Вспышка.

Любовь - это всегда больно, мне мама еще с детства это говорила. Она, конечно, поведала о всепоглощающем душу счастье, о том, что рядом с любимым ноги подкашиваются, и сердце будто пытается пробиться сквозь ребра, рассеянность становится твоей главной чертой… а еще, что за все это приходится платить. Нервами, эмоциональным состоянием, иногда жизнью. Но если честно, я никогда в это не верил, скорее, просто не хотел. Должно ведь существовать что-то светлое, пусть это и иллюзия, пусть я сто раз пожалею. Все просто, я хочу во что-то верить.
Любовь понятие неизведанное. Одни считают это зависимостью, маниакальным синдромом, заставляющим неизменно идеализировать субъект твоей любви. Она медленно выскабливает изнутри твое настоящее Я, нервные клетки отмирают, и наступает апатия-разочарование, что твой любимый совсем не такой, каким ты его знал, вернее, каким ты хотел его видеть. Кто-то поведал, что она подобна вспышке ослепляющей, поражающей в самое сердце. Уносящая в забвение с преднирваным состоянием. Когда все естество млеет, дурманит сознание, доводя до зависимости. Для тебя никого и ничего не существует, пространство сужается до мельчайших частиц, чувства обостряются, закипают в крови, отдаваясь внутри животным рычанием страсти. Другие веруют, что она все равно что самопожертвование и является альтернативой моральному мазохизму. Тягучее, как смола, чувство, не дающее свободу действий, приносящая неимоверную боль. Боль, которая поселяется с тобой в одной квартире, растворяется с сахаром в чашке чая, срастается с плесенью на отсыревшим хлебе, заразой цепляется к зубной щетке, сопровождает тебя на улице и становится частью тебя самого. Ты тускнеешь, как недавно блистающая бабушкина посуда в стареньком буфете на даче. И точно помнишь, что буфет был куплен в Туле, он нежно розового цвета, а по краям вырезаны цветы каштана, покрытые лаком, они гладкие и блестят на свету, как дедушкина лысина. И как становится обидно, когда дачу продали, а буфет утащили на помойку, вместе с чем-то важным. Ты перестаешь радоваться мелочам, вроде тех, когда тебе первый раз улыбнулся ребенок. Потому что решил для себя, что у тебя никогда не будет детей – они мешают карьере, мешают наслаждаться безалаберности, мешают своим существованием. Вы, я уверен, поняли, что такая любовь чаще всего безответная. Мне с пеной у рта доказывали, что любовь - это порочные игры. Это как с головой погружаться в горячую воду, получать огромные дозы адреналина, испытывать чувство вожделения – и больше ничего. Ты заранее знаешь, что делать, что говорить, думать и даже чувствовать. Вы играете в покер, и нет ничего важнее, чем вытащить каре. Постоянная борьба в «кто кого» раззадоривает еще больше, заставляя против воли отдаваться страсти, жгучей и опасной. Словно ты съел пару семян красного перца, которые испещряют болью, но такой желанной и пьянящей. Самое главное не поверить самому себе и слиться со своей приторной, как сладкое пирожное, ролью. Тут не в удовольствие забыть про реальность, только каре вытащишь уже не ты.
Вереница этих ощущений распространяется на каждом, причем в строго иерархичном порядке, не каждый это замечает, но ты успеваешь испытать абсолютно все, как бы сильно не бежал от этого. Как говорил Уильям Шекспир: «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею». Тогда я был уверен, что помимо этого она накидывает на голову замшевый мешок, мягкий и приятный на ощупь, веревку на шею, пахучую и липкую, стягивая посильнее и кандалы на руки и ноги, чтобы глупостей не делал. В принципе, картина складывается приближенная к правде: из-за мешка на голове ты ничего не видишь, как и недостатки твоего любимого и обожаемого, мешок заглушает твои вопли, делая их несуразными, а влюбленные, как мне известно, часто несут полнейший бред, кандалы и веревка лишают тебя всякой возможности действовать по своей собственной воле – здесь без комментариев. Я не обманываю вас, все чистая правда, до каждой буквы и запятой, сам на себе прочувствовал.
Вы когда-нибудь любили человека, которого по всем нравственным законам и принципам, должны ненавидеть?
Любовь с первого взгляда я видел только в фильмах, и это всегда казалось мне полнейшим извращением. Почему? Сам не знаю, просто глупо вестись на красивую обертку – вдруг внутри все сгнило?! Обычно никто об этом не задумывается, вот только потом кулаки себе грызут, за то, что им свинью такую подложили. Но уже становится поздно. Все довольно очевидно – не нужно заранее кем-то очаровываться, чтобы потом не приходилось разочаровываться.
***
Проклиная свое существование, я ждал автобус на остановке. Краска на скамейке местами взбухла и напоминала вены на руках дряхлого старика. Старая и изломанная, как моя жизнь. Небо, затянутое плотными серыми тучами, смотрелось как старая ситцевая тряпка, которая уже больше двух лет служит грузной даме в ее маленькой квартире, в коммуналке. Воздух переполнен крупицами пыли и витающим в пространстве нежным, почти невесомым, тополиным пухом. Тишину иссек рычащий гул мотора. К безобразному, с облупившейся побелкой, бордюру, подкатила потрепанная ауди. Машина устроилась в тени высокого дуба, смотрелась неуклюже и нелепо: по лобовому стеклу ползла выщербленная стеклянная паутина, правая фара разбита и с нее свисает крохотная лампочка. Хозяин заглушил двигатель, шум стих, из старенькой ауди отчетливо улавливались приглушенные возгласы. Я взирал на это с холодным безразличием, до того момента, как увидел Ее. Она пулей вылетела из неказистого авто, с искаженным гневом лицом, захлопнув за собой дверцу.
- Козел! Катись ко всем чертям, чтоб я тебя никогда больше не видела!- с несвойственной для девушки грубостью выплюнула она в открытое окошко ауди.
Хозяин, похоже, спорить не стал, будто ему все это надоело, а тут такой удобный случай и грех им не воспользоваться. Снова заурчал мотор и машина тронулась вперед, оставив после себя неприятный запах выхлопных газов. Авто отдалялось все дальше, становясь мелкой мухой на горизонте, а девушка продолжала выкрикивать всяческие ругательства ему в след. Она взглянула на меня, убирая спутанные пряди волос с лица, и заторможено пробурчала:
- Ну, что уставился? – голос грубоватый и хриплый, сорвался с ее розовых потрескавшихся губ. Было видно, что тело бьет мелкая дрожь, ноги подкашиваются и всю ее штормит, то ли от похмелья, то ли от болезни. Глаза у нее карие, как будто шоколад растапливают в молоке, слегка помутневшие радужки зрачков создавали впечатление, будто она под кайфом. Согнувшись пополам, она упала на колени, и ее стошнило, она кашляла и плевалась. Я отвернулся, вслушиваясь в окружающие звуки. Тучи стали плотнее, воздух налился тяжестью и сдавливал виски, вокруг запахло гнилыми помидорами.
- Спасибо, что не стал смущать своим взглядом, - она вытерла рот рукавом своей тряпичной синей куртки и подняла голову.
- Не стоит так сильно напиваться.
Она рассмеялась:
- Ты прям как моя мама.
Тогда у меня и в мыслях не было, что я стану грызть свои кулаки от тоски и разочарования, ведь мне предстояло почти сожрать себя заживо.
В тот момент мне безумно захотелось, чтоб за рулем дурацкой ауди оказался ее отец, и я, даже в это поверил.
Когда-то я читал книги о любви. Почти везде писалось одно и тоже, от чего у меня сложился вывод, что, будучи влюбленным, ты ничуть не отличаешься от человека, находящегося в полу бредовом состоянии. Хотя всегда сталкивался с фразой: «Любовь нужно почувствовать, читать о ней – бесполезно». Ну, замечательно! Только для чего столько писать об этом «высоком, божественном чувстве»?
***
Стены обшарпанные, покрытые ржавого цвета водоэмульсионной краской.
- А меня Марго зовут, щебетала буфетчица, навалившись тяжелой грудью на замызганный и испещренный жирными пятнами прилавок.
- Два кофе, - отчеканиваю я, стараясь не смотреть Марго в глаза.
- Люд, да и с тебя такая же Марго, как из меня этот, как же его…,- мужчина в возрасте нервно махнул рукой.
- Бред Питт,- напомнил рыжий щуплый парень, сидящий рядом.
- Вот-вот, как из меня Брэд Пить, - гаркнул он, всем своим видом показывая, как он собой гордится за столь, как ему думается, высокопарные слова.
- Ой-ой-ой,- лицо Людмилы, некогда Марго, исказилось уродливой гримасой. – Брэд Пить проклятый, тащи свою тощую задницу отсюда и сопляка своего не забудь!
- Злая ты, Люда. - седовласый набросил на плечи рабочую пыльную куртку, схватил под руку щуплого и удалился.
- Алкашня - выплюнула в след Люда, но сразу повернулась ко мне. Криво улыбнулась, обнажая маленькие, потемневшие зубы. Безобразнее улыбку я видел только по телевизору, у маньяка, что насиловал маленькую девочку.
Стены обшарпанные, покрытые ржавого цвета водоэмульсионной краской. Столики гладкие и легкие, как в дешевых и не очень, пивных летниках. Она сосредоточено помешивала ложечкой кофе в пластиковом стаканчике. Мы встречались 2 недели.
- Прошу, не обращай внимания на то, что это место выглядит непрезентабельно.
- Не буду, - спокойно заверяю я. – Если тебе здесь нравится.
- Моя жизнь напоминает ад, понимаешь? – в ее глазах витала тень недосказанности, она надеялась и в сердцах молила, чтобы я смог понять ее. – Здесь мне спокойно.
Говорят, что у каждого свой ад, со своим собственным и предательски родным микроклиматом, знакомыми демонами-надзирателями, и ты здесь словно старожила - знаешь от и до здешние порядки. Тебе никогда не захочется их нарушать, если ты не мазохист. Мой ад - разгоряченная жижа, струящаяся вдоль спинного мозга, глазные яблоки, которые, черт возьми, хочется вырвать, теплый язык, без умолку болтающий, руки, ноги...ад внутри меня. А самое страшное, что в конечном итоге мысли сводятся к Дьяволу, и ты с ужасом осознаешь: дьявол в твоем аду - ты сам. Твои мысли, твои действия, приносящие боль и страдания порождаешь ты.
- А делаешь ли ты что-то, дабы вырваться из ада?
- Из него нет выхода, - она никогда не умела скрывать разочарований. – Здесь все так, как нужно. Здесь вкусный кофе.
- Он быстрорастворимый.
- Но вкусный. Тут тепло.
- Поэтому ты сидишь в куртке?
- А еще Марго…
- Ее зовут Людмила! – не выдерживаю я. – Твой, так называем рай, ирреален.
Пластиковый стаканчик шлепается на серый кафель, который вероятнее всего изначально был белым. Когда идея возникает в сознании, она вгрызается в твой мозг, растет, дает плоды, мутирует. От нее уже не избавиться, хоть топором руби - зародыш все равно останется. Когда тебе не хватает тепла и заживо сжирает одиночество, ты цепляешься за малейшую возможность выбраться из этого мучительного круговорота.
- Я всегда мечтала об атмосфере, царящей в рекламных роликах,- неуверенно слетает с ее губ. - Начищенные до блеска полы, пышные бутоны роз в вазе на столешнице, запах круассанов и молотого кофе из окна, вид на Эйфелеву башню, - она забавно морщит нос. Напоминает тетю Олю, что всегда хмурилась, когда ей что-то не нравилось, а не нравилось ей почти все. - А что имею я? Фееричный вид на соседский сарай, аромат канализации, сочащийся из трубопровода, бабушкины халаты последних модных расцветок и грязный, пыльный ковер, не плохо. Не правда ли?
- Это утопия.
- Знаю, - улыбка.
***
Любовь и страх, противоречивые чувства, но неизменно живут друг у друга под боком, прижатые тесно лбом ко лбу шероховатыми стенами случая. Любовь зреет в грудной клетке как плод и распускается пламенем, подобно пышному пиону. Страх с неистовой силой лупит раскаленным хлыстом по брюшной полости, опаляет внутренности, оседая инеем на диафрагме, и крадется вверх по легким, к самой трахеи.
С момента нашей первой встречи мне снился один и тот же сон. Тьма непроглядная, будто душит, сжимая со всех сторон. Луна подобна черной дыре, опоясанная золотистой тесьмой. Затмение. Каждый удар, сравнимый с кувалдой, вышибает дух. Им ничего не стоит примозжить тебя щекой к сырой земле, пестрящей отпечатками подошв их кожаных сапог. Надавить на голову ступней, посильнее, до жгучей и долбящей боли в висках, когда глаза почти на выкате. Вначале было не так больно, даже смешно. Я не был удивлен или расстроен. Она, как всегда, держалась красиво, будто мы и не были знакомы. Может так оно есть? Эти мысли заставили внутри все сжаться от животного страха. Мне стало холодно, холодно внутри. Именно тогда я вспомнил, что любовь это всегда больно.
- Скажи мне, готов ли ты к смерти ради любимой? – горячее дыхание подобно игривой кошке, ласкает ухо.
- Зачем? – не узнаю своего голоса, доносящегося откуда-то из глубины, когда ты на самом дне и вода заполняет легкие, а в горле застыла немая просьба.
- Отвечай!
На пустыре холодно. Леденящий ветер лобзает плечи, с трепетной нежностью целует щеки и шею, судорожно сжимает в объятиях. Твердая кучерявая трава впивается в колени, оставляя отметины. Меня хватают за шкирку и волокут к обрыву, угрожая тем, что я переломаю себе кости.
- Отвечай!
- Отвалите…
Все вокруг смеются. Их смех барабанит по черепной коробке, разлагает внутренности, ломает позвонки. И она, среди этого проклятого стада, тоже смеется, смотря прямо в глаза. Но почему-то кроме счастья на ее лице, я ничего не вижу. Я барахтаюсь на самом дне, пытаюсь вырваться в реальность.
- Я умер, когда мы встретились. Ты вытеснила внутри все кроме себя. Разрушила. Разорвала. Уничтожила. Почему даже во сне мне нет от тебя покоя?!
Я сплевываю багровые сгустки крови, чувствую, как мне молотят по щекам.
- Ну, все, успокойся. Слышишь? – не слышу. – Все закончилось, успокойся. – мне закладывает уши и я иду ко дну.
- Успокойся…

Капли дождя разметались по запотевшему стеклу. Медленно скатываясь вдоль окна, они напоминали песчаные дюны, которые уносимые ветром, таяли на глазах. В ушах застыло приглушенное клацанье, будто чавканье голодной и дикой собаки. В матовой тени я разглядел силуэт ее голой мальчишеской фигуры. Готов поклясться, что мне казалось, будто я все еще сплю. Каждое прикосновение холодных ладоней, надрывистый кашель (потому что она много курит), заполняющий собою пространство, ее выгибающееся на встречу тело, по которому, как машины на автостраде, скользят капли пота – не реально. Когда в твоей жизни есть человек, который заполняет окружающее тебя пространство, когда он будто внутри и вообще, он часть всего того, что ты видишь, чувствуешь и прочее, тебе кажется, что без него ты умрешь. Так наверно и происходит при расставании. Каждый раз, расставаясь с тем, кто тебе дорог, ты будто умираешь снова и снова. Только жизнь становится мучительной и серой, ты стараешься забыться, и со временем, у тебя получается, приходят новые люди и как говорят: «Раны залечиваются». Ты снова живешь, но ведь все равно когда-то уже умер. И мы со временем расстанемся, я в этом уверен.
- Ты любишь меня? – глухо спрашиваю я, прекрасно зная, что подобные вопросы она ненавидит.
- У Бритни Спирс сегодня день рождение,- непринужденная фраза.
- И сколько же исполнилось старушке Бритни?
- Не знаю, - она умудрялась ускользать от ответа как песок, сочащийся сквозь пальцы.
Потом настало утро, а ее уже не было.