Точка невозврата II

Это как война — самая важная война в наших жизнях.
И мы — самые жестокие в ней солдаты. Нас двое, и небо огромным провалом над головой о чем-то шепчется с ветром.
Поле боя и не поле вовсе, а бесконечно узкая и бесконечно длинная дорога. И мы не деремся.
Ты бежишь от меня. И мне кажется, в своих руках ты держишь мое сердце. Один твой шаг равен двум моим, и чем ближе к тебе я подбегаю, тем четче осознаю, что больше ты никогда не повернешься ко мне.
Но… знай — я не сдамся просто так.
И однажды я поймаю тебя… друг.

…У Саске хватило ума вовремя активировать Менгекё Шаринган, чтобы подавить в Узумаки демона. Но не хватило сил оттолкнуть обезумевшего Наруто, кусающего и целующего его обожженную и оцарапанную кожу.
Шептал: люблю, люблю, люблю-ю-ю.
Будто конченный псих слизывал следы своих же ударов с его лица, давился всхлипами, и жаркое дыхание хуже чакры девятихвостого опаляло свежие раны — кровь быстро пропитывала обуглившиеся ткани. Стена в паре сантиметров — и Саске пребольно бился затылком, пытаясь хотя бы отключиться. Но это… это чертово сознание не хотело выскальзывать из разъедающей внутренности реальности — и Учиха снова и снова чувствовал Наруто в себе. Запястья скованы, и весь он — безвольная жертва, которая не может за себя постоять, шипела и вырывалась обезумевшей кошкой, лягала и билась, но уже не в слепой истерике, а чистом, неприкрытом омерзении к себе и тому, кого называл другом.
Ребра трещали под напором его пальцев, и все внутри — давило, сжималось, умирало — медленно, будто горело в огне.
Наруто водил пальцами по коже, будто стачивающий когти тигр — и слизывал кровь, как последний фетишист. Ему нужна была кровь Учихи — взамен своей, отравленной гребанной к нему любовью.
Халат помесью лоскутов где-то в углу, и ночь уже плакала за окнами, а дождь бил по пыльным стеклам — хромому ветру лучший друг.

И Узумаки больно — наверное, в тысячу раз больнее, чем самому Саске, потому что сердце его знало, что Учиха никогда не простит, у него были только эти ускользающие минуты и упоительное чувство бархатной кожи почти бывшего друга под ладонями.

Всеми силами — из сердца прочь! Оставить только жгучую ненависть за вечную недолюбовь, за каждую ночь в квартире Сакуры и каждый безразличный взгляд черных глаз — ненавидь, Наруто, не-на-видь эту суку, которой нет дела до тебя.
Это просто — выжечь свою любовь к чертям собачьим, как сделал это он. Это элементарно — элементарно ведь?..
Сделать больно — ему тоже, тоже… сделать дико больно, чтобы порвать гибкое, самое любимое в мире тело — в кровь и клочья, зубами, пальцами, губами — чтобы грубо и отравленно, чтобы зло. И — из последних сил. Пропитать горечью каждый поцелуй, каждый толчок — и умирать, отдавая свою жизнь ублюдку под ним. Драть его, как портовую шлюху, без намека на продолжение, но так, чтобы из памяти ни одним ветром не сдуло, чтобы приходило по ночам кошмарами, чтобы…
…Чтобы никогда не забывалось.

Преодолевая сопротивление сведенных судорогой мышц, Наруто проталкивался в Саске, придерживая его за узкие, заляпанные синяками бедра — хрипел, рычал, ему казалось, ничего омерзительней и прекрасней грязного изнасилования Учихи нет.

…Смех… где-то близко, кажется, под сердцем. Жуткий, похожий на скрежет ржавого металла. Нет — на протяжный, одинокий вой. Узумаки не сразу понял, что это Саске. Ржал, как последний отморозок, словно не его трахали со всей силой неистовой любви и отчаянной, жертвенной боли.
И громкое «люблю» сдавленным «ненавижу» под конец, когда Наруто кончил, кошкой прогибаясь в спине.

Учиха перекатился на бок, как только от него отлип Узумаки. Схватившись за изодранный живот, залился тихим смехом, совсем уже не стесняясь наготы и разводов крови со спермой на бедрах. Ему смешно — смешно так, что его тело начало мелко дрожать, и он спрятал лицо в подтянутые к груди колени — чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать рядом замершего Наруто.
— Са-аске…
Жалобный… скулеж побитой собаки, как будто его минуту назад разбили вдребезги о холодный пол.
В слабой попытке коснуться — протянул руку, но замер, когда Саске отшатнулся. Когда его глаза наполнились злобой и той самой ненавистью, которой он травил себя ровно до последнего удара сердца Итачи. Все внутри — в бессмысленный кровавый фарш от действительности. Он уже завидовал себе-психу, самозабвенно слизывающему кровь с оцарапанной укусами шеи друга.
Учиха - то ли от страха, то ли от примитивного желания скрыться — протянул перед собой ладони. Как слабая жертва — зажатая в углу девчонка.
И от этого простого защитного жеста душа Наруто разорвалась на тысячу кусков.
Ему вообще странно, что Саске не умер от грохочущего у него в голове звука. И вообще — как от таких громких звуков не встрепенулась вся Коноха, не разлетелись от испуга куцые воробьи на проводах. Нет же — ночь такая же, какая была минуту назад, просто… что-то изменилось, но не снаружи, а где-то внутри. Очень глубоко.
— Убирайся.
Просто и тихо, но лучше бы уже кулаков по морде. Тогда бы Наруто знал, что Саске просто дурью мается, но нет — серьезен. И вряд ли когда-нибудь простит.
Нет, когда-нибудь, может, и простит. Через год или два. Или три. Но Наруто нужно здесь и сейчас — таков уж он… насильник лучшего друга.
— Но…
— Убирайся.
— Саске!..
— Убирайся к черту.
— Я… я же люблю тебя.
Учиха уронил лицо в ладони, уже даже не стараясь подняться на ноги. Он вдруг побледнел — моментально, кожа стала липкой, алебастрово-белой. Часто и рвано задышал.
— Иди… нахрен.
Уже из последних сил, на чистом упрямстве.
И Наруто понял — что бесполезно. Но к врачу его отвести все же стоит.

***

Путь в палату ему преградила Сакура. Она злилась отчего то, хмуро смотрела на него сквозь падающую на глаза челку.

И мысленно приказала Наруто стоять на месте.
Ни шагу вперед, Узумаки, убью на месте.
Они были знакомы достаточно давно, чтобы читать друг друга по еле заметному движению губ или бровей. Краси-ивая, даже когда сердится.
— Наруто, что случилось?
Сейчас бы отшутиться… мол, знаешь, мы бы были с тобой прекрасной парой, получить по макушке пару раз, глупо хихикнуть и притвориться, будто все хорошо. Только внутри так противно ныло, будто вместо крови по жилам струилась серная кислота.
— Н-ничего, Сакура-чан, а… а ч-что с Саске?
Виноватый взгляд, даже улыбки нет — Харуно сразу поняла, что дело серьезно.
— У него шесть ребер сломано. Обломки костей порвали одну из артерий и проткнули легкое, сильное внутреннее кровотечение. Благо, ты вовремя привез его. Вы снова подрались, Наруто?
В голосе — надежда. Сейчас Сакура все отдала, лишь бы это оказалось очередной стычкой двух друзей. Ей не хочется верить, что вся эта каша заварилась из-за нее. Не хочется — но выхода нет.
…И легким кивком головы Наруто приравнял все к глупой драке.

***

В Конохе октябрь, но Конохе похуй — она цветет и пахнет, и даже ртутные столбики термометров не опустились хотя бы на градус. Печет и жарит, будто летом.

Нет, снега Наруто не просил, но приличия ради должно было ливануть хотя бы вялым дождичком.
Боги к его мольбам оказались глухи — солнце вставало рано и бодро, быстро начинало наливаться жаром и жадно целовало сухую, треснувшую от жажды почву.
А Саске… а для Саске он — умер.
Вот так. Он просто вычеркнул из своей жизни Узумаки Наруто и продолжил мрачное существование в пределах деревни. Все сначала удивлялись, а потом — забили. Проблем и так было море, а разбираться в психозах Учихи (а все были уверены, что виноват один только больной на всю голову Саске) желания ни у кого не возникло. Сначала Наруто пытался оправдать друга, взять вину на себя, но это еще больше укрепляло всеобщее мнение о просто свинской неблагодарности последнего из Учих.
…Однако, это совершенно не мешало Наруто быть в курсе всех происходивших в жизни друга событий: вступление в ряды АНБУ, внезапно завязавшееся приятельство с Саем, завоеванное доверие у половины деревни. И даже то, что Саске не торопился делать Сакуре предложение, Узумаки тоже знал.
Знал и втайне злорадствовал.
Просто меньше всего ему хотелось терять дружбу с Сакурой, которая взяла моду отворачиваться от него в последнее время… будто Учиха каким-то образом ограничивал ее свободу.

А на самом деле она сама решила во имя будущего брака с Саске завязать с прошлым.
Это было так глупо и печально, что Наруто никак не комментировал жалостливые взгляды Ино и ее попытки приободрить его.

Жизнь текла дальше, и время менялось, даже боли поубавилось, поэтому Узумаки пришлось принять помощь Яманака и Шикамару в приготовлениях к своему же дню рождения. Десятое октября маячило перед глазами грандиозной и совершенно безжалостной пьянкой, поэтому свою печень Наруто готовил заранее — выпивая витаминки и делая по утрам зарядку.

Ребята выглядели расслабленными.
В самом деле — в мирное время шиноби старались жить, а не выживать. Поэтому всегда
воинственная ТенТен встала на каблуки, Киба с Акамару целыми днями бегали по залитому солнцем полю, а Неджи Хьюга срочно решил стать женатым человеком.
И выбор его пал — о чем можно было догадаться по вспухшему от вечных попоек лицу Нара — на Ино Яманака, безымянный палец которой окаймляла тонкая полоска золота.

А Саске все не спешил делать Сакуре предложение.
Но это так — утешительный приз в череде безрадостных солнечных дней. На самом деле Наруто изводил себя тренировками с утра и до вечера с особым усердием, чтобы ни одна отравленная мысль не скользнула в перепачканную пылью голову. Нахуй такое счастье.

Ино опрокинула все содержимое принесенного ею пакета — весьма увесистого, надо заметить, — и ковер на полу мгновенно затерялся в море мишуры, дождиков и прочей праздничной поебени, от которой у Наруто в глазах зарябило и удвоилось.
— …там еще такие были пушистые зайчики!..
Она мило затопала ножками.
— Но Шикамару не разрешил.
…Ага, сказал, что в восемнадцать лет тратить деньги на игрушки — дурость несусветная.
— Бака.
Высказалась — и тут же вскочила на подоконник, чтобы нацепить на карниз блестящую ленту. Украсить, так сказать.

Вообще-то Наруто собирался праздновать день рождение в Ичираку-рамен, но Ино, вдруг решившая заменить ему Сакуру (видать, по большой просьбе последней), авторитетно заявила, что нефиг портить желудки этой дрянью, да и переплачивать как-то не особо умно, поэтому взвалила на свои плечи и плечи Шикамару приготовления к вечеринке.
Еду, надо полагать, заказала в другой кафешке, потому что готовить она не умела принципиально.

Нара возвел глаза к потолку — и упал на мягкий диванчик, закинув ноги на низкий журнальный столик. Под его ботинками жалобно хрустнула утренняя газета.
Вздохнул, будто на грудь ему свалился тяжелый мешок. О, эта вечная его усталость — заразительная, поэтому Наруто поспешил оккупировать кресло. С такой позиции стоявшая на узеньком подоконнике Ино, надо заметить, скорая свадьба которой ничуть не удлинила ее юбочки, выглядела весьма… весьма, в общем. Узумаки даже начал понимать Шикамару.
И Неджи тоже.
— Вы так и будете сидеть, ленивые задницы?
Уперла руки в бока, нахмурила бровки. В общем — сварливая женушка, и Наруто невольно пожелал Хьюга терпения. И чем больше, тем лучше.
— Ага, — ответил Нара и — еле увернулся от полетевшей в него туфельки тридцать шестого размера.
— А где же Хината? Почему с нами не пошла?
Елейный голосок. И каверзные, хитрые глаза.
Видимо, не просто так напомнила, и поэтому Наруто перевел на Нару удивленный взгляд.

…А у Шикамару от Ино болело сердце, от Темари — голова, вот он и решил сконцентрировать внимание на милой маленькой Хинате, которая уж точно никогда не причинит ему вреда. Красивая и скромная, он уверял себя, что самая лучшая.
Дождался ее после тренировки, предложил проводить. Она так сильно стеснялась, что не смогла даже отказать ему. Нара знал, по кому она умирает, да и не собирался даже занимать в ее сердце много места — просто маленький теплый уголок, где его будут ждать. Но реальность оказалась куда суровей, столкнув на следующий день его с очень недовольным Неджи, давеча видевшим его и Хинату вместе…
В общем, поворачиваться к нему лицом удача отказывалась наотрез.

— Это не то, о чем ты подумал, — холодно сообщил Нара, с тоской смотря на мягкую подушку на полу. Вот бы сейчас под голову ее — и заснуть.
До утра.
— Не верь ему, Наруто!
Яманака издевалась. Даже в таком неудобном положении, на босу ногу и с ошметками мишуры в руках — издевалась.
— Я видела их вместе! Неджи та-а-ак разозлился!..
Последнее, ляпнула, конечно, зря, но ей было откровенно все равно.
И единственная счастливая душа в этой квартире залилась беззвучным смехом.
Парни сочувственно и понимающе переглянулись — и ушли на кухню раскладывать по тарелкам купленные Ино закуски.

***
Готовили квартиру до самого прихода гостей. Когда Киба торжественно вручил Наруто большую тяжелую коробку, наспех завернутую в блестящую фольгу, Яманака насалась по квартире, выискивая затерявшиеся где-то пакетики с помидорами-черри.

Балаган превратился в веселую вечеринку только тогда, когда в гостиную заявился Рок Ли и предложил Узумаки честно сразиться…

Шикамару было безрадостно и ностальгически грустно, поэтому он под шумок уволок Хинату на кухню и усадил на стул, напротив себя. А сам жадно затянулся сигаретой, выдыхая дым в приоткрытое окно. Увлеченный Ино Неджи пропажи не заметил.
Увлеченный ею же Шикамару на Хинату тоже мало обращал внимания, но она нужна была, просто необходима в атмосфере всеобщего веселья.
Сама Хьюга с тоской поглядывала на прикрытую кухонную дверь и втайне мечтала, чтобы Наруто ворвался в это полутемное помещение и вытащил ее на свет. Но он не приходил, и комната не становилась светлей, только дыма в ней прибавилось. Сизого, едкого.
Нара отследил направление ее взгляда и коротко, горько усмехнулся
— Хината, Хината, ты чего грустная такая? Обидел кто?
Она вздрогнула — и старательно замотала головой.
Он не был точно уверен, что выбрал Хьюга только потому, что она милая. Может, подсознательно, именно из-за фамилии…
— Может, влюбилась в кого, а, Хината-чан?
И выпустил облако дыма ей в лицо — насмехаясь.
Кончики ушей ее запылали, вся она раскраснелась и сухо закашлялась.
Потупила взор — Нара смотрел на нее… изучающе.
Взгляд у него был тяжелый, сканирующий. Похлеще любого Шарингана.
— Знаешь, Хината, любовь — это ведь не все…
И глаза его странно блеснули — холодно.
— Где же?.. — осмотрел кухню в поисках припасенной с утра пиалы.
Потянулся к стоявшей рядом тумбочке и пальцами схватил вытянутый сосуд, стопки уже стояли на столе.
— Будешь? Хорошее саке, из Облака.
Но Хината снова мотнула головой и тихо сообщила, что вообще-то не пьет. И не собирается.
Нара с тоской посмотрел в пыльное окно, за которым размывалась панорама вечерней Конохи, вздохнул:
— Ответ не правильный. Будешь.
Атмосфера радостной быть перестала ровно тогда, когда деревянная дверь распахнулась, и Наруто разглядел в проеме переминающуюся с ноги на ногу Сакуру. Под руку с Саске.

Ладонями сжимала подарок — не_важно_какой, нервно улыбалась и старательно изображала совершенную непосредственность.
Получалось хреново, но Узумаки был согласен и на это.
Он радушно улыбнулся, но попыток обнять даже не предпринял. За что ему огромное, кстати, спасибо. Наруто вдруг осознал, что ближайшие часы ему придется играть — совсем без разницы как, но притвориться счастливым просто был обязан. Он глубоко вздохнул — и приготовился к самому тяжелому и бездарному шоу в своей жизни.
С минуту Сакура колебалась — а потом просто упала в его объятья, вцепилась в него свободной от подарка рукой и жарко пожелала, чтобы главная его мечта осуществилась быстрее.

…Только не ведала, что распрощался он с ней месяца два, наверное, назад, когда Тсунаде проводила Шикамару задумчивым взглядом и как бы невзначай обронила, что из него вышел бы неплохой Хокаге, полностью игнорируя тот факт, что лень Нара носила какой-то патологический характер.
Наруто улыбаться не перестал, но внутри что-то треснуло.
Глупо как-то получалось…

Харуно нехотя отпустила друга и мило улыбнулась, протягивая ему небольшую яркую коробку — тяжелую.
Саске буравил Наруто взглядом, совсем не замечая доверчиво льнувшей к нему подруги детства, взвешивал, стоит ли поздравлять или можно просто пройти в квартиру, выкурить три с лишним часа и со спокойной совестью (у Саске она тоже имелась, хотя и не все этому верили) уйти.
— Сднемрождения.
Сказал и отвернулся, то ли злясь, то ли смущаясь. Видимо, сам удивился своей доброте.
Поздравление прозвучало, конечно же, хуже всякого оскорбления. Но это же Учиха — и оптимизм джинчуурики проглотил и это.

Когда же Саске, Сакура и сам Наруто переступили порог гостиной, все разом умолкли, и способным издавать хоть какие-то звуки остался старенький магнитофон, пригнанный Чоуджи.
Ино переводила встревоженно-удивленный с Харуно на Узумаки, с Узумаки — на Учиху. Ситуация становилась очень неловкой, и Киба пнул проигрыватель под диван — тот жалобно закряхтел и заткнулся.
Тишина стала взрывоопасной.
Итак, все, кроме Наруто, определенно что-то знали. Знали и выжидающе смотрели на него. Он чувствовал себя единственным актером под прицелом семи прожекторов.

…Озарение снизошло, когда ладонь Сакуры легла ему на плечо, и он увидел на ее безымянном пальце золотое колечко.
Бинго!
Подножка судьбы почти удалась — губы его дрогнули, но улыбаться он не переставал. Хотя сердце… трещало по швам.
Скисшую тишину нарушил подаренный Ино ярко-красный попугай, громко и четко послав всех нахуй.

***

Наруто прямо чувствовал, что простой ужин в Ичираку-рамен обернется для него трагедией, но предательски вкусная лапша почти насильно держала его в кафе.

Напротив Узумаки сидела бледная, с яркими пятнами румянца на щеках Хината, буравила взглядом стол и, кажется, готова была грохнуться в обморок. Предчувствуя это, Шикамару уже прокручивал в голове азы реаниматологии.
Приятный прохладный вечер, однако, больше соответствующий весеннему сезону, но никак не середине ноября, кромсала на части пропитавшаяся насквозь нервным ожиданием атмосфера.
Наруто то и дело оглядывался. Нара чиркал зажигалкой, а Хината пыталась не потерять сознание: печальный взгляд прозрачных, чистых глаз, обтягивающая рельефные мышцы футболка, тоненькая цепочка на мощной загорелой шее — коллапс же.
Но наваждение с юной Хьюга спало, когда из тени теплого вечера вырисовалась фигура Сакуры. Той самой, которая в упор не видела любви Наруто, зато откуда-то откопала расположение Учихи.
Она села рядом с Наруто, и вид у нее был такой, что Нара подхватил Хинату под руку и воспитанно решил не вмешиваться в чужие дела. А Узумаки смотрел на подругу и не мог поверить, как так получилось, что он совершенно беспомощен в вышедшей из-под контроля трагедии. Это не война и не сражение, чтобы ломать стены и идти напролом. Здесь — тоньше. Душа, сердце — все хрупкое. Трещит сразу же, бьется быстро.
— Поздно уже, Наруто. Ты почему не идешь домой?
Наруто перевел мутный взгляд на часы и удивился — впрямь, уже почти два ночи. И Шикамару с Хинатой нет.
— Ну да, — вздохнул джинчуурики, отодвигая от себя седьмую порцию рамена, — поздно…

…А в квартире Сакура почти набросилась на него — со всей силой нерастраченной, скопившейся в груди любви.
Наруто даже не додумался сразу пригласить ее (чему Сакура не удивилась), и поэтому ей самой пришлось выискивать причину переступить порог его дома. Конечно, она могла бы сказать правду — что Саске ее не любит и не замечает, что ему приятней общество потрепанного кресла, чем ее разговоры о той же погоде. Но Харуно не Харуно, если решится раскрыться перед Узумаки, и она почти насильно увела Наруто из кафе под предлогом «уже же опасно одной по улицам шастать. Можно к тебе?». Шли к нему — молча. Над головой печально изливала свет луна, в душе у Узумаки было не то, чтобы пусто, но как-то все равно. Он даже мысли не допустил о том, что на самом деле Сакура идет с ним рядом, чтобы через полчаса бесстыдно залезть к нему в штаны и по-блядски облизать губы, опускаясь на колени.

Ей было нужно, просто необходимо чувствовать подвижные хрупкие лопатки под ладошками, и телом принимать форму чужого тела — каждым изгибом, каждым движением, заполняя пустоту в себе. Целовала жадно, урывками, пальцами зарываясь в мягкие, золотисто встопорщенные волосы на затылке. Губами собирала капли теплоты с загорелой, бархатной кожи. Нервно стаскивая с него рубашку, попутно раздевала и себя, потому что он не предпринимал никаких попыток ей ответить. Но и отстраняться он не спешил, пробуя Сакуру на вкус.
Горькая.
Он всегда думал, что она кисло-сладкая, бьющая в голову и отдающая в сердце болью. Как ветер на губах и капелька собственной крови на кончике языка.
Но перенявшая запах Саске, она отдавала чем-то жутко возбуждающим, запретным. Для Наруто — преграда, которую нужно было преодолеть — всего лишь пальцами вцепиться ей в волосы, проталкиваясь во влажную теплоту ее рта. Трахать ее и не получать никакого удовольствия, только слепое чувство мрачного превосходства.
Сакура совсем его не любила — нет, на тот момент она была просто женщиной, остро нуждающейся в ласке.

…Первую неделю после «ссоры» Наруто и Саске последний отлеживался в больнице и никого не пускал к себе в палату. Лечила его Шизуне, скрашивал одиночество старый кактус на подоконнике, жутко напоминающий сморщенный огурец — ни иголок, ни, тем более, цветков.
Потом был почти месяц интенсивных ухаживаний за Сакурой — и цветы, и конфеты, даже рассвет на берегу реки. Почти романтика и почти мечта, если бы не дыра между ними в лице Узумаки. Потом — затишье на полгода.
И внезапное предложение.
Харуно не знала, что подтолкнуло Саске на такой шаг, но в душе надеялась, что теперь все будет хо-ро-шо. Но хорошо не стало, потому что следующим же утром Учиха смылся на миссию.

— Погоди-ка…
Она опрокинула его — спиной на кровать, оседлала его бедра, заерзала, дразня. Огладила крепкий тронутый загаром живот, прижалась несмелым поцелуем к тонкой кости ключицы. Наруто даже затаил дыхание от захлестнувшей сердце нежности — в тот момент он не трахался даже, а занимался любовью, пусть умершей, пусть уже и не нужной ему совсем, но любовью.
— Люблю тебя…
Оно сорвалось нечаянно, в пылу страсти, а значит — ложь на все сто процентов.

Наруто с трудом подавил разочарованный вздох и скинул с себя Харуно — мокрую, готовую на жесткий, гремучий и ядовитый секс до утра.
Тупая сука. Неужто в самом деле думает, что не спит он из-за нее?

Узумаки выставил руку вперед, сводя все ее попытки снова запрыгнуть на него к нулю, но Сакура не унималась, острыми ноготками вспарывая тончайшую кожу на тыльной стороне ладони, предплечьях и сводящей с ума шеи.
Волшебное превращение из кошечки в злобную фурию Наруто совсем не понравилось, и ему пришлось даже прикрикнуть на нее, чтобы уняла гормоны. Если бы не признание в любви, он мог бы и кончить даже, но ее внезапные слова убили в нем всякое желание — ибо нехрен нести всякую чушь.
— Слушай, Сакура, я… в общем…
Нужных слов не нашлось, и Узумаки пришлось мысленно взмолиться, чтобы она поняла его жалкие попытки объясниться.
Мол, так и так, Сакура Харуно, девушка, за которой я бегал с детства, прости, но я люблю мудака, которого изнасиловал полгода назад. Он, кстати, твой жених.
— О, — девушка, наконец то, скинувшая с себя остатки жаркой страсти, прикрылась одеялом и спрятала отравленный взгляд в его многочисленных складках. — Я понимаю. Ты любишь ЕГО.
Наруто хотел возразить — да не стал. Не было уже сил лгать. В его глазах мелькнул вопрос, который он так и не озвучил, но который поняла Сакура.
— Когда ты привез его к нам, я же осмотрела его. Полностью. Сразу стало ясно, — она повела плечом, стряхивая шестимесячную боль куда-то в простыни.
Тогда он подумал о том, что не такая уж она и тупая, и коротко вздохнул, соглашаясь. На душе стало совсем паршиво, и Узумаки упал на мягкие подушки, уставившись в темный потолок.
Как будто не произнесенное признание высосало все силы.
— Я посижу тут?
Сакура слабо улыбнулась. Виновато так, и Наруто сразу стало не по себе — нет, лежать в одной кровати с подругой, с которой не получилось переспать, наихудшая из идей.
Но поделать ничего не мог:
— Да, конечно.

Но Сакура не просто так лежала на кровати, а выжидающе молчала — ей хотелось заговорить, ей было нужно кое-что сказать, и Наруто поэтому ворочался с боку на бок, но, в конце концов, сдался.
— Да, Сакура-чан, я слушаю.
Харуно вздохнула — будто это он разбудил ее и начал разговор.
— Знаешь, все последнее время Саске только и делает, что разглядывает нашу совместную команду с Какаши-сенсеем.
Наруто не понял.
— Мне кажется, он скучает по тебе.
Теперь он понял — но не поверил. Хоть наивность Узумаки поражала всех без исключения, поражала, бесила и являлась поводом не для одного десятка подколов со стороны его друзей, по возможности он смотрел правде в глаза.
В этот раз правда была таковой, что он изнасиловал Саске, и Саске не собирался его прощать.
По крайней мере, в этой жизни точно.
Сакура нежно коснулась полосок на щеке, сладко зажмурилась. Ей хотелось увидеть его подернутых поволокой глаз, но Наруто нахмурился и перевернулся на живот, пряча лицо в мягкую подушку.
Весь романтизм ситуации убил, козел. Он вдруг совсем забыл, что любил ее всю жизнь.

***

Наруто знал, да и вся Коноха знала, что шутки с Курамой ничем хорошим не заканчиваются. Лис не просто какой-то демон, а Девятихвостый, и характер у него противный, как у Саске.

Так вот, Самое Главное Правило в своей жизни — никогда не терять над собой контроль — Узумаки как-то проигнорировал во время последней миссии.
И на три дня загремел в больницу.
Сколько бы сама Тсунаде ни колдовала над ним, в сознание джинчуурики приходить отказывался. Вскоре у дверей его палаты выстроилась длиннющая очередь, и цветы были, и апельсины. Кто-то умудрился притащить в госпиталь истосковавшегося по хозяину попугая Джирайю, который, впрочем, посылал всех мимо проходящих куда подальше — и, как следствие, через двадцать минут второй этаж вообще опустел.

Но всеобщая забота не отменяла того факта, что Наруто поступил, как последний кретин, сорвавшись в бою.
Проведать героя-идиота пришел даже равнодушный ко всему Неджи. А Саске нет — не появился.
Может, не простил. Может, ему действительно было все равно, умер Узумаки или нет. Но он знал — совершенно точно знал, ему Сакура за завтраком рассказала, что Наруто в коме.
И как бы не собирается возвращаться в сознание.

К исходу третьего дня попугая Джирайю ненавидела вся больница, потому что он был существом предельно честным и толстые задницы называл исключительно толстыми задницами. Даже умудрился оскорбить Ино, за что словил тапком по пушистому хохолку на голове.
Когда бледная Сакура вышла из палаты Наруто и попросила всех разойтись по домам, все действительно разошлись каждый по своим делам, оставив ее одну стоять в коридоре.

…Этим же вечером в госпиталь заявился Учиха.
Проигнорировал печальный взгляд Харуно в спину, ее грустный вздох. Ему, по сути, было бы все равно даже на ее внезапную смерть. Его волновало только состояние Узумаки, за которым он следил, не переставая, последние недели три.
У Саске было много времени подумать. И прочувствовать тоже.
На самом деле он уже давно оправдал Наруто, давно простил и даже в душе (очень-очень глубоко) переживал за него и совершенно точно знал, что поступил по-свински, сделав предложение Сакуре.
Это было нечестно — к себе, конечно же. Эгоизма в нем не убавилось — это семейное у Учих, разве что покойный Итачи страдал этим чуть меньше, чем остальные.

Саске прикрыл за собой дверь, осторожно присел на подоконник — не по-романтически узкий и неудобный. За окнами полыхало рыжим небо - то были отголоски севшего за горизонт солнца. Розово-персиковые перья облаков лениво наслаивались друг на друга, рисуя узоры.
Учиха знал, что Наруто его услышит. Поэтому полтора часа упорно молчал.
Попугай Джирайя, обхватив огромными лапищами его плечо, влюбленно ворковал ему на ухо всякие непристойности и попутно пробовал на вкус короткие волоски на Учиховском виске.
О боги, у Узумаки даже попугай оказался геем!
Или он был женского рода, но просто хозяин его оказался идиотом и не различил гендерной принадлежности бедного создания.
Саске второй вариант показался правдивее.
Когда же Джирайя куснул его за мочку уха, Учиха не выдержал и глупо хихикнул — и получил в ответ такое же хихиканье.
Саске скептически изогнул бровь.
— Так когда?..
Наруто вздохнул:
— Еще утром. Просто не хочется слушать нотации.
— А как Сакуру обманул?
— Никак, — Наруто пожал плечами и тут же пожалел — боль вгрызлась в него. — Она в курсе.
Саске фыркнул и закатил глаза.
— Следовало ожидать, — говорил, не разлепляя губ. Узумаки даже обзавидовался такому таланту.
Семь месяцев — о Господи, ему нужно было семь месяцев, чтобы побороть свою гордость и признать, что он простил Наруто почти на следующий же день.

***

Под конец ноября осень вспомнила, что она осень и разрыдалась на всю неделю бесконечными потоками дождей. Очень холодных.

Жители Конохи даже забыли, как выглядит солнце и уже вовсю жаловались, что «не видели нормально лета».
Наруто вздрогнул, когда вдали громыхнуло — тревожный сон разорвался на середине, и он уже хотел заснуть обратно, но не смог — ему самым наглым образом помешали. Он повернулся к окну, приоткрыл левый глаз и, увидев на второй половине кровати знакомый силуэт, застонал.
— Учиха-а-а. Четыре ночи, ты в своем уме? — видимо, привычка будить его передается половым путем.
Саске скривился, будто это Узумаки лежит в его кровати и мешает спать.
— Четыре часа утра, вообще-то, — уточнил Учиха.
Спросонья Наруто даже не сразу заметил, насколько вымотанным оказался Саске. Принес с собой после миссии и синяки, и царапины. Даже перелом не забыл — надо же.

После трехдневной комы Наруто парни вроде как помирились.
Сначала Саске просто кивал в знак приветствия, потом начал здороваться. Последние недели две они часами просиживали в кафе и — спорили (на деле — Наруто очень громко доказывал свою точку зрения, а Учиха лениво зевал и одним только метким словом стирал все доводы и доказательства друга в мелкую крошку). Кто бы сомневался. Даже успели однажды подраться, но это так, по старой привычке.

Узумаки прищурился:
— Тебе обезболивающего достать?
Саске откинулся на подушки.
— Не-а. Не хочется что-то. Я кофе приготовил, будешь?
Узумаки огляделся и приметил на подоконнике две дымящиеся кружки. Странно, а запаха не учуял. Наверное, потому что Учиха не умеет нормально заваривать его, мстительно подумал джинчуурики.
— Ночь на дворе…
И мысленно добавил, что Саске полный кретин.
— Итачи просто любил кофе, когда просыпался, — безразлично протянул Учиха, но Узумаки знал, чего стоило ему напускное равнодушие.
Поэтому дернулся, когда Курама заметил, что Наруто сам идиот, раз развешивает на других ярлыки по поводу и без.
— Ну давай сюда свой кофе, — сдался Наруто.
Но Саске отвернулся.
— Сам бери, я устал. Эй, — добавил он уже вставшему Узумаки, — мою кружку не забудь.
И улыбнулся.
Хитро, но очень мило.
Уже протягивая ему стакан, Наруто заметил, что жилетки АНБУ Саске так и не снял. Наверное, слишком устал, чтобы тратить силы на это.
— Знаешь, — Саске вцепился в теплую кружку, грея пальцы, и посмотрел Узумаки прямо в глаза, — я Сакуру бросил.
Это было ожидаемо, поэтому джинчуурики никак не отреагировал. Но показаться удивленно-расстроенным попытался. Тот факт, что он любил Саске, как-то волшебно перекрывал чувства к остальным.
— О… как она?
Саске пожал плечами:
— Я на миссию ушел. Не в курсе.
Вполне в духе Учихи, ничего не скажешь.
Он протянул стакан, и Наруто послушно взял его и поставил на прикроватную тумбочку. Разговаривать совсем не хотелось.

Хотелось другого — сладкого запаха Саске рядом, холодного дождя в стекла и упоительно-долгих поцелуев на смятых простынях, вот прямо сейчас.
Но ему хватило бы мягкого взгляда черных глаз.
— Саске?..
Но Саске не ответил и только сонно засопел, переворачиваясь на здоровый бок, где не были сломаны ребра. Наруто ничего другого, кроме как осторожно накрыть друга одеялом, не оставалось. Но, решив, что сегодня можно и побыть наглым, лег рядом с Учихой и прижался к нему, чувствуя на щеках щекочущие кожу мягкие пряди его волос.

По крыше забарабанил холодный дождь, и Узумаки улыбнулся — не хватало только поцелуев, но пока рано. Точно.