Впусти меня

Очень советую сначала включить эту композицию: Joseph Bishara – Souls Pulled In. Она создаст нужное настроение, а также поможет окунуться в атмосферу.

- Впусти меня. Тут так холодно. – Шёпот, раскалённым железом вливающийся в уши, вызывал дрожь по всему телу, страх, липкой паутиной окутывал разум, а сердце билось так сильно, что, казалось бы, банально выскочит из груди. Снаружи, там, в темноте, послышался едва слышимый плач, а в тяжёлую дубовую дверь стал биться некто. И сразу в голове возник облик маленького, замёрзшего мальчика, который, стуча зубами от холода, плакал и льнул к двери. Забуза, вздохнув, скрючился на полу, закрывая уши руками, но тот-самый-шёпот проникал даже сквозь преграду. Ощущалось, что от него не скроешься нигде: настолько всепроникающим он был. – Ну пусти же! Пусти! – Плач стал таким отчаянным, таким душераздирающим, что Забуза, носящий в данное время фамилию Момочи, как под гипнозом встал и, с силой приложившись к щеколде, раскрыл дубовую, такую надёжную дверь. Воистину зимний, ледяной воздух нырнул мимо него, но перед домом никого не было.
- Спасибо, - шепнули на ухо, а после он уже не слышал, не видел и не чувствовал. Ничего.

- Отец, расскажи мне ещё истории про Лес! – возбужденно подпрыгивая, вокруг Забузы скакал маленький черноволосый паренёк, обращая на себя внимание уставшего охотника. Хмуро посмотрев на сына, мужчина провёл ладонью по волосам и недовольно проговорил:
- Ты сотни раз слышал об этом, Хаку, сколько можно?
Умоляющий взгляд бездонно-серых глаз, и нелюдимый, обычно не приемлющий особой чувствительности Забуза ласково потрепал волосы пятилетнего сына, привлекая его к себе и усаживая на колени. Хаку, мимолётно обняв отца за шею, устроился поудобнее и с вниманием, присущим явно не маленьким шаловливым детям, стал слушать истории, которые действительно слышал уже сотни раз.
- Однажды юная красивая дева по имени Аико, что означало «Любимый ребёнок», полюбила молодого самурая, что жил в городе, отделенном от нашей деревни большим дремучим Лесом, – начал охотник, а Хаку, затаив дыхание, внимал с невероятной радостью в глазах.- Но их любовь была столь сильной, столь прекрасной и ценной, что каждую ночь они встречались у Озера, называемое Соконаши – Бездонное. И в самом деле - дна в этом чистом красивом, как зеркало, Озере не было видно, и никаких длинных прутов не хватало, чтобы достичь илистой поверхности. Пока об этом не узнал строгий отец девушки, мечтавший, что дочь выйдет замуж за одного из ремесленников. Поэтому юная Аико сбежала из дома и сразу же пошла на место встречи, в надежде, что возлюбленный придёт и спасёт её. А в это время самурай, посланный властью Дайме на войну, тосковал без любимой и не мог ни оповестить её, ни предупредить. А Аико ждала, ждала до тех пор, пока не истощала от недостатка еды, пока не потеряла способность ходить от холода. И единственное, что ей осталось, - это взмолиться всем известным Ками о смерти. И тогда Озеро взбурлило, накрывая её волной из ледяной, жалящей воды и утаскивая на самое дно, которого никто никогда больше не почувствует. И с тех пор в нашей деревне раздается жалобный плач несчастной Аико, которой очень холодно и голодно. Она рыдает, просится погреться, но никто из людей, что напуганны её видом, не пускает на порог каппа*.
Юный, очень чувствительный Хаку молча утыкался лицом в грудь отца и беззвучно плакал, а такой грубый, привыкший к работе с оружием и убийству Забуза тихо баюкал сына на коленях.

*Каппа – в японской мифологии это аналог нашего водяного.

- Отец! – Голос сына эхом разнесся по опушке, достигая кроны даже самых высоких деревьев. Забуза, недовольно покосившись на Хаку, отложил лук в сторону и, уперев руки в бока, пробурчал:
- Кажется, я говорил тебе не мешать мне работать, так, сын?
Запыхавшийся парень, уткнув ладошки в колени и опустив голову вниз, пытался отдышаться, жадно хватая воздух ртом. Было видно, что он ужасно торопился донести до охотника что-то, но так быстро бежал, что сбил всё дыхание. Забуза, не отличавшийся особой терпеливостью, мрачно рявкнул:
- Ну, говори!
- Отец, я только что слышал от матушки, а она слышала от соседки Кагами-самы, а она – от кузнеца Макото, что в Лесу завёлся опасный зверь! Он кромсает маленьких животных, видимо, у него длинные острые когти. А ещё поговаривают, что сына у семейства Маши убил тоже он. Мальчика давно никто не видел.
Момочи, поморщившись, исподлобья посмотрел на переживающего сына. Хаку всегда был таким: искренним, чувствительным, добрым мальчишкой, для которого убийство зверей, пусть и для пропитания, считалось чем-то ужасным, аморальным. Сколько раз охотник мечтал о том, что сын когда-нибудь продолжит его дело, и в лавке, в которой заправляет его жена и мать Хаку, будет всегда свежее мясо, не счесть. Но сын категорично отказывался, чуть ли не со слезами говоря о том, что не сможет причинить вред живому существу. И когда Забуза возвращался домой с добычей, то всегда видел немой укор в серых выразительных глазах Хаку, который, однако, радостно приветствовал главу семьи. И сейчас, мольба во взгляде сына заставила охотника слегка улыбнуться и сказать:
- Хорошо, Хаку. Скажи матери, что я поищу этого нафантазированного зверя, слухи о котором ты со всей деревни собирал, вернусь к закату.
- Пойти с тобой?
- Нет, сын. Лучше помоги матери, а я сам управлюсь. – Подхватив лук и зацепив его на плече, охотник двинулся вглубь рощи, шагая настолько тихо, насколько это было возможно. Привычно отслеживая знакомые тропы, Забуза смотрел по всем сторонам, слегка пригнувшись к земле и ступая так, чтобы стопа полностью вставала на землю, без перекатов с пятки на носок. Так звук от шагов становился намного тише, а для охотника, причём чертовски хорошего, это было самым главным знанием. Когда-то он пытался научить этому и Хаку, но сын, от природы очень лёгкий и тщедушный, делал это без проблем. И собирая травы по наказу матери, никогда не распугивал живность, которая, ирония, льстилась к нежным рукам мальчика. А от его отца неслась во всю мощь.
Невнятный хруст раздался сбоку. Мигом подобравшись, Забуза схватил рук и, машинально натягивая тетиву со стрелой, махнул за дерево. Полностью скрытый от возможного зверя, он аккуратно, стараясь сильно не высовываться, выглянул на одну из полян. Никого. Вот только виднелось что-то впереди, совершенно отличное от нынешней флоры. Бдительно осмотревшись, охотник, ступая всё так же тихо, прошёл вперёд, останавливаясь у… рубашки? Подцепив стрелой ткань, Момочи осмотрел её, но не узнал, хотя видел, казалось бы, всех жителей их маленькой деревушки. Слишком красивой она была, парчовой, и, если бы не грязный измятый вид, могла бы принадлежать кому-то из господ, проживающих по ту сторону Леса. И охотник, как и положено здравомыслящему человеку, предположил бы, что некто здесь просто развлекается вместе с прислужницами, купаясь в чистейших озёрах и не боясь гнева родителей. Но чутье настоящего охотника взбесилось, и, привлечённый шумом, Забуза прошёл к тому самому Бездонному Озеру, о котором слагались легенды. И то, что он там увидел, привело в замешательство даже такого бывалого человека, как Забуза Момочи.
Нежась на солнце, которое здесь, к слову, было не столь жарким из-за скрывающих половину лучей ветвей деревьев, на камне, что высился посреди Озера, лежал молодой парень. Его кожа была настолько бледной, что, казалось бы, он давно умер. Но нет – равномерное движение груди явственно говорило о сделанном вдохе и выдохе. Небрежно сложенные под голову руки, прищуренный взгляд из-под ресниц на небо, опущенные в воду ноги. Всё это было бы нормальным, если бы не одно «но» - паренёк был полностью обнажен. Смущенно кашлянув, Забуза едва заставил себя отвести от тела мальчика взгляд. Это было таким аморальным, противоестественным, но с другой стороны - он помешал уединению. И сейчас стоял и пялился, как распоследний холоп, в жизни не видавший обнаженного тела. Пусть и мужского. Пусть и молодого мальчика, по возрасту не старше его сына.
Привлеченный шумом, мальчик резко сел и уставился на охотника. Невероятного цвета глаза – такого насыщенного, аметистового цвета - казалось бы, лишали последней воли. Лёгкая полуулыбка-полуухмылка растянулась на сочных красных губах, будто кто-то совсем недавно с яростью целовал их. Мотнув головой, Момочи попытался отогнать мысли подобного рода. А парень, всё так же улыбаясь и не стесняясь наготы, смотрел на мужчину этим своим воистину колдовским взглядом.
- Прости, - проговорили губы охотника против воли. – Ты потерялся?
- Нет. – Чарующий, чуть хриплый голос. Но почему-то всё тело враз покрылось мурашками.
- В таком случае, что ты здесь делаешь? – нахмурился Забуза, на всякий случай отставив лук в сторону, стараясь показать, что не причинит вреда. Этот жест не остался без внимания мальчика - улыбка стала шире, и на мгновение Момочи показалось, что в ней блеснул ряд острых зубов, как у хищной рыбы. Нет, показалось. Это же… просто мальчишка!
- Просто сижу, - пожал плечами этот странный парень.
- А где твоя одежда? – Незнамо для чего, но охотник упорно продолжал разговор, хотя нутро и инстинкт самосохранения требовали бежать отсюда без оглядки. Забуза рассердился сам на себя. Да что же это такое?..
- Она мне не нужна, - как-то зловеще ухмыльнулся мальчишка. – Как вас зовут?
- Забуза. Момочи Забуза. – Моргнув, мужчина сам не понял, почему с такой поспешностью выпалил имя. Это не похоже на осторожного, бдительного охотника. Но глаза-аметисты коварно притягивали. – А тебя?
- А меня зовут Суйгетсу. И добро пожаловать, Момочи Забуза.
- Добро пожаловать куда? – удивленно спросил мужчина, делая шаг вперёд.
- Ко мне домой. - Вновь пожав плечами, Суйгетсу пошевелил ногами в воде, рассекая зеркально-гладкую поверхность, отчего рябь исказила даже, казалось бы, его идеальное отражение. Поймав себя на том, что смотрит в Озеро, Забуза встряхнулся и отвернулся, а парень продолжал: - Я охочусь только по ночам, поэтому уже давно не ел детского мяса. Приходится обходиться только всякими мелкими зверушками, да нечасто захаживающими путниками. Но их мясо не такое нежное, не столь тающее во рту. – Некие мечтательные нотки прокрались в тон мальчика, а Момочи, с ужасом взглянув на Суйгетсу, внезапно осознал, что парень – явно сумасшедший. Охотник часто слышал о неких заболеваниях души, когда разум отказывался служить своему хозяину. И сейчас он понимал, что мальчишка может быть опасен, как для себя, так и для окружающих. Резкий рывок, и пальцы привычно спускают тетиву лука, а стрела несется прямо в грудь Суйгетсу. Но не успел кончик коснуться тела сумасшедшего, как тот ловко нырнул в Озеро и, скрывшись от глаз всего на мгновение, оказался на том берегу. Туда Забуза уже не мог стрелять так же метко, как при более близком расстоянии. Чертыхнувшись, он хотел было обойти Озеро по краю, но Суйгетсу и след простыл. Сплюнув на землю, охотник развернулся и пошёл домой, понимая, что все россказни о невиданном звере породили выходки бедного, сумасшедшего мальчишки.

- Отец, почему Аико никто не хочет впускать в дом? – сонно пролепетал Хаку, пока Забуза укладывал его в кровать. Мальчик уснул прямо на его коленях, уложив маленькую голову к нему на плечо. Устроив сына и закрывая его одеялом, охотник заботливо подоткнул одеяло и, погладив по волосам любопытного мальчика, тихо сказал:
- Люди просто боятся того, чего сами не испытали. Холод и смерть всегда пугали простой народ.
- А я бы пустил несчастную погреться. Она наверняка устала и хочет есть, - зевнув, прошептал Хаку, мимолётно проваливаясь в сон дальше. Момочи, глядя на сына и продолжая гладить того по спутанным волосам, невольно вздохнул.
- Ты такой жалостливый, мальчик мой.

- Юки, я дома! – Крикнув жене, Забуза прошёл в дом, по привычке закрывая за собой дверь на тяжёлые ставни. Так или иначе, бояться стоит вовсе не каппу, вздумавшего постучаться в дом, а обыкновенных воров, которые вполне могут попытаться вынести что-то из благоприятного дома известного на всю округу охотника. По обыкновению и жена, и сын всегда встречали его здесь, у порога, но сейчас их почему-то не было. Внезапно ощутив тревогу, глава семейства практически вбежал на кухню, после чего его сердце совершило нехилый кульбит. Перед ним, одетый в его же рубашку и штаны, стоял Суйгетсу и невинно улыбался. Той-самой-странной-ухмылкой. Руки дрогнули, по привычке схватившись за лук, который спокойно висел на плече. Юки, войдя на кухню, улыбнулась и пролепетала:
- Забуза, этот мальчик потерялся и очень долго плакал, пока Хаку не нашёл его. Представляешь, родители погибли, а злая тётка выгнала из дома. Ему совсем некуда идти, бедняжка. – Тон, полный сочувствия, а взгляд, наполненный фанатичной, лихорадочной любовью, был обращён на улыбающегося парнишку. Не в силах сделать что-либо охотник беспомощно наблюдал, как Юки, обойдя мужа, подошла к Суйгетсу и ласково обняла его, поглаживая по голове своими теплыми, столь любимыми охотником руками. Теми самыми, что так часто дарили ему успокоение и нежность, а сыну – удачу и смирение. Но сейчас, глядя на то, как Суйгетсу обнимал её в ответ, прижавшись к груди ещё совсем молодой Юки, Момочи не мог ничего сделать. Банально из-за того, что попросту потерял способность двигаться. И застыв посреди кухни, чувствуя как паника растёт с каждым мигом, Забуза молил Ками, чтобы всё, что он видел, - было сном. Но нет: парень, немного сдвинувшись вбок, посмотрел на него этими-своими-глазами, великодушно кивнув, и Момочи, вдруг улыбнувшись, понял, что произошедшее в Лесу ему просто почудилось, а мальчику действительно нужна помощь. Подойдя ближе, охотник нерешительно обнял и жену, и парня. Поистине ледяным холодом сквозило от Суйгетсу, но Момочи не обратил на это ни малейшего внимания. Ему впервые за долгое время было так хорошо.

- Отец, а много ли опасных, диких зверей водится в Лесу?
Охотник, задержавшись на пороге, обернулся. Взгляд сына, казавшийся таким несчастным, жалобным, умоляющим. Слегка улыбнувшись, Забуза покачал головой и развёл руки в стороны, этаким приглашающим жестом. Мальчишка, резко сбежав с лестницы, упал в объятия отца и крепко прижался к груди. Чуть слышный всхлип, и слёзы катятся из глаз парнишки, орошая рубашку. Момочи, опешив от такого резкого порыва, прижал к себе Хаку и, погладив привычно по волосам, тихо прошептал:
- Не бойся, сын, я всегда сумею защитить тебя. И никогда не бойся того, что далеко.
- Я боюсь за тебя, - невнятно пробормотал мальчик, всё ещё искавший успокоения в руках Забузы. Вздохнув, охотник аккуратно отодвинул сына и, твёрдо взглянув ему в глаза, произнёс:
- А за меня тем более не стоит бояться. Я слишком умён и хитёр. – Подмигнув, он развернулся и вышел из дома, а в спину ему утыкался восхищенный взгляд Хаку. Такой нежный, чувствительный и любящий мальчик, невесть как родившийся у грубого, временами даже агрессивного охотника, который только для близких – жены и ребёнка – становился самым заботливым, самым благодушным главой семьи. Только ради них.

Хаку не мог заснуть. Стоило ему только провалиться в сон, как он резко просыпался, не понимая причины. Такие странные мысли крутились в голове. В основном, вокруг Суйгетсу. Встретив его неделю назад, юноша не мог забыть те-самые-глаза. Жалостливые, просящие. И он не смог пройти мимо. Какая-то невиданная сила заставила остановиться. Заставила подойти. Заставила спросить. Откуда у незнакомого, совершенно неизвестного мальчика такая власть над ним? Закусив губу, Хаку поморщился и помотал головой. Сейчас, лежа в своей кровати, сын охотника искренне недоумевал: зачем он это сделал? Но стоило оказаться рядом с Суйгетсу – мысли улетучивались, оставалось лишь глухое обожание. Эта зависимость сводила с ума, крепла где-то внутри, и день ото дня взрастала упрямой решительностью – Хаку никогда не расстанется с ним.
Резко сев в кровати, мальчик помотал головой. Почему это сильнее его?
- Хаку. – Без вопроса, без стука. Тот, кто прочно поселился в мыслях, стоял на его пороге, держа перед собой свечу. Вскинув голову, юноша пристально разглядывал неожиданного визитёра, пытаясь опять понять: почему он так рад ему? Сердце, всколыхнувшись, забилось быстро, ритмично, едва ли не выпрыгивая из груди. Улыбка, казалось бы даже искренняя, на дрожащих от невероятного счастья губах, взгляд жадно осматривал тело Суйгетсу. Ведь он был полностью обнажён. Поднявшись с кровати, под гипнозом этих-самых-глаз, блеском отражающихся от огонька свечи, Хаку бездумно подошёл к мальчику, протянув руку. Здравый смысл забился в истерике, но желание, обострившись до предела, возобладало, заставив вмиг пересохшие губы прошептать:
- Могу я прикоснуться к тебе?
Суйгетсу, улыбнувшись, кивнул, и стон, столь сдерживаемый внутри, всё же вырвался изо рта сына охотника. Вмиг преодолев оставшееся расстояние, Хаку пальцами, практически не осязаемо, провёл по груди, такой холодной, что кожу даже жгло от мороза. «Почему у него такая температура? Зачем ты это делаешь?» - в последний раз попытался внутренний голос. И затих. А Хаку, любовно и хаотично оглаживая плечи, живот, шею этого странного юноши, не мог оторвать взгляда от губ, казавшихся синими в едва освещаемом закутке его комнаты. Суйгетсу, словно бы понимая его желание, резко выдохнул, гася свечу. Небрежно отбросив ещё мгновение назад горевший воск, он схватил мальчика за отвороты ночной рубашки и привлёк к себе, впиваясь в послушно раскрытые губы поцелуем. Огонь и лёд столкнулись в этот миг, а Хаку, ощущая прикосновения холодных рук нестерпимо желаемого человека, потянулся навстречу, позволяя углубить поцелуй.
Темнота накрыла оба тела, которые, распластавшись на кровати, ласкали друг друга: Суйгетсу – ожесточенно и грубо, Хаку – нежно, ласково. Поцелуи-укусы оставляли на едва затронутом загаром теле сына охотника кровоточащие ранки, но мертвецки-бледного юношу это не волновало. Он упивался тем просящим взглядом, которым на него смотрел Хаку, впитывал его тепло, коим он делился, стараясь отдать всё. Всё и самого себя. Без остатка. И Суйгетсу брал, сжимая хрупкое тело чувствительного, нежного и кроткого мальчика в своих сковывающих объятиях. А Хаку просто изнывал от желания, теперь уже не понимая, как ему удалось держать это в себе так долго. Тихий жалобный шёпот:
- Пожалуйста. Прошу тебя.
Лёгкая победная улыбка на лице бледного мальчика, и он без предупреждения, не дав опомниться, входит в юное, податливое тело, враз проезжаясь по той точке, что вызвала гамму чувств у Хаку. И он бы закричал от счастья, от удовольствия, но губы Суйгетсу грубо заткнули его, кусая и сминая уста. Грубые, такие же как и сам Суйгетсу, движения тазом, ледяные пальцы обхватили шею, практически лишая воздуха. Но блаженство, растекшееся на животе, было доказательством того, что Хаку раз и навсегда стал принадлежать этому-странному-мальчику. И глаза аметистового цвета, устрашающе сверкая во тьме, явственно об этом говорили.
- Ты – мой, Хаку. Только мой. – Теперь пальцы уже ласково скользила по телу. Уже не такие холодные.
Едва разлепив опухшие от укусов, кровавые губы, Хаку прошептал, ласкаясь, как кроткий зверёк:
- Только твой.
- Тогда пошли за мной! – Встав, он со смешком протянул к нему руки, и сын охотника, ощутив впервые холод от окончания соития, невольно потянулся к этим пальцам, дарившим ему только что счастье. Мыслей не было, чувств не было, и только глаза, магнитом притягивающие его взгляд, настойчиво требовали подчиниться. И он подчинился. Поднялся, быстро накинул на себя всю снятую в порыве страсти одежду, принял протянутую ладонь и пошёл вслед, не задумываясь ни о чём. Безволие и нежелание жить без Суйгетсу накрыли Хаку с головой. Сейчас он уже не обращал внимание на то, как демонически заблестели аметистовые глаза. Как чешуя враз покрыла тело любовника. Как сжимала его руку ладонь с перепончатыми пальцами. Как выделялись на губах острые, опасные зубы. Он любил. И чувствовал себя счастливым. Куда они шли и зачем, мальчик не понимал и не хотел понимать. Единственное, чего он хотел, - это всегда быть рядом. И лишь когда ледяная, заставившее тело дрогнуть вода сомкнулась над головой, Хаку понял, что безбожно падает. Ведь в этом Озере нет дна. Он закричал, но вместо крика из груди вырвался хрип. Вода моментально залилась в глотку, уничтожив последнюю возможность на спасение. И лишь дьявольские, блестящие глаза Суйгетсу, усмехаясь, провожали его во тьму.

- Хаку, сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не мешал мне охотиться? - Сердитый голос отца.
- Милый, помоги мне, пожалуйста, со сбором трав. Только запомни: не заходи вглубь Леса, там может быть опасно. – Ласковые слова матери.
- У Забузы сын хоть куда. И заботливый, и добрый, и поможет всегда. На девушку похож только, ну да ладно, главное, на все руки мастер. В отца пошёл, не иначе! – Воодушевляющее мнение окружающих.
- Ты мой. Только мой. – Коварная фраза, которая свела с ума.
Последняя кроха дыхания, и глаза, всегда наполненные нежностью, любовью и пониманием ко всем, закрылись навсегда.

- Юки, где Хаку? – растерянно спросил Забуза, войдя на кухню. Жена, занятая приготовление пищи, слегка отстраненно пожала плечами. Мотнув головой, охотник подошёл ближе и, развернув к себе женщину, взглянул в её глаза, вздрогнув. Они были как те-самые-глаза. Пустые, холодные, аметистового цвета. – Юки, а где Суйгетсу?
- Кто? – тихо проговорила она, безвольно глядя перед собой.
- Суйгетсу. Мальчик, которого мы подобрали на улице.
- Я ничего такого не помню, - задумчиво протянула Юки, но её тон, равнодушный и бесчувственный, пробирал до самого нутра. И тогда Забуза всё вспомнил: и встречу на Озере, и больного душой, обнаженного парнишку. И!.. В висках застучали молотки. Оттолкнув от себя жену, Момочи схватился за голову и опустился на пол. Жена, всё так же равнодушно взирая на мужа, отвернулась обратно к столу. Методичное постукивание ножа по поверхности привносило свой особенный звук в какофонию мыслей охотника. Страх, наступивший так внезапно, рванул к самому горлу, отчего так хотелось вытошнить из себя всё это наваждение. И вдруг, резко развернувшись к нему, Юки безучастно вскинула руку с ножом и воткнула себе в грудь. Странный, чавкающий звук прохождения металла сквозь плоть. Забуза сотни тысяч раз видел это, когда убивал добычу, ради того, чтобы дать своей семье пищу и возможность жить комфортно и впредь. Видел, но никогда не слышал. И сейчас, с ужасом смотрел на то, как его до сих пор любимая, дарящая покой только своим присутствием женщина оседала на колени, становясь вровень с ним. Шок и нежелание воспринимать происходящее отозвалось параличом. Безмолвно хватая воздух ртом, охотник видел как исходила жизнь из покалеченного тела. Жизнь уходила из горячо любимого взгляда, а Юки, неловко завалившись набок, ещё пару раз конвульсивно дёрнулась.
И тут включили звук.
Зарыдав, Момочи прижал к себе враз охолодевшее тело жены, баюкая на руках уже-просто-труп. Почему не остановил? О чём он думал? Что произошло с его разумной Юки? Горькие слёзы, застилавшие глаза, не позволяли видеть, и только за это он был им благодарен. Охотник молился всем известным Ками, чтобы это был сон, и скоро ему надо будет вставать на охоту. Не будет ни этой лужи крови, красным росчерком мелькавшей в голове, ни внезапного проникновения ножа в плоть, ни странного мальчишки Суйгетсу. Будет только Забуза, Юки и их славный сын Хаку. Взвыв, как раненный зверь, охотник оттолкнул от себя тело Юки, падая навзничь. Головная боль в висках отошла на второй план, сейчас мыслилось и чувствовалось только то, что он остался совсем один. Но нет… Разумная мысль закралась в голову. Хаку, любимый родной сын. Где Хаку? Где?..
Быстро поднявшись с пола и избегая смотреть туда, где лежала его жена, Момочи выбежал из дома, рванув к Лесу. Он чувствовал, даже был уверен, что Хаку должен быть там. Собирает травы, или ласкает, гладит податливых зверей, что вечно льстились к нему. Бежать, бежать! Быстро! Привыкшее к таким нагрузкам тело отзывалось странной болью, словно множество синяков враз выступило на загорелой коже. Бежать, бежать! Скорее! Схватить сына, обнять и прижать к себе. И больше никогда не отпускать. Где же ты, Хаку?..
- Хаку, сынок! – Отчаянный крик, эхом разнесшийся по округе. Где-то меж деревьями мелькнул олень, но это было не нужно. – Хаку!
Бездушное эхо. Ноги сами вынесли его к Озеру.
Как много он, оказалось, пробежал.
Вдалеке виднелось что-то странное, такое же отличное от флоры этой поляны, как и та парчовая рубашка, что охотнику довелось найти на днях. Приблизившись, Забуза поднял с земли ночной комплект одежды, а слёзы, высохшие совсем недавно, вновь заполнили глаза. Горючее чувство потери. В очередной раз. Это лежала рубашка его сына, его кроткого и ласкового Хаку, которого он не уберёг.

- Не бойся, сын, я всегда сумею защитить тебя. И никогда не бойся того, что далеко.

Впервые искренне заплакав, Момочи прижал к себе последнее одеяние сына и, повернувшись, побрёл назад. Легенды, слагаемые об этом месте, были всего-навсего правдой. Вот только не было никакой Аико, просящейся в дома жалобно и заунывно. Был Суйгетсу – мальчик с больной душой, дьявольскими этими-самыми-глазами и жадностью до человеческого мяса. Особенно, до детского.
Охотник шёл домой, такой враз опустевший, осиротевший без заботливых рук жены и радостных криков сына.
- Ты впустишь меня? – прошептали сзади. Не поворачиваясь, Забуза прошептал:
- Заходи.