Три жизни Учиха Итачи или Все кошки возвращаются домой

Земля пружинила под сильными лапами. Быстрыми короткими прыжками, переходя на бег только в особенно густой траве, черный молоденький кот пересекал очередное поле страны Огня. Глаза его были полузакрыты, а ноздри интенсивно вбирали и выпускали воздух, выискивая в разнообразной палитре запахов тот единственный нужный ориентир, который указывал бы на то, что дорога верная. Периодически, когда ветер ненадолго менял направление, запах терялся совсем, и тогда оставалось доверять только внутреннему чутью, которое за время непродолжительного путешествия не подвело Итачи ещё ни разу. Но все эти действия происходили скорее на автомате, контролируемые не столько разумом, сколько выработанными за годы тренировок навыками шиноби и великолепной реакцией кошачьего тела. Мысли же… Мысли его сейчас прыгали, подобно встревоженным полевым кузнечикам. Слишком много событий произошло в последнее время в жизни, которую нельзя уже было назвать ни кошачьей, ни человеческой.
Слишком много событий для того, кто умер несколько часов назад.

Дождь.
Итачи никогда не мог сказать, любит ли он дождь или нет. Подчеркнуто равнодушный, скрывающий за этим равнодушием слишком многое, дождь напоминал Итачи его самого. И когда одни холодные капли смывали кровь с лежащего на земле остывающего тела, а другие падали на плечи и руки и беспрепятственно проходили сквозь них, не оставляя даже боли, Итачи чувствовал что-то сродни освобождению и единению со стихией. И теперь он воспринимал дождь совсем иначе : слышал голоса, что тихо перешептывались в струях, видел руки древних духов, что ласково перебирали волосы, словно пытались утешить. Итачи поднял голову, подставляя под дождь лицо, и облегченно закрыл глаза. Как при жизни.
Её он несколько минут назад оставил брату.
Саске тоже лежал на земле. Итачи чувствовал его дыхание - уже ровное, едва различимое, чувствовал, как вздрагивают под веками бесполезные сейчас глаза и дрожат под тяжелым дождем длинные черные ресницы. Саске устал.
Оставалось только попрощаться, и Итачи уже даже повернулся, чтобы присесть рядом и, пригладив мокрые непослушные волосы, прошептать напоследок: «Живи, Саске. Живи за нас всех…»
Но его задержали. Тяжелая кошачья лапа легла на плечо, слегка поцарапав кожу когтями. И хриплый голос произнес в затылок:
- Не стоит, он все равно не услышит. Я провожу тебя к госпоже.
Итачи не удивился. Только вопросительно посмотрел на лапу, лежащую на плече.
- Не понимаешь, почему? Здесь свои законы, Итачи. Живые нас обычно не видят и очень редко ощущают наше присутствие. Но среди духов есть своя сила, и эта сила способна даже убить, обратить в вечный прах на любом уровне существования. Привыкай, тебе придется многому ещё учиться. Хотя, с твоими глазами это будет проще. Впрочем, она расскажет тебе больше.
За твоим братом скоро придут, и нам нужно поторопиться.
Итачи глубоко вздохнул: дыхание воспринималось одним потоком жизни, сдавливая легкие до кома у горла, и бросив последний взгляд на тело у фамильной стены, прошептал одними губами:
- Прости, Саске. Мы ещё свидимся.

Солнце опускалось к горизонту, и закат неторопливо растекался по небу, окрашивая его в причудливые цвета, придавая окружающему миру особое вечернее очарование. До замеченного полчаса назад знакомого леса оставалось совсем чуть-чуть: уже хорошо были различимы увесистые кроны деревьев с трепещущими на ветру зелеными листьями. Где-то там, привольно раскинувшись на небольшой равнине, готовится ко сну родная деревня. Сердце радостно заныло в груди, а вместе с ним заурчал и изголодавшийся за день желудок - Итачи совсем забыл, что кошки тоже должны кушать. И тут же ребром встали два вопроса: «Что?» и «Где это взять?». Своей кошачьей частью он понимал: данго и капусты теперь не будет – первое вредно животным вообще, а для второго он не кролик. Но оставшееся человеческое активно упрямилось против мышей или подножного корма в виде травы и корений. В результате небольшого внутреннего поединка с большим отрывом победили мыши, как единственно возможный в данных условиях вариант. Дело осталось за малым – поймать потенциальную пищу. Итачи решил, что миссия по добыче пищи ничем не отличается от стандартных вылазок времен АНБУ, где успех чаще всего укладывался в простейшую «раз-два-три» комбинацию.
Раз – и будущая жертва выслежена – наивная, беззаботная, совсем не подозревающая о своей скорой печальной участи.
Два – тело замирает натянутой струной, напрягшиеся мышцы в нетерпении перекатываются под толстой шкурой, уши-сенсоры прижимаются к голове, а хвост нервно хлещет по лапам. Итачи приготавливается к прыжку.
Три – всего один рывок, стремительный, молниеносный, и лучше представить, что мышь – не мышь, а вражеский шиноби. И уже хрустит на зубах тонкая шейка. Рефлексы прирожденного для охоты молодого тела сработали безотказно, и Итачи мысленно поблагодарил Кошку за предоставленный вариант нового рождения.
Мышь неожиданно оказалась вкусной.
А потом была ночь в лесу и новые открытия: ночное зрение похоже на активированный шаринган, зазевавшийся охотник сам может стать жертвой, сове не по силам победить взрослого кота, помимо живых существ в лесу живет много духов, а Коноха в свете звезд обладает особым очарованием.

- Госпожа, мы пришли, - обратился страж к вальяжно развалившейся на троне огромной кошке. Та только недовольно дернула ухом, прогоняя мешающие звуки, и, повернувшись на другой бок, продолжила сладко посапывать.
- Она уже немолодая и бывает туговата на уши, - шепнул Итачи страж, игриво толкнув его в бок, а потом на цыпочках начал подбираться ближе к трону, то и дело оборачиваясь и хитро ухмыляясь. Итачи не услышал, но очень четко ощутил его мысль: «Смотри, как я ее сейчас разбужу».
- Ах ты, маленький негодник! – в полумраке блеснули белые когти, и уже через пару секунд страж болтался в воздухе, обиженно урча и забавно дрыгая пушистыми лапами. – Думаешь, кошка совсем старая и тебя, поганца, не слышит. Не стыдно тебе себя так перед гостями вести?
Тут же она повернула голову, и Итачи завороженно, как на кунаи в руках отца на первой тренировке, уставился в огромные зеленые глаза с мерцающими вертикалями черных зрачков.
- Привет, котенок.
- Может, вы тут вдвоем поговорите, а я пойду уже? - страж продолжал висеть в воздухе и, видимо, был крайне этим недоволен.
Кошка даже не обернулась в его сторону, продолжая внимательно изучать Итачи.
- Ну что, котенок, отпустим сорванца? И перестань смотреть на меня, как на музейный экспонат – вот уж не поверю, что за жизнь тебе не приходилось видеть более необычные вещи. А что котенком называю, так ты не обижайся - вы, Учиха, для меня все котята. Столько уже здесь вас встречала, столько маленьких на рождение отправляла. Даже родителей твоих ещё малышами помню.
- Отпустите его, – мысли смешались, и Итачи с трудом подбирал слова. В памяти четко всплывали картинки той ночи: тела родителей на полу и испуганные глаза брата. Никогда бы не поверил, что после смерти бывает больно.
Он не заметил, как страж был выпущен, и под шепот «Брысь!» на всех четырех лапах умчался из комнаты. Не заметил, как кошка вытянулась во весь свой огромный рост и, поднеся к нему уже свободную лапу, ласково провела мягкими подушечками по лицу, смахивая несуществующие слезы.
- Ты не грусти, котенок. Им сейчас хорошо. Они ведь знали, догадывались о приказе, но ничего не стали делать. Микото все переживала, сетовала перед смертью, как ее детишки там одни останутся. Они простили тебя, котенок, еще при жизни простили. И ты себя прости, пора бы уже. Разве мало ты себя наказал?
Итачи закрыл глаза и кивнул. Кошка вернулась на трон.
- А теперь давай решим, что же с тобой делать. Не знаю почему, но душу твою земля держит. Ни в рай, ни в ад не пускает. Иначе не стоял бы ты сейчас здесь так долго: только поздороваться бы и успел. Блуждать призраком ты не сможешь: кровь Учиха свое возьмет, и не нам древние законы переделывать. Значит, придется тебе сейчас заново родиться – у нас как раз нескольким кошечкам скоро срок придет. Но было бы совсем нечестно, если бы я не рассказала о другом варианте. Тут одному котику к нам обратно пора, а тело его в целости и сохранности на земле остается. Вот, может, тебя туда отправить? Только вот память и прошлой жизни поступки в таком случае при тебе останутся. Хотя, вероятно, оно и к лучшему. Ох, чувствует старая кошка, времена скоро нехорошие настанут - слухи по земле разные ползают, хранители в домах и лесах волнуются. И, боюсь, вы, котята, в этом не последнюю роль сыграете. Так что выбирай, кем тебе домой возвращаться.
- Домой?
- А ты разве не туда всю жизнь шел, котенок?

До ворот деревни Итачи добрался уже после рассвета и, прошмыгнув через них черной тенью, осторожно направился к родовому поместью. Быть замеченным он не боялся – кто обратит внимание на очередную кошку, коих в окрестностях водилось достаточно много? Память отсчитывала уже не метры – шаги, а голову будоражили такие родные и знакомые запахи.
Но неожиданно к ним добавился новый, и дорогу Итачи перегородил огромный лохматый пес, больше похожий на волка с квадратной мордой. Именно последний фактор напомнил Итачи об одном старом знакомом, почившем незадолго до самого Итачи. Сказать, что при жизни между ними не было особой дружбы, значило не сказать ничего, и, судя по оскаленным белым клыкам, после смерти мало что изменилось, а поэтому сомневаться в намерениях пса не приходилось – тот снова, как и в предыдущую их встречу, собирался выгнать чужака и предателя из своей деревни. Но основной проблемой сейчас было то, что ни уходить, ни драться Итачи не планировал. Но и продолжить путь, минуя все сильнее рычащего пса, не представлялось возможным.
- Эй, друг, какие-то проблемы? – подошедший молодой парень ласково потрепал пса по загривку. – Не знал, что ты не любишь кошек.
От парня пахло нагретой солнцем землей и оленями. Он был безопасен, хоть и очень напряжен и осторожен.
- Шикамару, а я тебя везде ищу, - подошедшая следом куноичи тоже оказалась знакомой. – Что-то случилось?
- Да вот, наш новый друг нервничает. Вон тот черный кот ему не нравится. Я проверил – следов чакры поблизости нет, охранные барьеры целые, да и не похож он на ниндзя, пусть и вражеского. Рядом владения Учиха, он скорей всего оттуда: заплутал немного и теперь домой возвращается.
Что же, этот Шикамару вполне соответствовал характеристике, предоставленной Зецу после поражения Хидана и Какузу.
Куноичи подошла ближе, и только теперь Итачи заметил сильные изменения в ее внешности: и раньше очень привлекательные черты лица стали ещё более яркими и женственными, движения – плавными, а живот округлился и увеличился в размерах. Теперь было понятно, кого здесь защищают эти двое. В подтверждение пес залаял, и Итачи уловил четкую, адресованную только ему мысль:
«Я тебя узнал. Ты не пройдешь дальше, уходи. Я не дам тебе снова ее обидеть. И никого в этой деревне. Ты враг!»
Видимо, Третий не все правительственные секреты доверял сыну.
«Мне не нужна деревня. Я просто хочу вернуться домой…»
Куноичи присела перед псом и мягко щелкнула его по носу, заставив прервать лай:
- Пропусти его, он не опасен. Пойдем лучше, я угощу тебя чем-то вкусным.
«Она тебе верит, поэтому я тоже поверю: в первый и последний раз. Постарайся нас не разочаровать. И не выходи за территорию Учиха, если не хочешь неприятностей».
Шершавый язык лизнул женское лицо, и со словами «Ну вот и славно» куноичи направилась обратно, а пес потрусил рядом. Оставшийся в одиночестве парень хмыкнул и лениво побрел за ними. Интересно, они догадываются, что этот пес неспроста к ним привязался?
Когда все трое скрылись из виду, Итачи уже одолел половину оставшегося пути.

И все же, как правы были легенды, гласившие, что кошки тянутся к месту, а собаки – к людям.

Память Мадары хранила много историй и преданий о клане и деревне. И часто вечерами, пребывая в благодушном настроении, он рассказывал их своему молодому талантливому ученику. О призраках, что жили в каждом подвале, о тайнах основателей и секретных постройках. О сестре Некоматы - госпоже Кошке и ее загробном поместье. Однажды он поведал, что все люди, умирая, отправляются в отведенные соответственно их деяниям и вере места, а спустя несколько поколений рождаются снова. Поэтому, каждый человек надеется сделать в следующей жизни то, что не получилось в этой. И только неприкаянные, привязанные чем-то или кем-то к миру людей, души не могут покинуть его и обрести покой в краях лучших. Многие из них просто бродят по свету бесплотными духами. Но некоторые, в чьих венах при жизни текла древняя кровь благородных кланов, могут сразу переродиться в животных, что защищают их семейства испокон веков. Но, в любом случае, связь с землей этих душ так тесна, что достаточно маленького образца их прежнего тела и знания запретной техники, названной Эдо Тенсей, чтобы призвать человека обратно. Но если в подробности последнего Мадара старался не вдаваться, то вот перерождение иногда становилось его любимой темой:
« В клане Учиха всегда в почете были кошки. Как думаешь, Итачи, есть ли среди них твои предки?» И тут же, меняя очередную роль, продолжал: «Как вы думаете, Итачи-семпай, Тоби пойдут кошачьи уши?»

С тех пор, как последний житель проклятого поместья покинул Коноху, в доме жили только кошки. И воспоминания…
Воспоминания звенели по углам веселым смехом Микото и серьезными наставлениями Фугаку. Воспоминания бегали босоногими детьми по половицам, которые даже уже начали скрипеть за столько лет. Воспоминания приходили во сне, впервые крепком и спокойном. Светлые и добрые, они скопились, подобно пыли в зеленом дракончике, найденном в детской и используемом теперь в качестве подушки. Тяжелые и гнетущие, они висели тяжелым бременем, впитавшиеся, но не стершиеся со временем вместе с пятнами крови в родительской комнате.
Итачи часто просто закрывал глаза, положив голову на передние лапы, слушал, как шепчутся разные воспоминания, рассказывая сказки из детства.
Иногда он заходил в хранилище клана – там обитали воспоминания иные, древние. Там же хорошо ощущалась опасность, о которой говорила Кошка. Скоро, совсем скоро начнется новая война, и Итачи призовут. Он не столько знал об этом – чувствовал, ощущал. Как паук ловил в свои сети зазевавшихся мух, так кто-то сильный уже оплел паутиной весь мир шиноби. И Итачи снова придется стать пешкой.
Но пока он здесь, в родных стенах среди сотен воспоминаний. И они будут жить здесь, пока последний из Учиха - уже давно не маленький, но по-прежнему глупый младший брат - не вернется домой. А что вернется, Итачи верил – столь же сильно, как верил в это джинчуурики Девятихвостого.

Сознание возвращалось медленно. Перед глазами еще прыгали картинки: жители - отчаянные, безумно смелые, но такие беспомощные перед силой Пейна, и разрушаемые дома - хрупкие, словно картонные, сметенные одной волной Шинра Тенсей. Итачи призвали, когда над головой с треском ломались деревянные перекрытия родного дома. И снова жизнь – не жизнь, но очередное существование.
Тот, кто воспользовался древней техникой, был очень талантлив: сам факт того, что Итачи находился в своем сознании и мог мыслить, но не управлять телом, говорил о том, что изучивший Эдо Тенсей человек был очень хорошо знаком с "коллекционером дзюцу" Орочимару. И если бы не уверенность в том, что меч Тиама навсегда поглотил змеиного санина, Итачи бы решил, что тот таким, единственно возможным сейчас способом пробует воспользоваться силой глаз Учиха. А что глаза были, сомневаться не приходилось - чакра текла по телу ровно, без разрывов и перебоев, и слегка потрудившись, чтобы не привлечь внимание, Итачи удалось активировать шаринган. Только открыть глаза ему не дали.
- Куда вы так торопитесь, Итачи-сан? Вам не стоит так напрягаться. Сейчас. - Голос оказался знакомым и даже ожидаемым, хотя Итачи четко слышал в нем теперь нотки змеиного шипения. - Удивлены? Вижу, что нет. Да, Итачи-сан, жизнь такова, что, уничтожая змею, не нужно забывать про ее гнездо. Вы и Учиха Саске лишили меня учителя, но, вы знаете, я не злюсь. Орочимару-сама оставил мне очень хорошее наследство. Жаль, что вам пока нельзя это видеть. Кстати, Итачи-сан, как там, на том свете, много ещё Учиха бродит?

... Безумным смехом медика резали по ушам, с треском рушились, падали перекрытия. Наверное, на месте дома не найдут даже черную шкурку.
"Тебя ждут, котенок..."