы бьют тревогу и кажется, что мозг вот-вот взорвется от недостатка кислорода… Попытки к спасению бессмысленны…
Агония…
Тьма…
…жива?
Жива, но прикована к стулу железными кандалами, которые фиксируют лодыжки, запястья и подбородок. Вокруг темно, только лампа со слепяще-ярким светом на столе рядом, а напротив нее сидит Какаши-сенсей, почему-то смотрящий в пол, а за ним стоит Цунаде-сама, в отличие от Копирующего очень тяжело глядящая на Сакуру. Девушке хочется сжаться, исчезнуть, провалиться сквозь землю под давлением этого обычно спокойного, а сейчас не просто гневного - уничтожающего взгляда, но невозможно опустить голову из-за холодного железного зажима для подбородка и медик поспешно отводит хотя бы глаза.
- Узнай у нее все, - ледяным голосом роняет Хокаге.
Хатаке проводит рукой по упавшим на левый глаз волосам, поднимает голову и зовет ученицу:
- Сакура… - девушка непроизвольно бросает мимолетный ответный взгляд на сенсея и… - Говори, - …и она уже захвачена в плен шаринганом своего наставника…
…все еще жива?
Да, но лучше смерть, чем такая жизнь! Боль тысячами беспрерывно зудящих сверл пронизывает насквозь все тело, каждую его клеточку… По венам бежит не кровь – лава, по лимфоузлам – ртуть, выжигая, уничтожая все изнутри и девушка даже слышит запах горелого мяса… отвратительный, горький, удушающий запах паленой плоти… Хочется кричать, но крик тонет, клокочет в горле вместе с той лавой-кровью, булькая, силясь вырваться, оставляя во рту этот ужасный, мерзкий вкус сажи и металла, обжигая небо жаром, сжигающим медика изнутри… Все внутренние датчики зашкаливают, раскалывая мозг дребезжащим, выматывающем нервы звоном, заставляя глаза вылазить наружу и истекать, истекать ледяными слезами… Кишечник скручивается, выворачивается, конвульсирует, извивается подобно живой змее внутри тела… Нервы гудят, вибрируют, словно струны, изгибая истерзанное тело в бесконечном безумии…Нету никакого внешнего воздействия, но ногти слазят сами, обнажая живую, кровоточащую плоть… Каждая косточка, каждый сустав и каждое высохшее сухожилие дробятся в острейшие осколки, разрезающие ткани и сосуды изнутри, попадающие в них, причиняющие невыносимую, адскую боль… а голосовые связки уже уничтожены, сожжены, и невозможно найти избавление в пронизывающем душу крике агонии и отчаяния.
Боль вездесуща.
Боль невыносима.
Боль вечна.
И лишь по истечении бесконечности – тьма…
…опять жива?
Что ты? Сон? Иллюзия? Галлюцинация воспаленного мозга сошедшего с ума от боли человека? Кто ты, светловолосый худой парнишка, стоящий передо мной, распятой между железными кандалами? Почему из голубых глаз бегут слезы, оставляя тонкие мокрые дорожки на щеках с полосками-шрамами? Почему из-под распахнутой черно-оранжевой байки виден развороченный живот, словно кто-то рвал, вгрызался в твою плоть? Кровь толчками бежит наружу из каждого разорванного сосуда и уже никогда не поднимется обратно к сердцу… Ты совсем скоро умрешь, мальчик, я говорю тебе это как медик... И почему, почему ты так улыбаешься? Так грустно, немного болезненно и… разочаровано?..
…где ты, моя смерть?
Розовые, отросшие до лопаток, давно не мытые волосы свалялись в один беспорядочный клубок подобно пакле. Все тело исхудало, скулы на лице обозначились остро, хищно. Кожа бледна и постоянно зудит, но от расчесов сдерживают кандалы на руках. Она, в одной какой-то порванной, грязной, несвежей от пота и крови рубахе стоит на коленях перед… плахой. Вокруг эшафота – толпа, в которой мелькают знакомые лица односельчан, сотрудников,… друзей?… когда-то друзей… Как-то блекло светит в затылок солнце, лишая многие краски их привычной яркости, несильный ветер обдувает истерзанное тело, искалеченную душу.
Он использовал и предал ее. Тот единственный, кого она любила. От нее отвернулись. Все. Один за одним. Трое самых дорогих для нее людей. Пытавший ее Какаши-сенсей. Приказавшая это Цунаде-сама. Разочаровавшийся в ней Наруто. Ее опустили, унизили, искалечили, втоптали в грязь и оставили там подыхать, то ли из милости, то ли из жалости, решив наконец по истечении неизвестного количества времени – вечности? – прекратить ее существование здесь, на плахе, в прилюдной казни… Уже нету никаких сил и никаких эмоций, нет никаких чувств и надежд… Устала сражаться… Бездарное, бездумное, безнадежное существование… Обреченная, оклеветанная, лишенная… Слабая.
«…мне не нужны слабаки в команде…»
Кто-то стоящий сзади громким голосом зачитывает приговор, обвиняющий девушку в предательстве и пособничестве Акацукам, а она только и думает: «Быстрее, быстрее…» - потому что невозможно умирая, умирая так низко и подло, все же невозможно, немыслимо, нереально не хотеть, не желать отчаянно, до физической боли, до скрежета зубов, до хрипа невозможно не жаждать жизни… Живой настоящей жизни, которая была и которой не стало…Еще до завершения чтения приговора она опускает голову, утыкается лбом в плаху и кусает, быстро и часто кусает губы, чтобы не закричать, сдержать голос, а из глаз бегут не ручьями – реками и потоками бесконечные, горькие, горячие слезы, не дарующие освобождения, а наоборот заставляющие задыхаться, крупно встряхивая и без того дрожащую грудную клетку, искажая все лицо болезненной судорогой… Только на самом краю бездны, уже срываясь в эту черную пропасть, из которой не выбраться, можно так хотеть жить… Надрывно, жадно, бесконечно…Отчаянно, страстно, горько… Безнадежно…
Когда, когда все это началось? В какой, какой чертов момент все полетело кубарем в тартарары?! Она знала, определенно знала виновника, знала своего злейшего врага и более того ощущала его присутствие… Его холодный равнодушный взгляд тяжело лежал на ее затылке, приковывая ее лоб к плахе…Ну уж нет…
- Сссаске… - прохрипела Сакура, силясь поднять голову. Через борьбу, продираясь наперекор его ужасной, гнетущей, тяжелой силе, словно преодолевая саму гравитацию, Харуно медленно поднимает яркие, блестящие от слез глаза и видит его среди толпы, в которое неожиданно исчезают не то что люди – лица и остаются набитые сеном и пухом, одетые кто во что пугала и манекены, бездушные, мертвые, отвратительные. Есть только он, он, причина ее ненависти, обжигающей, бритвенно острой, горячо ледяной ненависти. Ее убийца. Уголки губ непроизвольно подергиваются вверх от жгучего отвращения к этому ублюдку, а лицо искажается неконтролируемой гримасой презрения к этому отвратительному человеку и…

…и Сакура застывает, на закончив удар, неотрывно, широко распахнув глаза, глядя в горящий шаринган Учихи. Вдруг ее лицо искажает ужасная судорога, а все тело начинает мелко дрожать…
- Саске, – неожиданно серьезно зовет его вечно веселый Суйгецу, до этого с неподдельным интересом наблюдающий за поединком медика и парня. Но Учиха не слышит его, а Харуно начинает трясти все сильнее. – Саске! – мечник подбегает и резко встряхивает воспитанника саннина за плечо, а агония девушки продолжает все возрастать, но внезапно, хотя явно не из-за стараний Суйгецу, прекращается, что-то меняется в зеленых, поддернутых туманом гендзюцу глазах и…

…и мир разлетается на тысячи осколков, словно прекраснейшая и живописнейшая ваза тончайшего фарфора, и осколки эти звонко осыпаются вниз и тонут в абсолютно черной, мертвой воде, на которой и стоит, не прилагая никаких к тому усилий Сакура, а перед ней - Он. Здесь не светло и не темно, но все словно в тумане, потому что не видно края этой зеркальной бездонной черной водной глади и не видно того неба, с которого идет, медленно кружа, серый, перемешанный с сажей снег. Безветрие. Безмолвие. Безжизние.
Саске смотрит в ее горящие, как никогда живые, ярко-зеленые глаза своими - непроницаемыми, черными, такими же черными, как вода под ними…
Ненависть и расчет.
Чувства и контроль.
Огонь и лед.
Жизнь и безжизнье.
- Твоя горячая ненависть нравится мне куда больше твоей сладкой любви, - спокойно, но нехолодно или равнодушно говорит он, после чего рука в белом рукаве, словно крыло птицы, взлетает, он случайно - случайно ли? - задевает костяшками кожу на ее щеке, надавливает сложенными вместе указательным и средним пальцем на ее лоб и…

…и Учиха, прошептав что-то одними только губами, вскидывает руку, задев щеку девушки костяшками, надавливает сложенными вместе указательным и средним пальцем на ее лоб и…

…и глаза Сакуры, все еще подернутые туманной поволокой, закрываются, а тело расслабляется, ноги подкашиваются, и не подхвати ее Саске, девушка бы опять упала в снег. Мечник убирает руку с плеча Учихи, опускает веки, облегченно выдыхая, и слышит:
- Снимай плащ.
- Что? – не веря своим ушам, переспрашивает парень, непонимающе глядя на Саске, прижимающего к себе одной рукой безвольное тело медика.
- Она замерзнет, - как ни в чем не бывало снисходит до объяснений воспитанник саннина, после чего, коротко хмыкнув, Суйгецу снимает свой нагретый плащ и отдают его Саске.
- А я возьму твой, - весело сообщает мечник и вмиг оказывается рядом с отброшенной Учихой в начале боя накидкой, поднимая ее и отряхивая от снега.
Ничего не ответив, Саске закутывает поплотнее Харуно в теплую ткань, поднимает ее на руки и проходит мимо своих подчиненных: всегда спокойного Дзюго, вновь веселящегося Суйгецу и словно растерянной Карин. Проходит и продолжает прерванный переход через перевал, как всегда холодный и равнодушный, так похожий на окружающую их метель...
То, что было, не может не оставить следа. Хотя это же навсегда останется только между двумя душами. Клинком и мастером, его выковавшим.

Он не выпустит девушку все то время, пока они идут сквозь метель. Не выпустит и тогда, когда непогода останется позади и они уже начнут спускаться с другой стороны гор. Не выпустит, когда уже ближе к ночи войдут в лес. Не выпустит, пока не будет решено остановиться на ночлег, чтобы восполнить запасы чакры и снять усталость. Не выпустит, пока мечник не нарубит ельника, стащит его в охапку и накроет плащом. Только после этого парень опустит на лежак все еще пребывающую без сознания Сакуру, беспамятство которой вскоре перейдет в глубокий сон. И ни на секунду не отойдет от нее, сев рядом, в то время как будут разжигать костер, делить паек, устраиваться на ночь.
Узелок из нитей их судеб уже невозможно будет распутать, даже если их дороги вновь разбегутся в разные стороны. Никогда.