Все учтено. Глава 10.

_*_*_*_*_*_*_
На Коноху опускалась сумеречная пора: безымянные тени ласково обнимали дома, окрашивая их в темные оттенки. В воздухе пахло свежестью и остротой ночи, которая так горячит кровь молодых шиноби.
Лишь двое спрятались в маленькой комнатушке в больнице. Это закрытое пространство олицетворяло их суть. Этой паре некуда бежать, везде были только стены и неясные тени. Спины их слишком близки и слишком далеки одновременно. Их отношения — противостояние за стеной, где двое отвернулись друг от друга. В маленькой щелочке тихо закрадывалась мысль, что скоро эта огромная стена разрушится и оба смогут посмотреть друг другу в лицо, сжать горячие пальцы, дышать часто и сбивчиво, повторяя вслух красивые имена.
Вот Саске в тысячный раз осматривал Сакуру. Он чувствовал себя ребенком, увидевшим нечто новое и неопознанное. Сейчас этим неопознанным объектом являлась именно Сакура, вернее ее округлый живот. Он привлекал Саске, манил, притягивал. Парень боролся с неясным желанием погладить его и поговорить с развивающимся плодом, живущим внутри этой девушки.
Теперь, когда они остались вдвоем в некогда пустующей комнате, освещенной больничными лампами, Саске подошел к Харуно и спросил:
— И как это? Носить ребенка?
Сакура как-то тихо заулыбалась и начала подписывать очередные бумаги. Она все еще работала, потому что не было причин оставлять службу, — Конохе нужны опытные медики. Жаль, что пока Хината не ведала о будущей судьбе ребенка. Также Харуно удивилась покорности Наруто отдать своего первенца на этот «эксперимент». Зная фанатичную идею о возрождении рода Саске, она тоже долго размышляла на эту тему. Был ли это тот Учиха, что одним поступком разбил все? Останется ли он в деревне? Червячок сомнения долго бередил ее душу, заставляя забывать о принятом решении. Согласилась бы она на это, предложи ей отношения лет пять назад? И с ужасом она поняла, что, будь это нукенин, она бы первой потянула его к венцу брака, ибо она хотела быть женой Саске. Сейчас она остро ощущала потребность в помощи. Даже если бы это был не Учиха, она бы согласилась. И это неимоверно пугало. Пугало до мурашек. Она ответила ему:
— Это правильно, Саске. Так и должно быть... — грустно прошептала девушка.
Он сжал ее руку. Ему было жаль, что любовь была не так горяча и кровь кипела только тогда, когда они занималась сексом. В обычное время Саске ощущал благодарность, некоторую привязанность и потребность защищать ее. Теперь он медленно осознавал, что мог бы любить Сакуру, если бы не чувство вины перед ней, которое она косвенно пробудила пощечиной в кабинете Наруто.
Сакура тяжело встала и подошла к окну, чтобы закрыть занавески. И в тот же миг, как только оно стало затворено от посторонних глаз, Саске подлетел к ней и встал позади, словно вернулся из прошлых лет, когда он покидал деревню.
— Прости.
Это прозвучало так же, как и его «спасибо». Сакура смотрела прямо перед собой, боясь, что он уйдет, как и сделал это раньше, но он стоял сзади и дышал особенно спокойно, размеренно. Она чувствовала его стыд, его смущение. Это был Саске-мальчик, но никак не Саске-нукенин. И это не значило, что он изменился. Даже самый большой тиран мог на секунду сбрасывать маску злого грешника. Сейчас это был тот момент, когда дверка в его душу чуть-чуть приоткрылась...
Саске не стал ждать ответа и отошел обратно к столу. Через минуту он почувствовал, как теплая ладонь девушки еле заметно сжала руку. Он посмотрел на нее и увидел, как что-то знакомое, родное пробуждается в женском взгляде. Откуда парень мог знать, что эти слова были намного дороже, чем какие-то признания у алтаря, что только его извинения могли заново создать солнце в кромешной тьме ненависти этой девушки?
— Конечно, — она мило улыбнулась, — как всегда, Саске-кун!
Он только почувствовал, как улыбка, словно острое лезвие, прорезает его каменное лицо, давшее трещину. Однако вся истина была в том, что у Саске был миллион каменных лиц. И ни одно из них он не собирался отдавать чужому.
_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*_
Наступила ночь. Сильная, темная и такая загадочная. Ни один человек не смог победить ее. Но ночь — это время влюбленных. Именно такой особенно лунной ночью нужно шептать тихие признания!
В доме Узумаки ярко горел свет, озаряя комнату супругов. Лампа мягко окрашивала в желтые цвета всё помещение: светлые обои, большую двуспальную кровать, даже зеркало казалось каким-то по-домашнему теплым. Хината стояла напротив гладкой поверхности стены и критично осматривала себя. Живот у нее был большой, но зато она не мучилась, как Сакура. Та постоянно тяжко поднималась, её подруге было сложно передвигаться. Жене Узумаки же постоянно казалось, что вот-вот ее позвоночник не выдержит...
— Ты такая красивая, — тихонько подобрался Наруто сзади. От него пахло земляничным мылом и горячими пирожками, наверное, по дороге в спальню успел стянуть один со стола, — даже словами не выразить...
Он обнял ее за плечи. Его большие ладони крепко держали жену, не желая отпускать. Хината накрыла его кисти своими.
— Наша девочка так пинается, — радостно сказала она. Наруто тут же присел на колени, обращаясь лицом к животу, где медленно росла его дочь:
— Ага! Моя хулиганка уже начала проявлять характер? Ну, смотри мне, маму не обижай! — он прикоснулся губами к полному чреву жены, чувствуя, как где-то в глубине быстро-быстро бьется еще одно маленькое сердечко — новая жизнь, стремящаяся показаться на свет.
Это была любовь. Могучая, крепка, такая, что поддерживает ось мира. В этой обители не было ссор и страстей. Здесь была только бесконечная нежность, что сжимает сердце в ласкающем душу танце.
_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*_*_
Близились холода, лето и осень постепенно увядали, уступая законное место зиме. Сакура и Хината, что забеременели в середине лета, планировали дать начало жизни своим наследникам весной. Деревня не знала об их плане, частенько четверка слышала осуждения в свой адрес, несмотря на стремительное развитие Конохи. Стали поступать более значимые заказы, а самое главное — они выполнялись.
Сакура стала больше времени проводить дома, многие девушки-шиноби заходили к ней в дом и проводили много времени в её компании.
— Я так рада за тебя и Саске, подруга, — улыбалась Ино, что теперь была вместе с Саем.
— Твоя мечта исполнилась! — поддакивала Тентен.
Сакура видела их неподдельную радость, счастье, но не могла не отметить отрешенный взгляд гостьи из Суны — Собаку но Темари.
Она глядела на нее, как жадно смотрит крупная волчица на мясо, которое находится под колпаком из непробиваемого стекла. Воздух рождает запах желанного яства, но волчица скована цепью, которая не может дать ей того, чего она по-настоящему хочет...
Всего лишь на мгновение промелькнул этот взгляд и быстротечно исчез, но за этот миг Сакура и Темари испытали все: от стыда до неприкрытой зависти, что является одним из семи запретных и строжайших человеческих грехов.
— Я хочу, чтобы ты любила своего ребенка. Будь уверена, ты на меня можешь положиться, — миролюбиво сказала Темари, сдержанно улыбаясь.
Девушка почувствовала боль от обиды знакомой. Она не знала, чем провинилась перед ней, но остро чувствовала жгучую вину. Харуно не могла догадываться о страшном деянии, совершенном когда-то парой, которой не суждено быть вместе, не могла даже в мыслях представить это. Но ей было страшно, потому что черная зависть Темари на секунду тронула ее трепетное сердце.
— Я его люблю, — осторожно сказала она, чуть наклоняя голову и подозрительно щурясь.
Гостья скупо растянула губы в улыбке, скрестила в защитном жесте руки и медленно промолвила:
— Никогда не позволяй себе не любить своего ребенка. Ребенок — это свет в твоей душевной тьме. Делай для него все, будь счастливой матерью своему желанному ребенку. Тебе так повезло, что ты можешь чувствовать эту тяжесть тела!
Ино и Тентен переглянулись и стали странно посматривать на Темари.
— Я буду. Я знаю, — бездумно повторила Сакура, не понимая, зачем девушке понадобилось говорить ей такие вещи. Укол совести снова парализовал ее. Она не любила такие ощущения, потому что всегда была искренней с самой собой, не позволяя лжи утащить ее на дно, где царит лишь мгла.
— Мне пора, — кинула Темари на прощанье. Она скрылась в коридоре и тяжелыми шагами вышла.
Девушки остались одни. Тишина повисла в воздухе, как дамоклов меч. Каждая пыталась перефразировать слова по-своему, чтобы понять, что же все-таки хотела донести до них ушедшая подруга.
— Я ее не понимаю, — печально сказала Сакура, смотря в коридор, где тени хранили след Собаку.
Ино хмыкнула:
— Сытый голодного не разумеет. Успокойся, тебе незачем волноваться...
*_*_*_*_*_*
Розоволосая девушка перебирала старые вещи: те, которые она привезла из дома, фотографии и многое другое.
Взгляд нечаянно наткнулся на старую книжечку, видимо, вручную обитую зеленым шелком. Не веря своим глазам, Сакура медленно раскрыла ее на середине — перед глазами заплясали иероглифы, складываясь в чудные строки человеческих мыслей. Она жадно вчитывалась в каждое слово, в каждую маленькую строчку, вновь не веря самой себе.
Это был ее дневник. Дневник, о котором она забыла прямо перед возвращением Саске. Дневник, который хранил больше жизненных красок, чем сама душа: воспоминания стираются, но бумага хранит чувства в четком порядке.
Даты и эпиграфы заплясали в хороводе, складывались в узоры, а розоволосая все сидела и читала прямо на полу в груде ненужных тряпок и забытого хлама. Были отброшены фотографии, только взволнованное дыхание нарушало почти священную тишину комнаты.
Так возвращаются воспоминания. Словно ответный удар. Словно нож в спину.
Опять читать про стальную любовь было неприятно. Такое чувство охватывает, когда видишь, что карточный домик, возведенный большими усилиями, неожиданно свалился. И точно такие же эмоции возникают, когда случайно режешь палец до крови страницей: удар приходит из ниоткуда чересчур внезапно.

«Я люблю Саске и верю, что он потянется к свету. Мне не было бы жаль даже своей жизни, ведь это слишком больно. Ему больно, я уверена...»

Она с остервенением смяла страницу, не вырывая ее из дневника. Вот где была душонка слабой девчонки — в этом дневнике. Если уничтожить его, то она снова станет сильной и независимой от этих глаз, что загоняют её в эмоциональную кабалу. Она сможет ступить на старую почву новыми ботинками и больше не завязнет в зыбучих песках своей боли.

«Если Наруто научил меня чему-то, так это вере в лучшее...»

Она прикусила губу, с отвращением глядя на старые записи, где боль граничила с наслаждением. Сакура ринулась в ванную. Там она хотела сжечь это, чтобы случаем пришедший Саске не увидел ее в одной из гостевых.
Девушка мигом забежала на кухню и, путаясь в длинном кимоно, взяла трясущимися руками спички. Единственной мыслью было: «Чтобы никто не нашел! Чтобы никто не нашел, даже я...».
В ванной комнате бочка для купания, что находилась пониже, была наполнена водой, но рядом стояла удобная скамеечка. Сакура устроилась на ней. На покрасневшие глаза просились слезы, и она злым, таким быстрым движением стирала их. Было стыдно, больно, обидно.
Стыдно, потому что она всегда считала, что может отпустить прошлое. Нынче, когда она нашла эту потерянную ниточку, связанную узелком прошлых чувств с собачьей верностью, Сакура понимала, что вряд ли сможет закрыть эти двери, ведущие в раскрытую душу. Оставалось только испепелить дом своего подданства.
Боль пришла, потому что затворница увидела, кем она была несколько лет назад.
Обидно, потому что так жаль себя, так жаль...
Напоследок Харуно решила оставить последнюю запись. Всё ещё дрожащими от злости пальцами схватила из комнаты палочку и чернила, заперлась и начала писать на старой бумаге, сухой и желтой, что так приятно хрустела в пальцах, когда ее перелистывали.

«Мне больно и страшно. Я не хочу возвращаться туда, откуда сама себя изгнала. Саске и я стоим возле огромной пропасти и тянем туда друг друга. Я — собственными чувствами, он — своими. Мне страшно и больно, потому что я не могу жить с ним, но и без него — тоже. Мне стало привычно чувствовать его во сне, но я боюсь, что в один прекрасный день его не окажется рядом. Мне противно играть в эти игры, я хочу любви, но огонь во мне давно погас и возгорается только на минуты, которых слишком мало. Которые не согревают нас вовсе.
Я бы хотела повернуть все назад, но не имею права. Я хочу тепла, но его нет в этом доме, что бы я ни делала. Мне страшно, потому что мне предстоит выносить ребенка от человека, который еще сам не разобрался в себе. Мы торопимся, бежим, не знаем заранее, где будет следующий поворот. Мы играем в возлюбленных, но в нас давно исчезло то светлое и прекрасное. Мы лицемерим.
Мы не имеем право на счастье, потому что у нас его не было изначально. Я потеряла его, когда отдала себя в руки, которые никогда больше не будут теплыми. Потому что мы — брак, фикция, подделка и ложь. Мы — ложь. И это истина»

Она свирепо царапала и разрывала бумагу писчей палочкой. Чернила размазывались и капали прямо на страницы, но некоторые слова все еще тянули за собой тоненькую ниточку чувств.
Боже.
Она снова рыдала. Злые слезы капали на пол, на кимоно. Харуно люто стиснула зубы.
«Мы ужасны»
Даже если они стояли спиной друг к другу, их лопатки соприкасались. Давно было позабыто чувство вражды, но оно слишком запутало их ранее. Нельзя было вырваться из этого плена и лететь, лететь...
Что может быть хуже плена сердца?
Только плен разума! Сакура была в двух тюрьмах одновременно. Двойственность разрывала ее, и, о, Господи, как это было больно!
Сакура сползла на пол, сжимая в руках страницы, что не хотели оставлять зеленые переплет и оставались внутри него навечно. Скомканные, некрасивые, плохие — вот какие они сейчас. И эти листы — душа девушки, которая хотела боли, но не могла ее выдержать, которая хотела любви, но не сумела ее получить.
Пленница была в истерике, какое-то давящее ощущение охватило ее. Хотелось выть, потому что Саске изменялся. Медленно, не имея права на возврат. Это пугало. Она не хотела однажды встать и обнаружить абсолютно пустой дом, который бы заснул вместе с его исчезновением.
Их не связывали узы — они смеялись над ними, когда нагие спины сверкали в свете луны. Они презирали слово «узы». Узы — это про Наруто и Хинату, но не про них, такова истина!
Сакура поспешно зачиркала спичками. Руки тряслись, а воображение дробилось на миллиарды мельчайших осколков. Сжечь свою душу она хотела очень быстро. Девушка встала и вздохнула весьма глубоко.
Послышался неспешный и глубокий треск зажженной спички. Огонь гнил чересчур ярко, виднелась синяя лента в глубине золотого пламени. Сакура подняла с пола измученную книжку. Пламень мгновенно охватил сухие страницы, с аппетитом пожирая молекулы памяти.
Вот так сгорает душа: в ванной, над бочкой с ароматной застоявшейся воды, в руках владельца. Она не чувствовала жара, ей было просто больно. Больно от стыда. Почему-то вспомнился голодный взгляд Темари, и это стало последней каплей...

Сакура стояла слишком гордо для той, которая сейчас расставалась с собственной душой.

Повисла гнетущая тишина, и только неровное дыхание нарушало ее. На стенах плясали неясные тени, которые не могли найти свою форму, превращаясь то в черта, то в ангела. Было страшно, как при ожидании смерти.
Сакура довольно улыбнулась, закрыв глаза, улыбка сама расползлась по губам. Она не думала, что будет так... больно, но в то же время легко? Возможно, так решались многие проблемы — ничего не стоит человеку сжечь вещь. Но она слишком много туда вложила, и теперь Сакура горела в руках самой себя.
Резкий звук вырвал ее из объятий думы. Гулкий топот, будто от бега, разносился с грандиозной скоростью.
— Сакура!
Она выпустила ее из рук.
— Сакура, ты где?
Но оно же только начало гореть!
— Харуно, черт тебя дери!
Погоди, еще чуть-чуть.
Саске ворвался в ванную и нашел там супругу, которая стояла над бочкой с водой и держала что-то горящее прямо в руках. Глаза ее лихорадочно блестели, губы растянулись в болезненной улыбке, а все ее тело по-сумасшедшему знобило.
Парень сжал челюсти, когда увидел, как она медленно повернула голову в его сторону, наводя парализующий страх. Страшно стало за ребенка. Он ухватил ее за локти, выдрал дневник из ее рук и с удовольствием зашвырнул его в ароматную глубину воды чана.
Сакура закричала, словно ее лишали жизни, она потянулась за дневником, но тот уже погас. Теперь страницы постепенно размокали. Учиха вытащил его, однако тут же зашвырнул подальше, к стене, которая нагревалась отоплением.
Харуно завыла, замолотила по Саске руками, но он сжал ее изо всех сил и зашептал:
— Тише, тише... Все хорошо, это только из-за меня. Слышишь? Это я виноват, прости. Прости, прости, прости...
Он не знал, в чем его вина, но твердо чувствовал, что нужно говорить именно так. Сакура нуждалась в этих словах. Точнее, в одном.
_*_*_*_*_*_
Это было слишком больно. Для всех троих.
Сакура сейчас лежала на кровати, чуть согнув ноги в коленях. Тяжесть живота приятно давила на нее, но ей не было до этого дела.
«Я могла потерять ребенка. Это была просто истерика», — мысли тяжело перекатывались в голове, нарушая покой. Ей казалось, что мириады точек плясали у нее перед глазами. Хотелось спать, но она упорно не закрывала глаза, будто боясь, что не сможет проснуться.
Боль от того, что ее ребенок пинался, заставляла задыхаться в агонии. Нестерпимо хотелось кричать.
Это больно! Больно носить ребенка от человека, который с легкостью разрывает все!
_*_*_*_*_*_
Узумаки снова задерживался на работе. Бумаги заполоняли его стол с завидной скоростью. Устало подписывая акт за актом, он подпер рукой голову и задумался над отношениями Саске и Сакуры: что-то неуловимо менялось настолько неуловимо, что он не мог определить, хорошо это или плохо...
Это было испытанием не для двоих, а для троих. Каково это — видеть, как двое друзей мечутся, как львы в тесной клетке? Каково это — знать, что только у тебя все хорошо, что только ты чувствуешь теплые ладони любимой жены? Знать, что твой ребенок желанен обоими родителями?
Это больно. Настолько, что не выразить словами. Это сжимает сердце Наруто, делая его слабым. Он злился, потому что все было не так! Узумаки думал, что Сакура с удовольствием будет носиться с новостью о браке с Учихой.
Поздно... Ты проглядел тот момент, когда плаксивая девочка стала сильной девушкой. Ты снова не сделал все, что было в твоих силах...
Наруто безумно зарычал и смахнул бумаги со столешницы: он рушил жизни, не подписываясь под этим. Парень видел, как были печальны глаза Харуно, когда Саске повел ее в палату. И тогда Узумаки рухнул прямо на пол, складывая руки в молитвенном жесте. Он видел всех Хокаге, которые каменными взглядами взирали на мирские проблемы.
«Дай мне сил. Просто дай мне сил не обвинить ни их, ни себя»
Коленки болели.
_*_*_*_*_*_
Саске устало оперся о стену. Он был дома, там, где Сакура сжигала запретный плод мыслей. Он ловким движением подобрал его и раскрыл. Страницы были сморщенными и сухими, наверное, нагрелись от стены. Они приятно шуршали в его пальцах, кое-где все еще были влажными, приятного цвета. Книжечка разбухла, но Саске зацепился за последние сохраненные записи.
«Мне больно и страшно. Я не хочу возвращаться туда, откуда я сама себя изгнала...
...Мне стало привычно чувствовать его во сне, но я боюсь, что в один прекрасный день его не окажется рядом. Мне страшно, потому что мне предстоит выносить ребенка от человека, который еще сам не разобрался в себе. Мы торопимся, бежим, не знаем заранее, где будет следующий поворот...
...Мы лицемерим...
...Мы не имеем право на счастье, потому что у нас его не было изначально...
...Мы — ложь. И это истина»

Саске все вглядывался, взор его не выражал ничего, кроме слепой злости. Он злился на всех: на Сакуру, что стала прятать свои чувства слишком глубоко, на Наруто, что не остановил его. Снова не остановил.
Главное, что он злился на себя. Ему было страшно привязывать к кому-либо свое сердце. Потому что в прошлый раз было слишком ужасно отрывать его вместе с кусочками души своих друзей.
Саске откинул голову назад и закусил губу, все еще не издавая ни звука. В голове противно и навязчиво, словно старая пластинка, крутилась ненавистная фраза — «глупый маленький брат».
Учиха повернул голову в сторону и долго наблюдал, как колышется вода в бочке.
Впервые было так больно.