Ветром по волосам

Запах ее волос. Какаши всегда его любил.

Тогда она была ребенком, запретным плодом. Лишь сейчас он заметил, как она повзрослела. Когда-то худенькое, почти костлявое тело налилось, оформилось.

Хатаке нравится касаться ее обнаженных плеч, опускаться ниже, проводя языком вдоль ключиц. Он всегда мечтал попробовать на вкус эти маленькие пухлые губки. Яманако часто сжимала их в тонкую линию, заставляя белеть. Но только не сейчас. В это мгновение она подавалась ему навстречу, разведя руки в стороны, точно крылья, готовясь взлететь.

Он запустил прохладные пальцы в золотистый шелк волос, перебирая солнечные нити, собранные в высокий хвост, проводя по всей их немалой длине.

Какаши молил богов, чтобы время остановилось, чтобы девчушка хоть немного считалась с его чувствами.

Ему хотелось кричать, но отныне он нем. Он не скажет ей о том, как с замиранием сердца ждал, когда объявят состав его команды.

Как с трудом сдерживал рвущееся наружу, пытающееся проломить клетку из ребер сердце, когда девочка пробегала мимо, зная его только как учителя последнего из Учих.

Как с омерзением смотрел на порочных женщин, такого же порочного мира. Ино была точно из другой реальности. Точно небесное создание не сумевшее замаскироваться под мерзость этой жизни.

Он никогда не расскажет ей о том, как боялся спугнуть, затаивая дыхание, изящное видение, когда она, такая легкая, точно эфир, подходила на расстояние вытянутой руки.

Такая миниатюрная, хрупкая, она, казалось, могла поместиться в ладонях. Хатаке нерешительно коснулся полураскрытых мягких губ. Они опьяняли, сводили с ума своей податливостью, заставляя впиваться в них неистовой силой. Ино сощурила присущие только ей глаза с бирюзовой прозрачностью зрачков. Какаши оторвался лишь заметив тонкую трещинку на иссушенных им губах. Она наливалась багряной алой жидкостью, собираясь в небольшую каплю, стекая вдоль затвердевшей корки вниз. Хатаке хотел стереть багряную жидкость, но лишь колыхнул ее.

Свет, казалось, источало не садящееся солнце, не восходящий диск бледной луны, а эти бездонные глаза, устремленные на горизонт, сквозь самого Какаши.

Он хотел кричать, молить о том, чтобы она на него взглянула, увидела сквозь свет. Но ведь он отныне нем.

Ему хотелось рыдать, хотелось почувствовать ответные объятия.

Но он отныне мертв. Отныне он лишь ветер.

Он лишь развивает ее волосы цвета полуденного солнца. Он унес свою тайну в могилу. Тайну своей порочной души.

Он лишь слегка колыхал тонкие нити золотистого шелка волос, а она подавалась навстречу ветру и заходящему солнцу. Какаши любил запах ее волос.

Теперь он им стал. Он безмолвно молил богов, чтобы она жила, чтобы улыбалась, чтобы дышала. Дышала им.