Ты ужасна, но я всё ещё раздет. Пролог

Её глаза уже давным давно привыкли к приглушённому свету и ярким лучам разноцветных прожекторов, пробивавшихся через густую кальянную и сигаретную дымку. Больше половины из её гардероба было пропитано насквозь едкими ароматами дешёвого бухла и вызванной отвратным пойлом, спидозной блевотины, являющейся основной визитной карточкой их второсортного клуба к утру. Лёгкие, наверное, были засорены больше, чем у заядлого курильщика — короче, дохуя. Сколько бы персонал ни разговаривал с начальником, выпрашивая сделать запрет на курение в помещении, но пусть-его-нагнут-раком-негры-в-подворотне-руководитель отказывался, боясь лишиться львиной доли посетителей.

Взгляд барменши бездумно следил за изрядно подвыпившим знакомым. Покачиваясь на ногах, которые, видимо, хуево его слушались, юноша постарался не пиздануться и аккуратно обогнуть один из овальнообразных мягких диванчиков цвета ебаной фуксии, расставленных в отдалении от танцпола с зеркальным, захарканным и, вероятно, обоссанным полом. И всё же для поддержания равновесия блондину пришлось опереться на мебель рукой, естественно, вляпавшись в использованный презик каких-то хуеплётов, оставленный вместо чаевых официанту. Чёрные столики рядом с мягкой мебелью к этому времени обосрали донельзя различными пустыми бутылками, некоторые — о чудо! — тарелками и полуразбитыми стаканами или же бокалами.

Парень был настолько в хлам, что плевать он хотел на вязкую жидкость, стекающую теперь с его ладони. Неебические усилия для передвижения к следящей за ним девушке отнимали у него всю энергию, поэтому голубоглазый, не удосужившись вытереть руку хотя бы о свои штаны, с пиздецки хлюпающим звуком приложился измазанной пятернёй к гладкой, только что протёртой столешнице барной стойки, что заставило розоволосую ахуеть.

— Либо ты сейчас же убираешь с моего рабочего места свои обконченные руки, либо я размажу эту хуйню по твоему раскрасневшемуся ебальнику!

Грёбаные восемь часов услужливых улыбок и лицемерия с посетителями — к этому невозможно привыкнуть. И вот когда она закончила свою смену, отодрала от барной стойки слюни-сопли-и-хуй-пойми-что, на один из стульев завалился этот блондинистый урод и загадил всё нахер! Вот у кого ещё выдержат нервы? Очевидно, что не у Харуно.

— Сакура, не будь такой злюкой! — сонно промычал Наруто, прикладывая голову на отполированную поверхность, прохлада которой приводила его в чувства.

— Сакура, не будь злюкой! Сакура, ну, запиши на мой счёт, а я позже оплачу! Сакура, подумаешь, спьяну пытался облапать! Сакура, ты ведь не расскажешь Хинате, как я обменивался дымом с какой-то шлюхой*?

Со стороны, может, и выглядело забавно, как она его передразнивала, но у розоволосой это было особым субботним ритуалом: хотя бы чёртов раз в недельку сорваться на бухом Узумаки, который наутро ничего не вспомнит. Ведь девушку заебала эта работа. Она заебалась отдирать дерьмо от столов, оставленное малолетками, приходящими в этот гадюшник ради понтов среди ровесников. И почему их сюда пускают? Да потому что даже таким отстойникам, почти скатившимся до статуса притона, нужно хотя бы не оставаться в убытке. А несовершеннолетние выебонщики с кошельками состоятельных родителей — самые выгодные клиенты.

Другого выхода у зеленоглазой не было: только лишь со школьным образованием мало куда брали, а здесь ей удавалось, не без ужимок и лёгкого флирта, наскрести приличные чаевые или же попросту наебать ужравшихся в пизду лохов. Правда вот Наруто, тесно общающегося с хозяином клуба, она не трогала. Сама себе не признаваясь, Сакура считала его если не своим другом, то приятелем. Да и лишних проблем с начальством не хотелось. Всё же эту должность она отвоёвывала в своё время с трудом.

— Да, да, да! Я охуевший обсосок, оставивший жену дома и развлекающийся здесь. Пожа-а-алуйста, — умоляюще завопил Узумаки, — хотя бы ты пощади мою больную головушку!

— Уебывай-ка домой, обсосок! — хмыкнула розоволосая.

И только знающий её не первый год Наруто смог уловить в этой фразе нотки доброжелательности.

Наблюдая за удаляющимся к выходу недоприятелем, которого знатно штормило, зеленоглазая заставила себя выполнить свои же обязанности — барная стойка снова была приведена в порядок. Сдала администратору рабочее место после смены — и теперь с чистой, но отсутствующей совестью она могла отправляться домой, переобув настоебеневшие каблуки в удобные и горячо любимые кеды.

— До вечера, малышка! — проводил девушку усталой улыбкой один из амбалов-охранников, придержав для той дверь.

— Даже не надейся! — прикрикнула, отдалившись от выхода, Сакура, добавив шёпотом: — Петух глазированный!

Дерзкая, непокорная и довольно сексуальная барменша давненько являлась предметом споров мужской части персонала клуба. Возомнившие себя хреновыми охотниками, как стадо недоебаных баранов они слонялись в поисках расположения Харуно и пути к её заветной дырке. Дело дошло даже до ставок и внушительного приза. К сожалению, недоразвитые абортусы* не находили для себя другого развлечения, кроме как постараться перетрахать всё живое в радиусе досягаемости.

Яркий, броский макияж. Белая майка-алкоголичка с серебристыми стразами вдоль ворота, одетая поверх голого тела. Короткие шорты цвета хаки, приоткрывающие вид на соблазнительно упругие бёдра и выставляющие на показ длинные стройные ноги. Благо Сакура догадалась накинуть на себя чёрную, в тон кедам, толстовку с капюшоном, из-под которого торчали нежно-розовые, слегка завивающиеся космы, высвобожденные из заебавшего за ночь пучка; иначе вызывающий вид привлёк бы лишнее внимание гопоты у местного метро, нахуярившейся до такой степени, когда уже не замечаешь смену времени суток.

Зеленоглазая прытко влетела в нужный вагон, чтобы успеть сесть быстрее, чем тупые овуляхи, прущиеся в подземку хер пойми зачем в шесть часов утра. Возможно, несколько лет назад ей бы и стало стыдно за своё поведение, но мировоззрение Сакуры на данный момент оправдательно подсказывало, что жертвы порванного гандона не настолько уставали скакать на членах их ёбырей, чем она после своей смены.

Под пристальными взглядами парочки ахуевших от её наглости беременяшек розоволосая, ни капли не смущаясь, уселась поудобнее и решила вздремнуть. Всё же до замызганного райончика, где она с подругой снимает свою халупу, ехать ещё минут сорок. Самое время вспомнить и подсчитать, хватит ли ей сегодняшних чаевых, лежащих в заднем кармане шорт, по соседству с ключами, хотя бы на парочку упаковок её любимых мармеладок.

В укачивающем поезде засыпалось легко, но, как по будильнику, зеленоглазая вскочила с места при объявлении прибытия на её станцию. Вот только выйти из заполненного вагона ей не удалось. Сука! И откуда только понабежало столько народу?

Двойные дверки с шумом начали движение навстречу друг другу, а Сакуре ещё предстояло протолкнуться через кучку жирных старых шалав в глубоком климаксе. К огромнейшему пиздецу розоволосой, она не успела, оказавшись прижатой к стеклянным окошкам дверей несколькими огромными чёрными задницами. Воздуха оставалось катастрофически мало — и это единственное, что девушка запомнила перед тем, как услышала оглушительный хлопок и отключилась от болезненного удара обо что-то твёрдое.

Примечания:
обменивался дымом с какой-то шлюхой* — имеется в виду обмен кальянным дымом; один человек выдыхает после затяжки, а другой вдыхает выходящий изо рта партнёра дым, либо находясь слишком близко, либо припав к губам выдыхающего.

Абортус — продукт аборта; плод, имеющий массу тела меньше 500 грамм (спс, википедия).