Топонома - 2

У их истории ярко-синие глаза и аромат весеннего неба. Она обрывочна и до краев заполнена недосказанностью. Она почти невидима при дневном освещении, но лунный свет изредка обнажает ее перед ними обоими.
Их прошлое сводится к совместным посиделкам и выполнениям различных миссий, шуткам и, возможно, чувствам. Это – их общая топонома, уродливый затянувшийся посеревший шрам. До недавнего момента она не видела преследующей ее тени его чувств, и только выглянувшее из-за туч тусклое солнце на несколько секунд озарило размытый силуэт за ее спиной.
Их привыкли видеть друг с другом в качестве напарников и друзей, поэтому никому в голову не приходит, что с течением времени их миры сужаются до небольшого между ними расстояния, на котором не успевают слиться дыхания и не слышно сердцебиения.
Он ее любит, и это знает почти вся Коноха, ради которой он готов пожертвовать собой и даже большим, если это – большее – отыщется. Получать от нее тумаки и выслушивать оскорбления стало делом для него привычным, и со временем он перестал обращать внимания на это, предпочитая пропускать мимо ушей летящие в него слова, и слушать ее мелодичный со стервозными искорками голос, полный усталого раздражения. Он знает, что через пару секунд она успокоится, и все придется в норму, может, она даже успеет попросить у него прощения прежде, чем его снова отправят на порядком осточертевшие задания.
Она привыкла к его присутствию настолько, что порой при нем начинала разговаривать с собой. Для нее Наруто – свой человек, родственная душа, которой можно доверять на все сто процентов. Он не обманет и не предаст в отличие от некоторых. Чуть повзрослев, она поняла, насколько эгоистичной была ее просьба вернуть Саске в деревню. Да только пока еще никто не придумал машину времени, благодаря которой можно вернуться назад и ластиком стереть свои грубые ошибки. Теперь же ноющая память об Учихе, которого она любила всю свою осознанную жизнь, погрузилась в кому. Слез больше нет, как нет и желания вспоминать того, кто втоптал в грязь ее чувства.
Его любовь похожа на небо – такая же бесконечная, одинокая, яркая и всеобъятная, высокая – и ребенка – чистая, беззащитная, прекрасная в своей невинной красоте. Она постоянно с ним, что бы он ни делал, поэтому со временем он даже привык к ее тихим по вечерам песням, ее мелодичному переливчатому голосу и ее мягким ладошкам, которыми она медленно перебирала его светлые топорщащиеся в разные стороны волосы.
Ее любви нет. Есть только глубокая душевная привязанность к нему и его постоянным шуткам. Его любовь для нее что-то вроде теплого пледа, в который можно закутаться при холодном ветре или морозном воздухе. Как бы цинично это ни звучало, но его любовь для нее даже полезна, поэтому и привыкание произошло гораздо раньше, чем она могла представить.
Наруто для Сакуры ничего не жаль, и он молчит, видя, как она пользуется его вечной спутницей. Только в тот день, когда она призналась ему в любви, Узумаки четко осознал, что не готов быть заменой. Он хотел большего – искренности от нее.
Сакуре неведома даже сотая доля тех чувств, которые переполняли его, когда он чувствовал себя нужным. Наруто был личностью в тысячу раз сильнее, чем она, поэтому и его слез – а их было достаточно – никто не видел. Он мог только мечтать.
Их прошлое – это маленький рисунок тенями на обоях. Небольшой спектакль, сплетенный косыми и не очень контурами, отбрасываемыми кривыми оплавившимися парафиновыми свечами. Обои старые, пожелтевшие, кое-где порвавшиеся, кое-где выцветшие. Рисунок размытый и неточный, но видно, что изображено там кривое солнце, хромой лебедь и слишком большой уродливый цветок. Будущего у них нет, потому что нет места на бумаге – его заняли раскинувшиеся лучи светила и огромные неровные лепестки начерканной ромашки.
Его к ней чувства – тонкое кружево, сплетенное изящными лозьями весеннего винограда. Его любовь застряла где-то между криком и молчанием, сном и явью. Она – точка соприкосновения дня с ночью. Его любовь способна творить чудеса.
Его любовь и есть чудо.
Для них такие задания привычны, как привычны и последующие неудобства с ночлегом, питанием и теплом. В Лесу Смерти в сумерках становится особенно тихо и мрачно из-за высоких столетних деревьев, перекрывающих кровавый свет закатного солнца. Уханье птиц многократно повторяющимся эхо разлетается по тропинкам и густым чащобам, превращаясь в чудовищные звуки мифических существ. Вечер опускается не сразу – по ступеням. Сначала накрывает темным одеялом землю, а потом забирается наверх, в тисках зажимая голубоватый отсвет от лазурного неба. Тишина приходит незаметно, как скрытый враг, и прохладой ложится на плечи.
Наруто быстро зажигает костер, а Сакура тем временем раскладывает палатку, чтобы было где спрятаться от ночного холода и возможного дождя. Они молчат, тихо делая каждый свою работу, и между ними начинает дрожать пространство. Недосказанность с его стороны и догадки с ее начинают разрастаться, степенно перетекая в неловкость и отчужденность, словно эти двое впервые оказались наедине.
Через несколько минут двое шиноби уже сидели на небольшом обросшем мохом бруске около костра и грели окоченевшие пальцы. В алюминиевой небольшой кастрюльке закипал ароматный чай с лепестками жасмина.
Тогда Сакура не понимала, насколько сейчас далеко от нее Наруто. К сожалению, она не заметила, как постепенно его чувства к ней потухли, подобно костру, упустила тот момент, когда ее потребность в нем переросла его потребности в ней, когда она стала попросту зависимой от него, когда весь мир сосредоточился на нем одном: на его улыбке, словах, запахе. Странно, однако, устроен человек – сколько бы ему ни говорили окружающие, ценить что-то он начинает только тогда, когда угроза потерять это становится ощутимой.
У ее любви слабая прозрачная улыбка и бесцветные глаза. Худые руки и до бесконечности усталый взгляд. Пока еще у нее нет имени, и она сама не понимает, что делает здесь, рядом с двоими сидящими рядом друг с другом людьми, которым банально не о чем говорить. Эта любовь возродилась из пепла и еще не готова стать чьим-то небом. Она попросту боится снова умереть.
Наруто подкинул в костер пару сухих веточек, и огонь запылал с новой силой. Сакура сидела рядом с ним, почти в нескольких от него сантиметрах и неотрывно следила за каждым усталым движением напарника. Мысли текли плавно и лениво, как мазут по стеклу, оставляя после себя черный размазанный след. Сейчас для нее существовало только здесь и сейчас: этот вечер, этот проворный холодный ветер, этот небольшой костер, мрачный лес и Наруто. На самом деле ей большего было не нужно.
- Сакура-чан, иди спать, - Узумаки повернул голову и тепло улыбнулся, - ты, наверное, устала.
У ее замерзшей любви тряслись плечи, и посиневшими губами она шептала бессвязные слова, пытаясь отогреться. Так она и уснула – под многовековым деревом, спиной прислонившись к могучему стволу, вся съежившаяся, одинокая, худая и полупрозрачная. Она и не видела, как другая – его – любовь подошла ней близко и теплым пледом накрыла ее, присела рядом и тихо запела.