What hаppens in the club, stays in the club.

Огни мерцают, они искрятся, а вместе с ними, на фоне всего сверкающего антуража - горит и она. Она. В звуках транса эта девушка растворяется, а на волосах розового цвета переливаются все краски цветомузыки. Такое ощущение, что она пытается поймать каждый звук, каждую вибрацию. Ее движения то плавные, то хаотичные. Музыка неистово бьется в ней, заставляя ее тело каждой клеточкой, словно эхом, отвечать на ритмы зала. А он знает, что девушка танцует именно для него, что каждое ее движение - есть негласный сигнал, флирт, приглашение. Каждое движение бедрами, каждая волна ее тела так плавна, что создается впечатление, будто девушка лента в руках умелой акробатки, только Сакура находится в руках музыки. В руках ритмов этого зала.

В университете они даже не смотрят друг на друга, удостаивая лишь кивком. Никакого соприкосновения. Они не существуют друг для друга тут. Никаких намеков, никаких попыток сблизиться. Холодное молчание. Такое ощущение, что происходящее там - это лишь какое-то видение. Кто их знает, уже смирился с тем, что эти двое так общаются. Смирились с такими странными отношениями.
Харуно учится на журналиста, Саске на юриста. В университете их считают самыми отчужденными, и лишь только те, кто был в том клубе - знают правду.

Девушка танцует на барной стойке у шеста. Толпа молодых людей хлопает ей и свистит. Но они не имеют для нее никакого значения, ведь в конце зала сидит он. Он. Саске пригубил виски, затягиваясь очередной сигаретой. Она знает, что парень смотрит только на нее, и знает, что в его мыслях только розоволосая: ее бедра будут дразнить всю ночь, ее пальцы будут манить теми интимными знаками, о которых знает только Саске. Тело розоволосой будет извиваться, напоминая молодому человеку о сладких моментах - о том, как оно любит извиваться под ним. О том, как она любит быть сверху. Девушка берет себя за волосы, делая своего рода хвост. Саске же знает, как ей нравиться то, что происходит в их играх. А сейчас Учиха лишь ухмыляется недоброй улыбкой: он ревнует, и девушка это знает. Но это тоже часть их игры. Мало кто знает, что они вместе таким образом уже несколько лет.

Звенит звонок, Саске и Сакура опаздывают на пару. Каждый едет отдельно. Опять умудрились столкнуться в дверях. Они не пропускают друг друга. Они не уступают друг другу ни в чем. Сакура знает, что потом он ее накажет, отшлепает за то, что не прошла второй. Но, а почему бы и нет? Но ни слова друг другу в учебном заведении. Ни грамма эмоций не показывается. Никто не узнает, что каждого из них буквально током бьет от прикосновения к друг другу. Никто не знает, что Саске бы ее прижал к стене, задирая юбку, разрывая тонкую шелковую ткань трусиков, и вошел без всяких прелюдий. Никто не знает, что Сакура бы рычала в момент того, как парень бы накручивал ее волосы на кулак, делая приятно и больно. Приятно и больно от силы толчков, приятно и больно от того, что он слишком сильно тянет волосы на себя. Приятно и возбуждающе. Приятно осознавать то, что она принадлежит ему. Безумно. Но ведь кроме их двоих - это никто не знает.

Учиха уже давно понял, что, если он хочет вообще с какой-то девушкой иметь отношения - ее придется ревновать. Но не каждая девушка согласится добровольно сводить своего парня с ума. Не каждая, но Сакура согласилась. Негласно. Розоволосая словно читала его мысли.

После их первой ночи, Харуно лишь оделась и пошла, подмигнув, и на этом все. Ни слова. Ни намека. Как будто они и не занимались сексом всю ночь. А в Университете девушка даже не поздоровалась. Прошла мимо так, будто его и не знала. Будто не было ничего. Это заводило. Это обескураживало парня. Это провоцировало. Мертвая холодность жила до пятницы, пока они не встретились опять в этом клубе. А на утро она опять оказалось в его постели. Оделась молча, покурила и пошла, в этот раз даже не подмигнув. А он остался лежать недоуменный: снова? А когда это он приобрел привычку повторяться?

Снова в университете. Они не общались с субботнего утра. Не будут контактировать до пятницы. Ему нравится то, что Харуно не создает ему проблем. Это заводит больше. В голове вопросы бьют как молотком - почему так? Но ответ не хочется получать - ведь как хорошо просто иметь секс. Без звонков потом, без воя, плача и соплей под дверью, без исцарапанных стен каким-то острым предметом с признанием в любви, ведь у соседей нервы не железные, а его достало потом эти стены белить. Достало то, что ему приходят сообщения по несколько десятков за пару часов. Достало так, что он решил вообще перестать иметь какие-либо отношения. Покой оказался дороже. А потом появилась Сакура. Появилось что-то непонятное между ними. Влечение. Дикость. Жестокость и удовольствие. Желание. Появилась зависимость ее криков под ним. Появилась зависимость от ее тела, что принимало его как топленное масло острый нож. Нравилось ей ничего не обещать. Нравилось мучить себя догадками - а почему так?

Она сходит с барной стойки; на ней короткое черное платье, розовые волосы распущенны и от ходьбы то подпрыгивают, то ложатся на лопатки. Девушка идет к нему. В руках бокал шампанского, где плавает красная марципановая вишенка. Она ставит емкость на стол и начинает танцевать перед ним: смотрит свысока с вызовом, появляется на губах улыбка, та самая, она словно насмехается над ним. Ноги чуть полусогнуты. Вот она делает наклон в правую сторону, вот в левую, волосы хлещут по лицу. Поворачивается спиной, обхватывает свои ягодицы, проводит по ним ладонями, чуть наклоняется вперед, резко прогибается назад. Саске курит, выпуская дым в сторону розоволосой, его губы кривятся в насмешке. Стерва. Дразнит его, опять все на нее смотрят. Харуно танцует, повернувшись лицом к парню. Ее большой палец во рту, уже влажный, и Сакура медленно проводит им между грудей, большая часть которых открыта из-за глубокого декольте. А вот она достает вишенку из бокала, зажимает между зубов и тоже проводит в том месте, где недавно был палец. Саске усмехнулся и еле заметным взмахом руки дал понять, чтобы Сакура приблизилась.

Они снова занимались сексом всю ночь. Парню казалось, что ее стоны сотрясают стены квартиры. Было такое впечатление, что они обвалятся от ее оргазма, который обрушивался на розоволосую. Она опять расцарапала его спину, кусала, хваталась за него, не желая ни на миг отдаляться. Ни на миллиметр, ни на стон, ни на вздох. Ни на движение. Когда он ее ставил на колени, безжалостно врываясь в нежную плоть девушки, то хватал за волосы, шлепал. Сакура лишь тихо смеялась сквозь стон, хныкала от удовольствия, рычала, начинала двигаться навстречу ему. Сакура изгибалась, словно ореховый прут, сжимая его внутри себя. По началу он боялся, что делает ей больно, но крик: «Еще!», «Сильней!», «Давай же!» стирал в секунду все сомнения. Она не хотела нежно, стеснительно, скромно. Лишь неистовое непрекращающееся движение.
И снова по утру она уходит. Снова все без слов.

Зал мерцает всеми цветами радуги, а в нем сверкает своей раскованностью в черном коротком платье розоволосая девушка. Она уже сидит на Саске. Пальцы медленно расстегивают его белую рубашку, губы целуют шею, аккуратно прикусывают мочку. Берет вишенку, игриво смотрит в глаза Саске. Тот ее щипает за ягодицу и прикусывает за нижнюю губу: обе руки уже на ее пятой точке, и он придвигает розоволосую ближе. Девушка очень ощутимо понимает, что Учиха возбужден. Саске собирает одной рукой ее волосы в кулак, оттягивает назад. Грудь девушки буквально выпрыгивает из декольте, он трется носом, потом опять притягивает к себе, целует, отбирая языком вишенку. Но Сакура не собирается отдавать ее так просто, и их языки вступают в битву-поцелуй, где победой уже будет наслаждение от борьбы. Снова все без слов, просьб, лишь маленькие намеки в этом клубе на огромное удовольствие от друг друга.

Саске сверху будет целовать ее ноги, когда колени Сакуры окажутся у него на плечах. Приятно смотреть на ее выражение лица. Маленькая мученица тонет в сладких страданиях их двух тел. А потом она откроет глаза, смотря своим затуманенным взглядом, и Саске потеряет контроль. Как и все прошлые разы, а потом опомнится, когда поймет, что кислорода легким не хватает, что он не может надышаться, а сил даже нет, чтоб сползти с нее. Да и не хочется. Сакура начнет водить своими ногтями по бокам Учиха, по его телу приятно пробежит дрожь. Но вот он выходит из нее, становится холодно, да как-то неуютно. Хочется еще. Сакура лежит а спине, не думая даже стесняться. Глаза закрыты, губы в полуулыбке.
Учиха усмехается, достает из шкафа два полотенца, одно кидает на девушку, молча приглашая в душ. Если не швырнет обратно - значит пойдет с ним. Не швырнула.

Опять в клубе после недели мертвого молчания. После жестокой холодности к друг другу. После всех сдерживаний. Без единого звонка, сообщения. Ни одного намека. Школьная форма и поведение меняются на клубное. Кровь начинает закипать от предвкушения. Вены горят, тело немножко трясет, челюсть сжимается до боли. Тут властвует уже только игра. Кто первый сдастся? Но проигравших нет. Лишь желание продлить их игру без слов, где правила лишь устанавливает влечение, их тела. Где куш - удовольствие, где риск - горючее, которое их заправляет, где правило одно - играй так, чтоб быть на грани сумасшествия по отношению к друг другу, где фишки - это манипуляция партнером, где рулетка - их клуб, зал которого стал первым ходом совместной игры.

Что происходит в клубе, остается в клубе. А квартира Саске на пару этажей выше этого заведения. Так проще для двоих. Им этого хватает. Ровно столько, чтоб быть вместе. Три года игры, три года не могут насытиться друг другом. Три года его ревности. Тридцать шесть месяцев ее молчания. Одна тысяча девяносто пять дней игры. Так много? Да сколько угодно, лишь бы сохранить это. А что именно, уже не важно, главное - интерес к игре не исчерпывается.