Все учтено. Глава 8.

От автора: Ура! Я нашла все же бету (точнее, она меня). Спасибо ей за помощь.


Обычная деревня страны Огня. Ни одного обнаруженного шиноби, ни одной жилетки и протектора Конохи на видном месте. Все в гражданском, все скрыты от посторонних глаз. И только один ниндзя медленно рассекает уличный воздух. Темные волосы, забранные в высокий хвост, ярко выраженные скулы, чуть косые глаза, поджарое тело и походка умудренного опытом человека.
Он подошел к одному из постоялых домов, застыл перед дверью, глубоко вздохнул и зашел внутрь.
Шаги по тускло освещенной лестнице помещения привели его к грязной двери, сделанной из когда-то светлого дерева, она запиралась изнутри. Он поглядел на номер. Еще раз глубокий вдох, Шикамару.
— Это ты? — послышалось с той стороны двери.
Он кивнул головой.
Дверь отворилась.



— Привет, — Наруто повесил куртку на крючок, поцеловал в губы жену и прошел в ванную мыть руки. На столе уже аппетитным запахом манил вкусный ужин, приготовленный Хинатой Узумаки — лучшей молодой женой Конохи.
— Ты сегодня припозднился — работа? — у Хинаты был мягкий, домашний голос, материнский. Он очень нравился Наруто. Часами он мог лежать у нее на коленях и слушать, как она что-то рассказывает. Пусть это были в основном мелкие пустяковые истории: как она покупала что-то в магазине, как Неджи управляет кланом Хьюга и многое другое. Наруто засыпал под эти рассказы, ставшие для него особой колыбелью, а затем просыпался посреди ночи и видел, что он до сих пор лежит на коленях Хинаты, а сама женушка посапывает сидя. Он улыбался ее голосу. Их супружеская жизнь была раем на земле. Они искренне берегли и любили друг друга. Тихая Хината была образцом домохозяек: в доме всегда чисто, убрано, обед приготовлен вовремя, одежда выглажена и выстирана. Однако от такой примерной жизни им не становилось скучно, ведь они лелеяли каждое проходящее мгновение. Наслаждаясь любым часом, проведенным вместе, пара не пресыщалась и не надоедала друг другу. И Хината, и Наруто заняли свою нишу в семье. Женщина — смирная жена, мужчина — муж-кормилец. Именно про их отношения можно было смело сказать «вечная любовь». Они были разными. Хьюга — слабенькая девчушка, «барышня», тихоня. Узумаки — хулиган и неуловимый ураган Конохи. Видимо, противоположности действительно притягиваются.
— Да, буквально с ног валюсь, — прокричал Наруто из ванной.
— Ничего, после ужина я сделаю тебе массаж, — довольно улыбнулась Хината.



— Ты пришел, — Темари отошла вглубь комнаты в спасительную тень. Помещение было немного обшарпанным: деревянные обшивки отходили от стен, паутина свисала с угла шкафа, пахло сыростью и дождем. Но Шикамару не заметил этого. Он учел только огоньки в глазах девушки, что стояла в темноте, укрывшись его вечным орудием.
— О чем ты хотела поговорить?
Темари вышла из мрака и села на кровать. Шикамару примостился рядом, обхватывая ее рукой. Но она тут же скинула ее.
В воздухе повисла тишина, ставшая одним целым с сыростью.
Что такое счастье? Эта пара не могла дать точного ответа. Они знали одно — оно хрупко. Счастье настолько хрупкое и нежное, что мы не замечаем его. Мы считаем, что это еще один ненужный миг, невзрачный шаг в мир, что ожидает нас в будущем, но, нет... Эти двое отдали бы все, чтобы так же наплевать на это счастье. Ибо тогда сердце не разрывалось бы под неуловимым потоком грустных мыслей.
— Мне нужно кое-что рассказать тебе.



Уже прошло четыре месяца после их последней встречи. Ни единого шороха, тишь. Темари уже две недели знала, что в ее чреве живет душа маленького ребенка. Плод запрета. Это дитя окроплено кровью порока и предательства. Он родится в отказе и увидит лишь спины родичей, которые так и не примут его. Он будет одинок и негоден. Она знала это, потому что её окружали такие же люди. Гаара, Наруто... Она была слишком душевной, чтобы давать своему ребенку такую жизнь. Но внутри теплилось чувство, что все будет хорошо.



— Это правда? — Шикамару повернулся к ней лицом. Его выражение нельзя было назвать радостным или печальным. Все смешалось, невыносимая боль была едина с неповторимой радостью...
Темари кивнула в ответ, но остановила речь Нары ладонью.
— Мы не можем себе этого позволить.
Шикамару долго думал над её словами.
А затем... затем он просто кивнул.



Темари знала, как трудно быть матерью. Как непростительно убивать зародившийся плод внутри себя. В каких муках ты будешь умирать, если не любишь собственного ребенка. Она все это видела, ведь ее мать покорилась неминуемой судьбе. Но Собаку твердо решила, оставалось получить лишь согласие Нары — отца.



— Ты уверена, что это поможет? — он чувствовал себя провинившимся подростком, чья подружка по его неосторожности залетела, и теперь они избавляются от ребенка, лишь бы родители не отругали за недозволенную связь. Но вот беда — в это же время они осознавали, что опускаются все ниже и ниже. Дно — вот их место. Даже самой прочной и большой тюрьмы не хватит, чтобы вместить в себя это преступление. Отнять жизнь — самый большой грех. Отнять первые годы, юность, возможность совершить миллион ошибок. Зачем? Чем провинился этот ребенок? Почему дети должны отвечать за грехи отцов?
Так устроен мир, и, чтобы его изменить, не хватит даже сотни лет.
Шикамару налил отвар в пиалу и поставил на стол. Глаза щипало, настолько паршиво он не чувствовал себя никогда. Только сейчас его осенило, что он — бездушная тварь, ходящая под колпаком неба. Темари же, до крови закусив губу, гладила низ живота, бессвязно шепча что-то в застоявшийся воздух. Ей казалось, она уже слышит плач новорожденного.

Вы больны...
Мы больны...

Гулкий шепот. Ей мерещилось, что повсюду доносится громкий шепот тысячи мертвых младенцев. Она сжала ладони и посмотрела на Шикамару. Тот был бледен, пальцы сцеплены по-старчески, плечи сгорбились. Сейчас они должны будут устранить свою ошибку. Пусть это будет всего лишь ошибкой, о, Боги!
Темари заскулила, задышала через рот влажным и затхлым воздухом, агония завладела ею. Ноги судорожно дрожали, она все еще держала низ своего порочного живота, где сам порок уже существовал собственной жизнью.
— Помолимся, — произнес Шикамару, сползая на пол, и, шепча что-то, сложил руки.
Темари закричала. Она побежала в уборную и там ее вывернуло. После девушка еще долго полоскала рот, она чувствовала, как внутри неё течет грязная кровь, что гулко вздымается пузырями по узким венам. Она почти слышала, как ее мертвый ребенок не будет говорить слова «мама», «папа». Его безжизненный язык не будет помнить вкус ее ненужного молока, его мертвенные ручки не будут помнить ласки родителей.
Вы больны...
— Прости меня, — громко прошептал Шикамару и залил горькое питье ей в глотку.



— Наруто, наши первые дети будут основоположниками рода риннегана, — гордо сказал Саске, шагая за спиной Узумаки. Рабочий день клонил к завершению, и все давно разошлись по нужным местам, чтобы вернуться домой.
— Какое имя будет у клана? Я думал об этом, но ничего в голову не пришло, кроме как «Сенджу» и «Узуха», — засмеялся Наруто.
— Может, зайдем в «Ичираку», там все и обсудим?
— Саске, в «Ичираку» много людей, еще услышат, — помотал головой Хокаге, — может, к тебе? — подмигнул он.
— Можно, — кивнул Саске, — у Сакуры может появиться идея насчет имени.
За считанные минуты они дошли до дома Учихи. Они отказались от чая и всего остального, сославшись, что поели на работе. Было странно видеть их вместе — в последнее время у обоих хватало работы сполна.
Они долго обсуждали, какое же имя дать новому клану. Дошло даже до названия «Коноха-коноха».
— А что если Рикудо? — Cакура посмотрела на друзей, те медленно к ней повернулись. — Это же легче легкого! Рикудо дал начало и Хьюга, и Учиха!
— Ты что, думаешь, что мы до этого не додумались? — язвительно прошипел Саске, толкая в бок Наруто. Тот все понял и кивнул, согласно сценарию.
— Саске, может быть, послушаем ее и назовем клан именем «Рикудо»? Раз нам всем приходила на ум такая мысль? — громко заявил Наруто.
— Да, я тоже так думаю, — одобрительно фыркнул Саске.
Они еще немного посидели, говоря о самых простых вещах: как развивается Коноха, сколько теперь будет стоить рамен в магазинчиках и прочее, прочее.
Кажется, осколки снова собирались в единое целое. Постепенно, не признавая этого, они вновь воплощались во что-то новое и старое одновременно. Три друга, три любви. Никто не мог сказать теперь, что когда-то их связывал любовный треугольник. Наруто сейчас ничего не чувствовал к Сакуре, кроме товарищеской привязанности.
И это было правильно.