В конце спектра

Он лежал у нее на руках. Мертвый, похолодевший. Его сущность тленом оседала на ее коленях, обжигая легкие запахом свежей крови. Она проводила по его лицу, волосам, размазывая копоть взмокшими руками. И плакала. Тихо, как скулящий щенок, подвывая самой себе, своей слабости; сердце рьяно колотилось, било по ребрам и ныло сильной, практически непереносимой болью.

И было так паршиво, гадко, что хотелось уйти туда, к нему, разлететься пеплом над этой бренной землей.

Она не смогла. Не спасла его. Наруто умер у нее на руках, сначала так добродушно смотрел ей в глаза, а потом его взгляд, такой родной, замер – и она поняла: жизнь закончилась. Их последняя надежда на бытие растоптана врагом, убита и унижена.

Сакура поднялась, труп друга упал с ее ног безвольной куклой. Она посмотрела на него, вытерла слезы, смешав их с кровью и сажей и размазав по всему лицу, и побежала прочь. Так быстро, как могла, на что хватало сил и чакры. Бежала долго, уже по лесу, падала, разбивая руки в кровь, а колени – в мясо. Ветки на земле протыкали ноги, раздробленное дерево застревало между пластами плоти, вызывая пощипывание и ноюще-теребящую боль. Харуно бежала до тех пор, пока не споткнулась о корень, явно торчащий из земли, и упала на землю с разбега, с силой ударившись подбородком о сырую, пряную землю.

Уже темнело. Лес, и без того наполненный лишь сыростью, фантомно пробирающейся сквозь плотную листву, начал приобретать все более темные оттенки. Она попробовала подняться, чувствуя, что слезы снова подступают к горлу, и согнулась, сильно прижав руку к глазам, а второй пытаясь удержаться. Она плакала, навзрыд, громко всхлипывая, кричала, истошно, как будто пытаясь сорвать связки.

Было жутко, так отвратительно, что Сакура скорее с огромным удовольствием вырвала бы из груди ноющее сердце и, наконец, успокоилась, чем осознавать всю свою никчемность снова и снова. Они искали утопию. Всеобъятная иллюзия, постигающая каждую чертову земную тварь, охватывающая каждый квадратный сантиметр почвы. В этом не было ничего красивого, прекрасного, воспеваемого. Это было мерзко, отвратительно. Противно до полуобморочного состояния.

Осознание всего этого душило ее, и смерть самого близкого человека в этом мире все сильнее стягивала ее удушливую веревку на шее.

Сакура почувствовала на себе взгляд. Да, абсолютно точно. Пронзительный такой, чрезмерно ощутимый. И замерла, все еще немного содрогаясь в неугасающих рыданиях. Она резко повернула голову, так, что волосы метнулись и больно хлестнули по лицу.

Он. Черт возьми, там стоял он! Стоял и смотрел. Она замерла, задержала дыхание. Сакура снова почувствовала, как слезы вязким комком поступают к горлу.

- Поднимись, ты выглядишь жалко.

Саске стоял, как обычно, так пафосно-напыщенно, с этим напускным, дешевым взглядом, якобы очень холодным и безразличным.

Дрянь!

У Сакуры в голове бились мысли, целая куча, которые более-менее собирались в две четкие: как же ей, черт возьми, умереть пораньше, чем утопия Мадары и Обито накроет мир, и как, все-таки, прожить эти эфемерные пару часов, пока они оба не восстановят чакру для вечной техники. Подумала пару секунд, что поворачивалась лицом к теперь уже самому близкому человеку, ведь самый-самый близкий погиб часом ранее, все так же стоя на коленях, и посмотрела на него все тем же убитым взглядом.

- Его нет, понимаешь? Он умер у меня на руках, я не смогла ему помочь, черт возьми, я дала ему умереть, мать вашу, я… - вновь и вновь, по тысяче раз пробубнить слова, снова хватаясь за голову и сгибаясь в мнимой агонии.

А он смотрел на нее осуждающе, как бы подпитывая ее стимулом к самобичеванию. Потому что это был конец для них обоих, для всех, они обречены, и у них осталось всего несколько часов-минут-секунд.

Она резко замолчала, перестала бубнить и резко поднялась, в шаг преодолев расстояние межу ними и силой, всей, что в ней осталась, вцепилась ему в волосы.

- Он сдох! – истошный крик прямо в губы, до срыва голоса. – Он умер, понимаешь ты это, гребанный сукин сын?! Это конец, мать твою, абсолютно точно!

Сакура тянула его за волосы что есть силы, причиняя боль, но не отпускала, цепко держась за темные пряди. И смотрела прямо в глаза. Пристально, ее зрачки метались, взгляд снова начали застилать слезы, а на лице копоть и грязь с кровью запеклись в плотную маску. А потом она села на колени, прямо перед ним, в бессилии опустив руки на землю.

Саске знал, что конец неизбежен. Это было очевидно. В этом виноват Наруто. Да, во всем виноват только он.

Он ударил Сакуру по щеке. Грубо, со всей силы размахнувшись.

- Сука! Гребанная сука!

Еще одна пощечина. Еще, еще, еще. Ее лицо начало покрываться синяками, кровоподтеками, но она молчала. Ни писка, ни вскрика – ничего. Только молчание. Сакура в тот момент была ему благодарна, чувствуя свою неоспоримую вину в смерти Наруто, ей нужно было ощутить боль как бы в отместку.

Но Саске остановился. Сел на колени, рядом с ней, посмотрел на разбитое лицо и засмеялся. Истерично, сумасшедшее. Дико. И взглянул в ей глаза. Мертвые, разрушенный разум так и виднелся за завесой зрачка и радужки. Она даже не отреагировала.

Саске бредил. Он знал, что конец близок, знал, что он, такой каким был всю жизнь, умрет через минуту-другую. Он положил руку на лицо Сакуры, проводя выше, к затылку, и схватил за волосы, откинул ее голову назад. Провел языком сначала по ранке на щеке, слизывая кровь и немного свежего гноя, опустился ниже, к носу, обвел его кончиком языка, под ним, чувствуя вкус крови и грязи, и прикоснулся к губам. Прошелся по рту, по передним зубам, языку, теперь чувствуя привкус рвоты – ее наверняка стошнило прямо рядом с трупом друга – и опять же крови. А Сакура сидела, спокойно, не чувствуя ровным счетом ничего, только какую-то слабость по всему телу и щекотку по лицу, во рту, на губах. И не шевелилась.

И все закончилось. Моментом их личности растворились под оболочкой утопии.

Мир погиб. Теперь в нем жили куклы.