В этом весь ты

***
Война меняет людей. Изменились и мы. Стали старее. Возможно, умнее. Возможно, мудрее. Быть может, даже сильнее. Изменился и ты. Но совсем не так, как мы. Ты стал совсем другим. Я часто задаюсь вопросом: что так изменило тебя? Разве только война? Или причина глубже? Мне так хочется снова донимать тебя своей болтовней. Но не могу. Ты не сказал мне ни слова с тех пор, как война окончилась. Ты и раньше не был многословен, однако сейчас ты пугаешь меня. Ты стал курить. Много и часто. Почти не выходишь из дома. Пропадаешь на миссиях...
***
Вот, в очередной раз, мы, с Чоуджи, идем по улицам Конохи. Навстречу нам движешься ты – не задумчивый, как раньше, а потерянный, с сигаретой во рту, со шрамом на лице, похожим на тот, что был у твоего отца, играешь металлической зажигалкой, подобием которой пользовался Асума.
Ты даже не посмотришь на нас – пройдешь мимо, не отрывая пустой взгляд от земли. Знаешь, даже Чоуджи свыкся с тем, каким ты стал. А я нет. Я остановлюсь, как всегда. Обернусь. Ты все так же будешь идти по улице, не замечая никого и ничего. А я буду смотреть тебе вслед, пока Чоуджи не положит мне руку на плечо, как всегда. Тогда, я весело, но натянуто, улыбнусь ему, как раньше, и мы, как ты, продолжим свой путь.
***
Знаешь, Шикамару, мне кажется, мы предали наших отцов. Они вынесли так много вместе. Прожили так много вместе. А мы? Наши дороги разошлись при первой же возможности. Похоже, мы не достойны называться ИноШикаЧо. Мы не прошли даже самое первое, серьезное жизненное испытание. Я часто вспоминаю нас. Да, нас. Не тебя, не Чоуджи, не себя, а нас. Вспоминаю то, какими мы были. Вспоминаю то, как работали в команде. Вспоминаю то, как ходили в кафе после каждой миссии, а Асума все оплачивал, несмотря на то, как много ел Чоуджи. А потом его не стало. Наверное, еще тогда наш маленький мир, общий мирок команды номер десять, начал тихо рушиться. А потом началась война. И погибли наши отцы. Знаешь, нам стоило гордиться ими, а не оплакивать. Только сейчас я понимаю это. Тогда, наш общий мир распался на куски.
***
Сейчас, ты лежишь тут. Весь израненный, без сознания. Твои глаза пугающе закрыты, а сердце едва слышно бьется. А я не могу сдержать предательских слез. Год назад. Ровно год назад я уже видела тебя таким. Мне так хотелось рассказать тебе, кричать тебе о том, что именно я спасла тебя. Что не Цунаде, не Сакура, не Шизуне, а именно я. Шикамару, я так не хочу вновь пережить ту боль утраты, ту боль потери. Это было чудо – то, что ты начал приходить в себя, начал глубже дышать, то, что раны стали затягиваться под зеленым свечением, что струился из моих рук, когда я потеряла всякую надежду на твое исцеление. Сейчас рядом с тобой мы – я и Чоуджи, - мы держим тебя за руки. И мы вместе, как раньше, - Ино, Шика, Чо. Шесть лет я так хотела сказать тебе так мало, но так много значащее. То, насколько сильно я люблю твою ленивую задницу. И, знаешь, я убью тебя, если ты умрешь!
***
Я зайду в твою белую палату. С цветами. Да, а как же без цветов? Помнишь, ты даже смеялся над тем, что я слишком озабочена ими? Возможно. Только, знаешь, они помогают мне отвлечься от жестокого мира шиноби. Ты не спишь, я знаю. Ты даже проводишь меня взглядом, думая, что я не замечаю этого. Я еще долго буду стоять возле вазы с цветами, поправляя и без того ровные лепестки, но так и не решусь сказать тебе что-то. И в этот момент по моей щеке пробежит нежеланная слеза, а мои руки нервно дернутся, уронив вазу. И она разобьется. На три ровных куска. Только, два из них будут лежать рядом, а третий отлетит к твоей кровати. А я буду беспомощно наблюдать за шутками судьбы. Ты медленно откроешь глаза и повернешь голову, смотря на меня. Я медленно пройду по палате, стуча каблуками, которые ты так не любил. Помнишь, ты даже смеялся над тем, какой неуклюжей я казалась тебе на них? Я подниму кусок разбитой вазы, который лежит возле твоей кровати. Кисть твоей руки, что окажется подле моей головы, дрогнет. А я сделаю вид, что не заметила. Ты будешь молча наблюдать за тем, как я хожу по палате, собирая осколки разбитой вазы, и вытираю мокрый пол. А я буду упорно глотать предательские слезы, готовые вот-вот разбиться о кафель пола. На тумбочке я оставлю три осколка красивой вазы, поняв, что склеить ее мне не под силу, и уйду, оставив тебя наедине с самим собой. А тебе еще долго будет мерещиться раздражающий стук каблуков о плиточный пол.
***
Я приду к тебе через четыре дня. Опять с цветами. Еду тебе приносит Чоуджи. Да и, ты, наверное, уже понял. В палате будет пусто. Окно будет открыто. А на тумбочке будет стоять ваза. Та самая. Склеенная. А потом раздастся скрип двери, и в палату войдешь ты. Помятый, весь в бинтах, с костылем под правой рукой. В палате резко запахнет табаком. Только, совсем другим, нежели был у Асумы. Надо же, а я уже подумала, что ты сбежал. И, правда, как глупо – ты же не Наруто. Ты будешь стоять в дверях, сверля мои спину взглядом. А я так и не повернусь, чтобы улыбнуться тебе. Буду молча стоять, держа в руках вазу. Ведь это ты ее склеил, так? Твоя рука заметна. Как всегда, неуклюже. Ты тихо, насколько позволяет твое состояние, пройдешь по палате и сядешь на кровать, не переставая наблюдать за мной. Скажи, почему ты делаешь это? Заставляешь меня волноваться? Просто, скажи хоть что-нибудь. Неважно что. Просто покажи, что ты помнишь меня. Обратись ко мне хоть раз за год.
- Те цветы были ужасными, - произнесешь ты, будто услышав мои просьбы.
А я, не ожидая подобного, вздрогну, и ваза вновь полетит на пол. Однако, твоя тень поймает ее. Ты будешь смотреть на меня, а я на тебя. А потом ты усмехнешься. Совсем как раньше. И даже тот шрам, что теперь украшает твое лицо, не испортит общей картины. Наоборот, он невероятно идет тебе. И мы будем молчать, не отрывая взгляда друг от друга. И, знаешь, я даже сочту подобное за некоторое проявление романтики с твоей стороны. Ты медленно поднимешься с кровати и, опираясь на костыль, вновь пройдешь по палате. Ты поднимешь вазу, что до сих пор держала твоя тень, возьмешь из моих рук букет нарциссов – твоих любимых цветов – и поставишь их на тумбочку. А я буду зачарованно наблюдать за твоими действиями, не шевельнувшись. Боже, как же хочется сказать тебе о том, как сильно я люблю тебя. Но я буду молчать. Молчать, наблюдая за тем, как ты смотришь на меня. Ты хочешь сказать мне что-то? Чувствую, что хочешь. Но ты так и молчишь. И я тоже молчу. Почему? Жаль, что на твоем месте не Саске, не Сай, не какой-нибудь любой другой парень. Ведь ты знаешь меня. Я бы, не стесняясь, заявила о своих чувствах, да еще и кричала о них на всю деревню. Но с тобой все иначе, Шикамару. Почему? Знаешь, никто даже и догадываться не мог о том, что я люблю тебя. Никто, кроме, похоже, моего отца. Он всегда видел меня насквозь. Часто подмигивал, посылая двусмысленные намеки, а я краснела, убегая к себе в комнату. Ты заметил, как со смертью наших родителей жизнь пошла под откос? Скажи, хотел ли ты быть главным стратегом Конохи? Да, я тоже не хотела становиться главным информатором. Вернувшись с войны, я собиралась с головой уйти в цветы, но разве бывает все так просто? И та мечта – работать в госпитале – внезапно испарилась. А ты все еще молчал. И я тоже. Неужели так сложно сказать что-то? Ведь я вижу, что ты хочешь. Ты всегда любил молчать, я знаю, но разве время для этого? Я тяжело вздохну, отвернув голову, не выдержав твоего взгляда. А ты, совершенно неожиданно, уберешь челку, скрывающую правую часть моего лица, где на щеке теперь был еле заметный шрам в виде молнии. Вот как мы переняли наследство наших отцов.
- Я люблю тебя, - совершенно не задумываясь, выпалю я.
А когда, наконец, пойму, покраснею до кончиков пальцев. Ты лишь как-то глухо хмыкнешь, внутри смеясь над моим растерянным видом, и крепко обнимешь, выдохнув «люблю тебя» - на ушко, совсем тихо, чтобы никто не услышал. Но в этом весь ты, Шикамару.