Тщеславие

Тело ниндзя тренируется, чтобы стать устойчивым к боли, чтобы выдерживать огромное количество стресса и ран. Разум шиноби такой же драгоценный, как и его тело, но... его тяжелее тренировать, тяжелее лечить и легче сломать.

Ее психологические травмы давно зажили.

Сейчас она сидит, лелея свое тщеславие, и невидяще смотрит на отражение ее Хенге но Дзютсу. Она будет рассматривать себя, нашептывая горделивую и показную лесть холодному бесчувственному стеклу.

— Посмотри на себя... какая ты милая. Да. Ты действительно самая красивая куноичи в Конохе.

Снова и снова она выражает свой эгоизм, чувствуя молчаливую пустоту своего дома и дрожащее убаюкивание собственного голоса.

Ее психологические травмы давно зажили.

Она проводит щеткой по бледно-золотым волосам, явно перебарщивая. Несуществующие узлы и колтуны пропадают в ее разуме раз за разом с каждым поглаживанием; ее до этого безупречная маска становится хрупкой, безжизненной и переоцененной.

Но она не замечает. Она просто начинает бубнить легкие комплименты единственной, которую считает достойной.

Она проводит весь день в компании ее любимого близнеца.

Ее психологические травмы давно зажили.

В конце концов, день кончается и переходит в бледные сумерки. Ее чакра истощилась от неправильного продолжительного использования Хенге но Дзютсу. Как это случалось каждый вечер, клон мерцает и в итоге пропадает в привычном облаке дыма.

Щетка падает в знак пустого протеста, ударяясь о деревянный пол в ее комнате. Соленая жидкость смачивает ее разоблаченное лицо и впитывается в кимоно; даже она больше не знает, слезы ли грусти или... гнева.

Ее психологические травмы давно зажили.

Она плачет и кричит на незнакомца в своей комнате и испытывает ужас, когда плач и визг эхом отдаются в уродливой, изумительной тишине.

Неоднократно она орет на него, требуя, чтобы он оставил ее, ушел, дал ей побыть в покое. Незнакомец дразнит ее.

В итоге она кричит и плачет перед своим драгоценным тщеславием. Тогда приходит он. Он смотрит на нее, заплаканную, поднимая на руки и унося ее, когда глаза наполняются непролитыми слезами.

Ее психологические травмы давно зажили.

Он нежно убирает слои шелка с ее тела, показывая его незнакомцу, насмехавшемуся над его любовью из-за зеркала, которое она так любила. Он изящно счищает грязь с ее лица, всегда аккуратно, чтобы не разбудить ее. Она может найти покой, лишь когда спит.

Как только она становится чистой, он ложится с ней в постель также, как он делал каждый день, стоило ей появится дома.

Устраиваясь рядом с ней, он целует ее в лоб, смотря на разрушенную броню идеальной куноичи, которую он полюбил когда-то и почему-то любит до сих пор, и молится, что однажды он сможет собрать ее разрушенную психику воедино.

Ее психологические травмы давно зажили, но шрамы, оставленные ими, будут вечно.