Ваш бог

Эта больничная палата отвратительна. Здесь даже простыни пахнут лекарствами. Белые стены, белый потолок, белая дверь. Белые трубки, засаженные под твою кожу. Вездесущий писк аппарата, который сохраняет твою жалкую жизнь. В парализованном, костлявом теле. Неподвижно лежащее ничто с именем, фамилией и датой рождения, указанными в документах. Пожелтевшие бумажки, которые сейчас теребят от нечего делать врачи. Такова их работа.

Моя дорогая сестра. Каждый день я навещаю тебя. Сижу возле твоей койки на деревянном стуле и разговариваю с тобой. Смотрю в твои тусклые голубые глаза и сочувствующе киваю головой каждый раз, когда замечаю твой мечущийся туда-сюда взгляд. Время от времени размеренное пиканье сбивается — и палату заполняет своей необъятной тушей медсестра. Всегда разная. Всегда уродливая.

— Не волнуйтесь, — из раза в раз повторяет мне она, имеющая десяток лиц и тел. — Состояние Вашей сестры уже постепенно стабилизируется.

Хорошо, отвечаю. Я пока посижу ещё с ней немного, ведь ей так будет спокойнее.

Когда медсестра выходит из палаты, я снова перевожу всё своё внимание на тебя. Спрашиваю, как ты себя чувствуешь. Естественно, ты не отвечаешь. У тебя нет возможности раскрыть рта. В твоём распоряжении лишь сотни различных взглядов, которыми ты можешь посмотреть на посетителей или врачей. Спустя три месяца после той автомобильной катастрофы твои друзья перестали навещать тебя. Две с половиной недели назад тебя перестал навещать даже наш дядя. Бедняжка. Жертва обстоятельств. Наказанная.

Твой бог, да? Ты ведь очень верующая. Любая удача — это всё воля божья. Любое несчастье — это всё воля божья. Ты так считаешь до сих пор. Всем правит бог. Это всё он делает. Великий спаситель, великий судья. Твои повреждённые внутренние органы, твоя частичная потеря памяти, твои раздробленные кости — это всё воля божья. Великий лжец. Как ты ещё его можешь назвать? Великий садист. У меня есть столько способов показать тебе, как твой всевышний отказался от тебя.

Я говорю тебе, что лучше бы ты сдохла. Знаешь, сестра, это было бы гораздо проще. Милосерднее. Ведь ты единственная, кто остался в живых в той аварии. Когда я приехал на место катастрофы, там были лужи крови, погребённые под металлом и стеклом конечности — и твоё израненное тело на носилках. Под летним солнцем, на едва ли не плавящемся асфальте. Спасённая, уцелевшая, проклятая. Твой бог обрёк тебя на вечные страдания от собственной никчёмности. И я говорю тебе: лучше бы ты сдохла. Вместе со всеми, кого забрал твой справедливый спаситель.

Год, день, месяц — теперь числа тебе безразличны. Ничего не поменяется со временем. Ты останешься такой же сломленной, слабой, ненужной. В своих мыслях ты наверняка уже давно сорвала голос. В отчаянных молитвах вернуть хотя бы часть того, что у тебя отняли. Возможность передвигаться, внятно говорить, совершенствоваться или деградировать. Скажи спасибо своему богу. Когда ты в детстве издевалась надо мной, я послал его в жопу.

Твой бог был послан — и ты так рассвирепела, что разбила мне ударом ноги нос. Здравомыслящая, примерная старшая сестра, искренне любящая своего младшего брата.

Ты — это яркий пример человека, каким я никогда не захочу стать.

Я сижу рядом с твоей койкой, рядом с твоим обездвиженным телом, и шепчу: он оставил тебя.

На протяжении двадцати лет ты следовала лишь собственной вере. Она так беспощадно тебя ослепляла, что я до одиннадцати лет тебя боялся. Чуть ли не избегал, опасаясь сидеть за одним обеденным столом. Потому что вечерами наблюдал за тем, как ты корчишься от восторга, произнося перед сном очередную молитву. Наивно веря в то, что бог спасёт тебя от кошмаров. Что следующий твой день будет счастливым. Ты в это верила. Веришь.

Сейчас, сестра.

Сейчас твой день счастливый? Растянувшийся на долгие полгода. Один-единственный день, который ты будешь проживать всю свою оставшуюся жизнь. В лежачем положении, зависящая от аппаратов, чей раздражающий писк отскакивает от стен и вдавливается в мои уши.

Среди этого уже тебе привычного звука ты различаешь голос своего бога? Который оставил тебя беспомощной, но для которого до сих пор предназначены твои немые молитвы.

Прославляй того, кто бросил тебя в таком состоянии. Разбитым человеческим сосудом, из которого ушёл здравый ум и данная с рождения красота. Ты ведь никогда его и не спросишь, зачем он это сделал с тобой. За что вырвал из рук жизнь и обменял её на предсмертную тишину. Ты никогда не сумеешь признать реальность, которую я хочу тебе преподнести. Никогда не поймёшь, что я делаю это ради тебя одной. Я ведь твой младший брат. Я ведь люблю тебя. Касаюсь твоих пальцев и тихо говорю: когда-то любил.

Твоя жизнь — пустырь, занесённый пылью и мусором. Религия отказалась от тебя и оставила погибать под жестоким гнётом. Сколько бы ты ни пыталась становиться сильной — не станешь. Сколько бы ни отталкивала ложь, за которую карает твой спаситель, — не оттолкнёшь. Будешь поглощать её маленькими порциями. Прямо здесь, в больнице, ты начала это делать. Нарушать заповеди, сбиваться с истинного пути. Тебе говорят, что ты не умрёшь, но ты уже труп. Как ты этого не поймёшь, сестра?

Твой бог вытер об тебя руки. Как неопрятный холостяк вытирает пальцы, измазанные жиром, о белоснежную скатерть. Теперь ты всего лишь грязная тряпка. Быть может, белоснежна, но не вся. Опороченная последовательница слепого культа.

Вдыхая запах медикаментов, я улыбаюсь. Говорю, что если ты встретишься со своим богом, то он не ответит тебе ни на один вопрос. Он просто не будет знать ответов. Всё происходящее он не записывает на камеру, чтобы потом делиться на своих Небесах с ангелами этими поистине забавными кадрами. Вероятнее всего, что он просто не узнает тебя.

Кто ты для него? Я спрашиваю.

Очередное «дитя», каких миллионы.

Твой взгляд испуганный. Размеренное пиканье учащается, а после моего долгого молчания снова восстанавливается. Если бы ты могла двигаться, если бы ты могла говорить, если бы ты могла снова смотреть на меня как на отброса — я не сомневаюсь, ты бы ударила и накричала на меня. Смеялась бы надо мной и моей слабостью. Что я слишком худой. Что я похож на девчонку. Что я чёртов атеист. Последнее ты во мне ненавидела. Последнее во мне ненавидела вся семья. Глубоко религиозная, глубоко уязвлённая.

Я говорил, что они ухватились за то, чего не существует. Просто иллюзия, которая даёт надежду на то, что после смерти нас кто-то будет ждать с улыбкой на лице. Что за нами кто-то наблюдает и подмечает все наши грехи или добрые дела.

На меня кричали.

Я говорил, что их богу нет до них дела. Они для него все на одно лицо. С выпученными, доверчивыми, блестящими глазками-бусинками. Существа, которые надеются на тёплое местечко под крылом создателя.

Меня били.

Я говорил, что невозможно быть зависящим от незримого. Сотни тысяч глупцов доверяют свои судьбы помутнению рассудка. Спасение, надежды, уверенность — они ищут это не в себе, а в ком-то. В том, кого даже нельзя назвать человеком. Белая вспышка. Свет в конце тоннеля, о котором говорят пережившие клиническую смерть. Как можно что-то увидеть, если ты не в состоянии открыть глаза?

Меня запирали в подвале.

Мне затыкали рот.

Меня проклинали.

Меня принуждали верить во что-то.

Мне навязывали религию.

Мне угрожали божьей расправой.

Я говорю: сестра.

Подаюсь вперёд, к тебе обездвиженной, кладя свою руку, со следами ожогов и с отсутствующим безымянным пальцем, на твою.

Я говорю: ответь мне.

Разглядываю болезненного вида лицо своим единственным видящим глазом, который когда-то я сумел закрыть от выплеснутого кипятка.

Я говорю: что он сделал?

Кроме того, что позволил родителям погибнуть, оставляя их разорванные тела валяться на трассе под тяжестью разбитой машины. Кроме того, что лишил тебя полноценного существования. Кроме того, что не откликался на твои безнадёжные мольбы. Кроме того, что позволил ручке двери в больничную палату сломаться. Кроме того...

Кроме того, что он сделал всё ради тебя.

Писк аппарата начинает меня раздражать. Я поднимаюсь со стула и подхожу к тебе ближе. Наклоняюсь, чтобы видеть страх, что заставляет твои глаза блестеть посреди этих белоснежных больничных руин. Ещё ниже — и я едва ощутимо целую тебя в лоб. Вспомни запах своего младшего брата, который когда-то любил тебя. Ведь младший брат никогда не забудет тебя. Ту, которая ненавидела не по своей воле и срослась с этим, лишившись личности.

Будто я не видел испуга в твоих глазах, просьбы простить, когда ты ударила меня в первый раз за осквернение имени вашего бога.

Будто я не слышал, как мать настраивала тебя против меня, объясняя, когда на меня надо наорать, чтобы я заткнулся.

Будто я был слепым и глухим.

Будто я — часть вашей общей галлюцинации. Абзац из сказки про счастливую семью.

Сестра, моя жалкая сестра...

Писк аппарата заглушает мои слова. Дверь в палату сотрясается от ударов медперсонала.

Выпрямляюсь, с улыбкой наблюдая за тобой.

Наши родители говорили, что Смерть — это тоже бог. В чёрных одеяниях, с ржавой косой. Непреклонный и жестокий. Именно он обладает возможностью распоряжаться жизнями людей.

Монотонный писк заполняет помещение. Серии ударов в дверь прекращаются.

Я стал твоим богом, сестра. Существующим богом.

И я знаю ответ на вопрос «зачем».