Треугольное письмо

Ночь чёрной шалью укутала небо. Серебряный свет луны тускло освятил тёмные, плотные облака, скрывшие светила. Выбравшись из липких объятий сна, я присел у костра, задумчиво наблюдая за огненным танцем. Языки пламени не могли рассеять тьму - они растворялись в ней, не успев подняться ввысь. Искры стремительно гасли, едва отдаляясь друг от друга, становились холодным серым пеплом. Сильные порывы ветра подхватывали его, вертели, возносили до небес и бросали на землю.

- Минато-сан. - Я устало поднял взгляд.
Молодой шиноби с черными взъерошенными волосами широко улыбнулся. Он неловко переминался с ноги на ногу и почему-то медлил.
- Ты что-то хотел? - дружелюбно поинтересовался я, и юноша кивнул, поспешно сунув мне небольшой листок, свернутый в треугольник.
- Это вам от Кушины-сан. Она сказала передать это вам как можно быстрее, а не то... - он осекся, понурив голову.

Хмыкнул, представив, что же пообещала Кушина. Воображение услужливо нарисовало моего демона во всей красе: с развевающимися красными, как кровь, волосами, злым прищуром бирюзовых глаз. Она, наверное, грозно трясла кулаком и сурово клялась, куда засунет каждую часть тела несчастного почтальона, если её записка не будет передана адресату. Я скрючился от беззвучного смеха.
- Спасибо, - искренне поблагодарил, смахивая навернувшиеся на глаза слёзы.
Парень кивнул, счастливо улыбаясь, и вскоре исчез где-то в лагере. Я же аккуратно развернулся письмо и с радостью узнал кривоватый, неуклюжий почерк своей любимой.

"Я так соскучилась по тебе, глупый пушок"

Длинными вереницами капли дождя застилали горизонт, с шумом падали на землю, листья, траву. Свинцовые фиолетовые тучи закрыли небо, лучи солнца с трудом пробивались сквозь тёмное полотно. Изуродованные деревья сплелись ветвями в причудливых узорах, словно в страхе остаться в одиночестве.
Я поплотнее закутался в непромокаемый плащ, сжался в комочек, пытаясь согреться. Мокрые светлые волосы прилипли ко лбу, лезли в глаза, однако не шевелился. Лишь по глупой, детской привычке кусал нижнюю губу, до боли, до крови. Ноги затекли, руки ныли, однако я не мог позволить себе изменить положение тела. Ждал.

"Каждый день всё одно и то же. Бесконечный дождь, длинная дорога в никуда, сражение, смерть, что уже перестала пугать и стала частью моей жизни. Поле битвы с запахом обугленных плоти и крови, желтоватые кости, остающиеся после трапезы стервятников. Мерзкое ощущение того, как из трепыхающегося, словно пойманной за крыло бабочки, тела врага утекает жизнь. Страх оказаться на его место стал частью меня. Насколько привыкла засыпать под его стоны, что забыла, как это: просто жить"

Словно в награду за моё терпение, на небольшую поляну выскочили несколько шиноби.
"Пора!"
Выскочив из укрытия, мгновенно очутился рядом с врагами, и, прежде чем те опомнились, сократил группу на двоих. Они, хрипло выдохнув, повалились на землю. Земля с хлюпаньем приняла их души.
Легким движением я ушёл от атаки, оттолкнулся от дерева и стрелой вонзился в сердце небольшого отряда, молниеносно уничтожая всё на своём пути. По кисти руки, в которой крепко сжимал кунай, скатывалась горячая кровь, смешивалась с дождём, рушилась на землю.

Кап.
Молодой шиноби, ещё совсем ребёнок, испуганно закрыл глаза в наивной надежде, что это спасёт его от смерти.
Кап.
С рёвом смертельно раненого зверя девушка кинулась на меня, с губ то и дело срывались слова проклятия. Взмахнула рукой, намереваясь всадить кунай в сердце до самого основания.
Кап.
Сморщенное лицо старика исказила гримаса ужаса. Он поднял руки к небу, словно загнанная в клетку птица, хрипло крича имя Бога.
С каждым ударом, с каждым новым предсмертным криком я ощущал, что убиваю себя. Хотел забиться в угол, безвольно обнять колени, зареветь в голос от пожирающего душу страха. Безумие творилось кругом, и я был его центром.

"Мне кажется, что я вымазалась в крови, в смерти. Хочу забраться в горячий источник и с ожесточением натереть тело мочалкой, чтобы смыть всю эту мерзость войны. Я так устала!
Солнца совсем не видно. Может, оно забыло о нас, грешниках?
Прости, что жалуюсь, ведь ты тоже сражаешься и прекрасно всё знаешь. Но ты единственный, кому я могу доверить свои слёзы. "

Тихие стоны умирающих, и я, тенью скользящий среди них, словно смерть - безмолвный, чуждый этому миру. Руки безвольно повисли вдоль тела, плащ-дождевик развевается на ветру, несущем запах истлевшей плоти. Безмолвное оружие, бездушное. В такие моменты я ненавидел себя.
Зигзаг молнии пронзил тёмное небо, и гром разрушил тишину могильного леса.
- Минато-сан, - громкий крик пробился, словно сквозь вату.
Мутным взглядом осмотрел подбегающего шиноби, пытаясь разобрать, что он говорит. Но звуки упорно не складывались в слова.
Капли дождя касались лица. Природа ревела, как невинное дитя, как мать, стонала о своих потерянных детях порывами ветра.
Я же смотрел на каплю в раскрытой ладони, чистую, прозрачную. Как и её слезы.

"Но ведь дождь не может идти вечно?
Скоро выйдет солнце, мир наполнится ароматом свежих трав, а под тёплыми, ласковыми лучами вновь раскроются алые камелии. "

И сгорбившись в комнатушке заброшенного дома, перечитывал косые строчки, потрепанные дождями и битвами. Ощущая тонкий луч надежды, вплетенный между строк. Ощущая нежный аромат любви любви, пропитавший каждую букву.

"Ты ведь помнишь?
Помнишь трели птиц, утренних спутниц просыпающегося солнца - звуки рассвета? Звуки моей веры.
Помнишь сладкий аромат травы после дождя - запах радуги? Запах твоей надежды.
Помнишь лепесток красной камелии, сорвавшийся сильным порывом ветра в реку, кружащийся по бурным водам? Алый - цвет нашей любви."

Я помнил.
И знал, что вернусь.
Что выйдет солнце, разогнав скрывшие небо темно-бардовые тучи, и осветит дорогу домой.
Что мир, провонявший смертью, наполнится едва уловимым запахом радуги.
Что на кустах, утопленных в грязи, обожженных, хрупких, появятся нежные бутоны камелии.
И что она, счастливо улыбнувшись, бросится ко мне в объятия, окрасив жизнь в цвет нашей любви.