Ты пришла

Признаю ли я свою вину? Сакура Харуно заслуживает самого строгого наказания? Её нужно отправить за решётку, чтобы она больше никого не убила? Чтобы больше никому не выстрелила два раза в голову, попадая в одно и то же место? Дыра в голове — одна. Выстрела — два. Две пули покоятся в чужих мозгах, заботливо ими объятые.
Сакура Харуно, вы признаёте свою вину? Я хочу сказать, что нет. Хочу, но рот не раскрывается. Не знаю, чем это вызвано — либо крепким ударом мужского кулака по зубам, либо хлещущей изо рта кровью. Я хочу сказать, что Сакура Харуно не признаёт своей вины. Послушная девочка-отличница ни в чём не виновата. Я не виновата. Дайте мне уже опровергнуть все ваши слова!

Но с губ срываются лишь хрипы. Сакура Харуно рычит, как изувеченный зверь, застрявший в капкане. Я не могу выдавить из себя ни единого внятного слова. Когда я открываю рот — из него брызгами вырывается тёмная кровь. Вместе с металлическим, тошнотворным привкусом. Когда ты выпил два стакана собственной крови, то вся твоя жизнь кажется перевёрнутой. Сакура Харуно не виновата. Я хочу всем вам это доказать. И вместо этого размахиваю кулаками, стараюсь ударить охранника, харкаю вам под ноги слюни красного цвета и ору не своим голосом. Сакура Харуно ничего не может сказать — только кричит так, что дребезжат хлипкие стёкла. Я не могу ничего сказать — только ощущаю, как всё моё тело отдалось во власть иной личности. Послушная девочка-отличница свергнута с трона. Но Сакура Харуно... нет-нет, я... ни в чём не виновата.



Был отличный день. Мои глаза болели от ярких лучей солнца. Живот скручивало, потому что завтрак я готовила себе сама. Выходя из дома, я наступила в собачье дерьмо. Был отличный день. Я шла за Ино, которая тарахтела о подготовке к фестивалю и о том, что круто быть единственными старшеклассниками, кому в выходной доверили чуть ли не всю школу. Я тоже считала это крутым. Лишь по той причине, что у меня будет возможность повидаться с Саске — ещё одним счастливчиком, старостой параллельного класса. Был отличный день. Потому что именно сегодня я собираюсь убить Учиху.

Четыре года назад, когда я с Яманака оказалась в одном классе, я решила: мы — подруги навсегда. Ино была не против поддержать моё детское мнение, поэтому пару месяцев я жила в сказке. В нежной, доброй сказке, где никто не умирает и никто никого не предаёт. Потом у меня умерла любимая собака, совсем ещё молодая. Затем я увидела Ино, целующуюся с Учихой. Было больно? Ещё бы. Я пришла домой — и меня вывернуло наизнанку рыданиями.

Я любила Саске. Трогательно так, до желания блевать. Я боготворила его и, снося всех возможных богов, ставила на первое место. Я мечтала, представляете? Мечтала о моменте, когда Учиха, этот смазливый оскотинившийся идиот, подойдёт ко мне и признается в любви. Возьмёт на руки и поцелует. Я не могла спокойно спать, представляя во всех красках свой первый поцелуй. Наивная, глупенькая Сакура Харуно. Заточённая в свои фальшивые грёзы на два с половиной года.

Был отличный день. Я шла по школьному коридору с большой сумкой через плечо. В ней гремели столовые приборы, баночки с красками, баночки с таблетками, несколько кукол, костюмы участников, ноутбук, пять литровых бутылок — и всё на мне. Мистер Учиха Саске шёл по правую сторону от меня и лениво передвигал ноги. Его руки были пусты. Как и весь он. Я смотрела на фарфоровую куколку, внутри которой есть только воздух и темнота.

Полтора года назад в моей голове стал звучать незнакомый голос. Он о чём-то просил меня, шипел и злился. Он был женским и писклявым. Лишь через два часа с момента, как он появился, я встретилась в школе с Ино. Она заговорила. И её голос заглушал мой, тот, что был в голове. Это были два одинаковых голоса. Яманака говорила мне о том, что поможет завоевать Саске. Её голос в моём сознании дырявил виски.

Ино рассказывала, что Учиха любит ярких девушек. Что ему не нравится кого-то добиваться — ему нужно всё сразу. На следующей перемене я подошла к Саске. Он явно не был заинтересован и лишь окинул меня скучающим взглядом. Конечно, Сакура Харуно была не шибко привлекательная. Но рядом с нами никого не было. Я просто задрала школьную юбку, продолжая смотреть на Саске; он тут же подался вперёд, сгрёб меня в жестких объятьях и куда-то потащил. Как оказалось, в кладовку. Банальную, грязную и воняющую чистящими средствами кладовку. Мой первый поцелуй был смазанным и сухим.

Сначала была боль. Потом ещё раз боль, но я держалась и не смела закричать. Голос в моей голове звучал как колыбельная, хоть и фальшивил страшно. Я сразу же распознала отсутствие слуха, принадлежащее Яманака. Учиха двигался внутри меня без особых церемоний. Ни поцелуев, ни ласк, ни-ху-я. Через минут пять я, наконец, почувствовала, что это конец. Саске успел выйти из меня и кончить куда-то в ведро уборщика. Я вдруг громко рассмеялась, осознав, что никакого оргазма не было. Ничто так раньше меня не могло развеселить — даже парень, кончающий в грязное ведро. Я знаю, что здорово ударила по самолюбию едва ли не самого крутого старшеклассника в нашем крысятнике. Тем, что секс с ним для меня не принёс ничего. Я так и сказала Учихе. Ничего. Ты трахаешься слишком скучно. Сакура Харуно лишилась девственности не так сказочно, как того когда-то хотела. Но какое это имеет значение теперь? Я смеялась даже тогда, когда Саске, весь бледный то ли от злости, то ли от ущемления собственного достоинства, пытался надеть брюки. Пока я сидела на грязном полу, с раздвинутыми ногами, с кровью на внутренней стороне бедра. Я повзрослела.

Был отличный лень. Я с Саске и Ино стояла посреди спортивного зала и развешивала плакаты. Не пыталась даже вчитаться во всё то, что на них было написано. Мою голову всё равно занимали мысли другого характера: я хотела подловить момент, когда Яманака хоть на пару минут, но сгинет куда-нибудь. И она сгинула. В туалет, якобы подправить макияж. Я осталась одна с Учихой. Спортзал подхватывал любой звук и разносил его эхом ещё несколько секунд.

Я спрашиваю: не хочешь пить, Саске? Этот эталон красоты лишь кивает. Он не особо любит со мной разговаривать после того, что между нами было. Он презирает меня, считает ненормальной. Он будет прав, если когда-нибудь скажет, что у меня не всё в порядке с головой. Потому что в моей голове живёт что-то совсем неземное. Чужое и громкое. Я достаю из своей сумки бутылку воды и протягиваю её Учихе. Стою так несколько секунд, пока он, наконец, не замечает моей любезности.

— Спасибо, — говорит он мне неохотно.

И подносит ко рту горлышко бутылки, перед этим переложив крышку в другую руку. Я спокойно наблюдаю за тем, как Учиха жадно пьёт воду, в которой десять минут назад растворилось три таблетки. А в других четырёх бутылках была смертельная доза. Саске ещё не знает собственного везения, но он даже сегодня не столкнётся с ним лбом. Я позабочусь об этом, когда прибежит счастливая Яманака. Когда увидит распластавшегося на холодном полу спортзала Учиху, чей кончик носа идеально расположен: так, что не заходит за ограничительную линию поля.

Год назад, завидев миролюбиво трахающихся Ино и Саске, я подумала о том, что мне больно. Чьи-то когтистые лапы проходятся по моим рёбрам, задевая надёжно спрятанное сердце. Впервые послушная девочка-отличница Сакура Харуно подумала о кровавой мести. За всё, что случилось. За разрушенный мир, за разбитые мечты, за осколки надежды, резанувшие по глазам, пустив кровь. Я отомщу. Я буду готовить собственную месть. Я убью то, что дорого моей заботливой подружке. А её оставлю в живых, заставляя смотреть на мир, потерявший яркие краски. Пусть её голос навсегда заткнётся в моей голове.

Создавать план убийства и надеяться на то, что получится сбежать — верх идиотизма. Я не стану сбегать. Я позволю наручникам холодным металлом покрыть мои запястья. Я стану преступницей, которая всё признает. Ни единого отрицания. Ни. Единого. Сакура Харуно, это вы убили Саске Учиху? Конечно, это была я. Сакура Харуно, это вы дали Саске Учихе выпить отравленную воду? Да-да, это была я. Всё я.
Я. Я. Я.
Если долго смотреть на себя в зеркало, то можно увидеть загнанного в угол убийцу. Если долго разговаривать с самим собой, то можно свихнуться. Если долго позволять негативу себя одолевать, то можно кого-нибудь убить. Я отрицаю это? Нет. Зачем? Послушные девочки-отличницы не врут. Они подчиняются голосам в своих умных головках.

Был отличный день. Яманака, ринувшись к Саске, валяющемуся без чувств, споткнулась и встретилась лицом с полом спортзала. Не добежала. Я прошла мимо своей подруги и села на корточки рядом с Учихой, касаясь пальцами его шеи. Этот парень был жив, просто без сознания. Интересно, видит ли это сама виновница торжества. Я поднимаю взгляд на Ино, сохраняя на лице добрую улыбку. Без понятия, что такого было в моих глазах, но одноклассница пошатнулась, не в силах подняться с колен. Её руки тряслись, он сама дрожала.

— Зачем, Сакура? — всхлипывая, спросила меня Яманака.

Я задумалась, смотря в пронзительные голубые глаза Ино. На дне этих глаз был страх, непонимание, даже злость. Но моей злости было больше, моё непонимание было шире, а мой страх давно уже назывался иначе. Зачем, Сакура? Я спрашиваю себя. Зачем, Сакура? Мне можно не отвечать, молчать. Зачем, Сакура? Я выпрямляюсь и подхожу к сумке, вынимаю из бокового кармана пистолет и сажусь рядом с Учихой вновь. Ты когда-нибудь видела, Ино, как этот отброс умиротворённо спит? Перезаряжаю оружие, провожу ладонью по его гладкой поверхности, а потом — дулом по нежной бледной щёчке Саске. Он еле-еле дышит.

Я спрашиваю: он жив, Ино?

Яманака гудит от отчаяния. Я и раньше слышала, как она рыдает, но сейчас этот звук, усиленный неоднократно, ударяет по моим ушам и дарит блаженство. Вот она я, Сакура Харуно, отличница и просто зубрила, не умеющая заигрывать с парнями. Не следящая за модой, за собой, зато прекрасно наблюдающая за окружающими. В моих руках пистолет, сворованный у отца, в моей голове — голос подруги детства, а в моём сердце — ржавые гвозди. Я никогда не чувствовала себя такой несчастной. Никогда не чувствовала такого превосходства. И если сила в потерях всего, что у тебя было, то я готова лишить жизни того, кто тебе так дорог. Ты лишишься одного. Я лишусь всего. Сакура Харуно, ты признаёшь свою вину?

Выстрел взрывает тишину помещения. Белоснежная рубашка Саске теперь украшена разрастающимся бордовым пятном в области живота. Я не буду замечать того, что моя жертва начинает приходить в себя. Ведь у меня две жертвы. И ты, Ино, для меня гораздо важнее. Я делаю всё для тебя.

Я спрашиваю: он жив, Ино?

Полгода назад я изо дня в день приходила в школу и видела, как по коридору проходит сияющая красотой парочка. Они не смотрели друг на друга, но держались за руки. Они не говорили друг с другом, но зато жадно целовались на переменах возле лестницы. Они не знали ничего друг о друге, кроме имён, класса и возраста, но зато охотно рассказывали друзьям о себе. А я больше не подружка для Ино, больше не партнёрша для Саске. И если я сутками напролёт слышу в голове голос Яманака, но с самой обладательницей не общаюсь, то этот голос нужно умертвить. И если Ино любит Саске, но не знает о нём ни черта, то Саске нужно оттащить. Не трать своё время, Ино. Не трать моё время. Его почти не осталось. Тик-так. Вот так. Тик-так. Полгода назад был отличный день. Я создала идеальную месть.

Три месяца назад я снова заговорила с Ино, чтобы начать действовать.
Два месяца назад я узнала код от сейфа отца, чтобы начать действовать.
Месяц назад голос в моей голове стал громче моих мыслей, чтобы я начала действовать.

Был отличный день. Я выстрелила в Саске и ждала ответа на свой вопрос. Я отличница, а это значит, что я имею право задавать ученикам вопросы. Всякие. Сколько вам лет? Сколько существует частей света? Вас когда-нибудь били родители? Кто такие либералы? Вы умеете подавлять боль? Я не умею. Я не знаю. Я жду ответов.

— Ты убила его... — прохрипела Ино, согнувшись и так и не поднявшись с колен. Бессильная, бедненькая девочка, потерявшая источник грязных слухов о себе.

Я наставляю оружие на голову Учихе. Спрашиваю: он мёртв? Ты сквозь беспомощные рыдания пытаешься кивнуть. То есть, ты убеждена, что твой любовник сдох от моих рук? Спрашиваю: он точно мёртв? Хватаясь за голову, ты изо всех сил пытаешься подавить в себе крики. В этом спортзале всё будет громче, чем ты думаешь. Может, ты даже услышишь собственный голос, исходящий из моего сознания. Это как бешеный стук чужого сердца. Я спрашиваю в последний раз: он мёртв?

— Мёртв, — повержено выдаёшь ты, даже не поднимая головы.

Я ставлю тебе «два», Ино.

И два раза выстреливаю в голову Саске, попадая в одно и то же место. Теперь красивое личико разбито пулями. Кровавый мясной букет на чужом лице. Глазные яблоки пару раз дёрнулись на глазных нервах.

Знаешь, в чём преимущество быть девочкой-отличницей?
В том, что ты знаешь, когда человек мёртв, а когда жив.

Когда я прострелила Саске голову под твои рыдания и слепое согласие, он был ещё живым.



Сакура Харуно признала свою вину. Теперь она сидит за решёткой, лишь изредка и под конвоем выходя из камеры ради того, чтобы сесть на стул, взять в руки телефонную трубку и услышать голос. Я слышу то, что давно в себе уничтожила, изрезала, разорвала, отстрелила. Ненужная часть тела, лишняя ячейка в голове, третий глаз, спрятанный под одеждой. Я поднимаю голову и вижу бледное лицо, лишённое приятных черт.

Мне хочется провести ладонью по пуленепробиваемому стеклу, разделяющему нас, и улыбнуться. Ты не представляешь, как я счастлива, увидев тебя вновь. Какой уже раз ты навещаешь меня? Пятый раз за три года моего заключения. Сидишь напротив меня и говоришь что-то в трубку. Видишь, что я свою даже в руки не беру, но говоришь. Пытаешься что-то до меня донести? Воззвать к моей чести? К совести, сочувствию, жалости? Сакура Харуно хотела доказать, что ни в чём не виновата. Хотела, но не смогла, лишённая собственного голоса. Способная только верещать и драться, плеваться, кусаться. Я всё же беру трубку и подношу к своему уху.

— Зачемзачемзачемзачем...

Мне хочется провести ладонью по пуленепробиваемому стеклу, разделяющему нас, и улыбнуться. Я поднимаю свободную руку, но вместо приятной прохладной гладкости чувствую лишь боль в костяшках пальцев. Сакура Харуно признана невменяемой. Я хотела тебя ударить. Но я смотрю на тебя, бью по стеклу кулаком и тихо смеюсь. Сакура Харуно не раскаивается. Я так счастлива, что ты навестила меня. Я так счастлива, что ты до сих пор жива. Сакура Харуно счастлива, что ты до сих пор живёшь и мучаешься. Я так счастлива, что ты пришла.

Подношу трубку к своим губам, медленно их приоткрывая. Затем тихо, чтобы ты ощутила всю чужую злость, которая родилась во мне, когда твой голос затих в моём сознании, говорю:

— Ино.

Я так счастлива, что ты страдаешь.