Визави

Если бы меня прямо спросили, когда это произошло, я бы честно ответил – не знаю. Начиналось всё с простого непонимания, что имелось в виду под словом «это», и заканчивалось нежеланием делиться с кем попало внутренним состоянием.
Если бы меня спросил Наруто, я бы пожал плечами и сделал бы вид, что не понимаю, о чём он. Если бы меня спросила Сакура…
Если быть честным перед самим собой, с неё-то всё и началось. Точнее, с её равнодушия, теперь сухого «Саске» и полного нежелания контактировать. А я отвечал ей взаимностью, пока не пришёл Наруто со своим глупым предложением.
С моего возвращения в Коноху прошёл год, за который я успел поменять отношение как к самому Листу, так и к окружающим, получить наконец-то ранг АНБУ и вернуть бывших фанаток. К последнему я не стремился, всё получилось как всегда само собой – если первые месяцы они смотрели на меня с опаской, то сейчас вернулись к влюблённым взглядам, раздражающему «Саске-кун», подбрасыванию мне в почтовый ящик любовных писем и, что бесило больше всего, открытым приставаниям, которые словно говорили: девочки выросли, выросли и их потребности. И их не останавливали ни уничтожающие взгляды, ни отталкивающие жесты, ни прямое «отвали». Тогда-то и пришёл Наруто, и, если бы не моя тогдашняя отчаянность, я бы вряд ли принял его желание помочь.
В руках Наруто был свиток, а в нём – имена немногих девушек старше пятнадцати и младше двадцати, которые не были замечены в рядах моих фанаток и которые являлись предполагаемыми кандидатурами на место моей потенциальной девушки. Короткий такой список. А имя «Сакура Харуно» было самым последним, написанное мелким почерком и явно с большой неохотой. И, если бы не вспоминалось её отношение ко мне весь этот год, я бы выбрал её в самую последнюю очередь.
Первой проблемой стало то, что Сакуры не было в деревне. К моему большому удивлению и к недовольству Наруто, который был неприятно поражён моей неосведомлённостью, оказалось, что Харуно уже как месяц числится в рядах АНБУ и почти две недели отсутствует. А когда я, наконец, встретил её, непривычно бледную, измотанную затянувшейся миссией, то понял, как тяжело ей с новым рангом. Она с явной неохотой всё же впустила меня к себе, я озвучил предложение стать моей девушкой, её брови сошлись на переносице – и я видел, как она, уставшая, непонимающая моих мотивов, с трудом сдерживается от желания сорваться прямо на мне – на том, кто когда-то был всем для неё. Это было для меня неприятным открытием, но когда Сакура внезапно заметно успокоилась и согласилась, настал мой черёд хмуриться и не понимать её мотивов.
Почти сразу же обнаружилась вторая проблема: план Наруто сработал, девушки отстали от меня – и вместо этого начали травить жизнь Сакуре. Сначала это было даже забавно, когда она приходила домой с большим пятном от зелёной краски на безрукавке, или промокшая до нитки, или срывающая со спины листок с надписью «Ударь меня». Но потом, когда ей начали прямо угрожать, под руку разъярённой Харуно попали и пятеро самых медлительных моих фанаток, и я сам – совершенно случайно, просто пытался остановить её.
Третья проблема была самой горькой – Сакура не была девственницей. Это было обидно, а попытки узнать имя её первого оказались провальными – Харуно упорно молчала и отводила взгляд. Тогда-то и послышались первые звоночки ревности, но из-за моей злости и взыгравшегося чувства собственности я услышал их только спустя долгое время.
Остальные проблемы обрушились сразу же, как только я предложил Сакуре жить вместе. Хорошо готовила она исключительно лекарства, яды и противоядия, пресс у неё был едва ли не таким же крепким, как у меня, и, что самое важное, - с ней было ровно настолько же сложно, насколько и интересно. Да, Сакура была нервной, рука у неё была тяжёлой, а её разительные перемены в отношении ко мне порой выводили меня из себя, но – мне нравились её манера разговора, её сила, и постепенно я начал замечать, что улыбку всё сложнее и сложнее получалось сдерживать при разговоре с ней.
Заключительной проблемой стала последняя миссия Сакуры как АНБУ в частности и как шиноби в целом. Она задерживалась почти на неделю, но, увидев её у ворот Конохи, невероятно бледную, еле стоящую на ногах, я на мгновение позволил себе облегчённо вздохнуть. И только потом, когда она без чувств упала на руки Изумо и Котетсу, когда медики сразу же по прибытию в госпиталь доставили её в операционную, а вслед за ними буквально вбежала Пятая, когда дежурные медсёстры еле сдерживали меня от попыток ворваться внутрь – только тогда я понял, насколько всё серьёзно, и позволил себе волноваться. И, ударяя кулаками по стенам госпиталя от собственного бессилия, разбивая костяшки в кровь, елозя окровавленными пальцами по белоснежной краске, оставляя на ней кровавые разводы, снова и снова не позволяя медикам залечивать мои раны, я лишь надеялся на то, что физическая боль заглушит душевную – даже без Шарингана я видел тончайшую нить, соединяющую душу Сакуры с её телом. А когда через несколько долгих часов вышедшая из палаты Тсунаде вытерла пот со лба, улыбнулась мне и кивнула, когда через пару дней мне разрешили пройти к Харуно, жизни которой больше ничего не угрожало, и я увидел её, с длинной лентой капельницы на руке, перебинтованной головой и белой тканью, закрывающей правый глаз, но – живую, слабо улыбающуюся, со сверкающим взглядом – я услышал все те звоночки, которые не слышал раньше, увидел, как разрушилась стена отчуждения к Сакуре, которую я выстраивал долгие годы. И, падая на колени перед её кроватью, осторожно обнимая и утыкаясь лбом в её живот, моля её оставить работу шиноби, я понял, что то хрупкое счастье, которое оставило меня в детстве, вернулось – вместе с ответными объятиями Сакуры, с её рукой на моей голове, с улыбкой на её губах. Только после этого, впервые за долгое время, я мог со всей честностью благодарить судьбу – за то, что дала мне ещё один шанс побыть с дорогим мне человеком.
Согласилась с моей просьбой Харуно только после выписки, и то с большой неохотой: покричала несколько часов, разбила бОльшую часть посуды и, успокоившись, ворча и обзываясь, направилась к Тсунаде – сдавать маску и снаряжение. После этого она ещё долго обижалась, демонстративно не разговаривала со мной, но я видел, что работа в госпитале нравится ей гораздо больше, чем, к примеру, защита феодала или сопровождение очередного высокопоставленного лица. Постепенно Сакура всё же смягчилась, вернулась к нежным поцелуям и крепким объятиям. И я, как желторотый птенец, выпавший из гнезда, покинувший отчий дом, рано лишившийся родительских ласк, тянулся к ней, к теплу её рук. А она, некогда разочаровавшаяся в первой любви, тянулась навстречу мне в ответ. И, греясь в её объятиях, я медленно оттаивал, открывался Сакуре с новых сторон, ценил каждую проведённую вместе минуту и чувствовал, что вместе с этим во мне начинает зарождаться любовь к этому прекрасному существу в моих руках. Было приятно возвращаться домой с миссии, видеть её, дремлющую у входной двери, осторожно брать на руки и переносить в спальню, или мечущуюся на кровати из-за кошмаров, легко касаться губами её лба и чувствовать, как она успокаивается, словно ощущая моё присутствие. Было приятно есть пересоленный мисо-суп и чувствовать на себе её виноватый взгляд, обсуждать количество будущих детей и их имена, вместе выбирать обручальные кольца, переплетать свои пальцы с её и понимать – вот оно, счастье, улыбается мне, откидывает назад розовые волосы и одаряет меня ласковым взглядом зелёных глаз. И, улыбаясь Сакуре в ответ, я знал – проблем больше не будет.