You. Me. We. Us.

Маленькая серая квартира напоминала собой психиатрическую лечебницу. Здесь она постоянно проводила время, раскинув руки в стороны, лежа на кровати. В тишине. В темноте. Отказавшись от мира.
У нее были на то свои причины, которые, кажется, ни у кого не вызовут должного понимая. Лишь гнетущее, лживое сочувствие, если у нее хватит смелости рассказать о своих проблемах хоть кому-нибудь. Это ведь не просто какое-нибудь откровение влюбленной в учителя школьницы или жалобы на выбор новой пассии собственной матери. Она уже пережила возраст подростковых проблем и комплексов.
Но от такого шока она вряд ли сможет отойти.

В соседней квартире разворачивались боевые действия. Там жили два молодых человека – две странных и несовместимых противоположности. И каждый их день проходил, кажется, на минном поле. С криками и воплями.
Одного из них звали Зейн. Редкостный тип самолюбования и поддержания в форме собственного тела. Он любил бить морды всем, кто противоречил его убеждениям и требованиям. Высокий, крепкий брюнет с нагловатым взглядом темно-карих глаз и злобной улыбкой на скуластом лице. Привыкшего получать все, что он хочет, судьба свела с «богатеньким мальчиком», который имел все, что только можно, но хотел чего-то иного.
Дохотелся…

- Прекрати! – отбрыкивался худощавый и бледный блондин, пытаясь высвободиться из крепкой хватки брюнета. – Я не хочу сегодня тебе угождать!
- Эйб, детка, прекращай эту фигню! – играючи ответил Зейн, приложив блондина лицом к столу и с силой заломив ему руки. Но тот только упорней сопротивлялся.
Тогда брюнет, усмехнувшись, навис над его ухом.
- Мне не интересно твое мнение!

Вот уж у кого не было слащавых отношений, так это у них. Когда Зейн самым наглым образом полез к своему «ненаглядному» в штаны, Эйб понял, что это он почему-то всегда ему должен. Не наоборот.
- Ай, гребаный ты идиот! – начал ругаться блондин, стуча кулаками по столу, когда тот бесцеремонно захотел его поиметь. Но брюнет лишь вцепился рукой в его светлую лохматую шевелюру и приложил того лбом к столу. Подчинение – еще один немаловажный аспект его сложного характера. Ему оно было необходимо, как воздух. Чужое подчинение.
- Спокойно, золушка!
Он двигался резко, не заботясь о состоянии своего партнера, доводя его до слез от тупой боли. Он скулил и вырывался, но брюнету было все равно. Это их игра – их отношения, в которых всегда находилось место странным и даже иногда унизительным обращениям, вроде «детки» и «золушки».
- Ты… ненавижу…
- Не стоит себя обманывать, Эйб, - на одном дыхании выдал Зейн. – Твое тело ведет себя так же, как обычно. Тебя всего трясет от желания!
- Нет. Это тебя всего трясет от злости, что тебе снова придется дрочить в одиночестве, пока ты не найдешь другого дурачка, - после этих слов, сказанных в адрес Зейну, блондин скривился от боли. – Ай! Ты законченный кретин! Пусти!
«Мой изнеженный мальчик».
Брюнет протянул вперед руку, проведя пальцами по тонким бледным губам худощавого парнишки, заострив свое внимание на неаккуратном рубце, сверху вниз перечеркивающем губу почти в уголке. Его работа. Его укус. Клеймо.
- Вспомни, кто подарил тебе этот шрам.

Она поднялась с кровати. Побродила по комнате, обняв себя за плечи. Худая фигура в сером нижнем белье, с размазанной по лицу тушью. Приходя домой, она запиралась в комнате и давала волю своей меланхолии. Тишина тоже неплохо залечивает раны.
Когда день подходил к концу, и солнце находилось прямо перед ее окном, она садилась на пол, близко к стене, расположенной против окна, и рассказывала ей о своей боли, уповая на то, что собственная тень – лучший слушатель. А настоящим, реальным людям лучше этого не знать и не слышать. Не для их нежных ушей эта «музыка».

Так и сегодня:

«Меня зовут Ева, и… меня изнасиловал собственный приятель моего парня. По его просьбе. Тогда мы уже не встречались. Он пришел ко мне домой, начал кричать на меня, срывая чужую злость. Потом начал срывать с меня одежду…»

Слезы. Непрерывным потоком. Вытирая их, она размазывала грязные черные дорожки на лице, превращая их в темные синяки. Унять боль было невозможно, но, пересиливая себя, она освобождалась от тяжкого груза:

«Я думала, что он убьет меня, так он кричал. И хватал меня за горло, и угрожал мне… передавал с чужих слов, что я больше никому не нужна. Бил.
Разве тогда между нами была любовь, если он был со мной из… жалости? Да и что это за жалость такая – посылать друга, чтобы так унизить?»
Светло-серые глаза наблюдали за тем, как быстро тень стала сливаться с обоями, которые были искромсаны в клочья Евой, боровшейся со своими внутренними демонами. Эти демоны заставили ее стереть подушечки пальцев до мяса, под корень обкусать ногти, чтобы больше не исцарапать в истерическом припадке собственное лицо.
Ее отец ушел из семьи, когда ей было шесть. Ушел за женщиной помоложе и посмазливее. Ее мама говорила, что мужчинам наплевать на женские интересы, что им нужно только одно. Только она справилась с депрессией, а ее дочь – нет. Все перешло в апатию и истерику.
Ее юношеская прелесть завяла. Ее волосы, кажется, выцвели. Не поседели – выцвели! Даже не разобрать, какими они были.

Как только тень совершенно исчезла, Ева рухнула на пол и снова завыла, громче прежнего.

Зейн ушел, прихватив из висевшей в прихожей куртки пачку сигарет, на кухню. Сейчас он будет показательно раздувать ноздри и выпускать клубы дума в собственное отражение в окне на кухне, а пепел скидывать, как и следует всем плохим парням, в горшок с цветами.
Эйб понимал, что отчасти он сам виноват. Он всегда охотно соглашался покувыркаться в кровати… или где-нибудь еще. К тому же его сожитель терпеть не мог разного рода бабские отговорки, хотя с большим удовольствием называл того «принцессой» и наряжал в розовый фартук на кухне. Эдакая семейная чета, постоянно грызущаяся и бьющая посуду.

Блондин сидел в одиночестве, чувствуя, как ноет пятая точка. Проклинал себя за свою безотказность этой похотливой свинье, которая неспособна даже постирать собственные носки. И тут ему показалось, что по соседству кто-то жалуется на жизнь. До ушей доносились странные вещи, но сейчас юноша принял это за собственную разбушевавшуюся фантазию.
Тонкие пальцы невольно коснулись шрама на губе.
«Что это за жизнь?»

Когда брюнету надоело смотреть на чернеющее свинцовое небо, а сигаретный дым до краев заполнил легкие, он вернулся, чтобы еще раз посмотреть в заплаканные карие глаза своей пассии. Зейн любил по-своему, и ему было невдомек, что так он делает только хуже.
- Принцесса, ну что опять не так? – он развел руками в растерянности. Видеть захлебывающимся слезами нервного Эйба – не в диковинку. Похнычет и успокоится его сентиментальная золушка, и снова пойдет в магазин ему за пивом.
- Ты! Вся проблема в тебе!
От неожиданного выпада Зейн даже растерялся. Он привык, как уважающий себя альфа-самец, держать все выходки своей принцессы под контролем. Сегодня, начало казаться, не тот случай.
- То я тебе слишком грубый, то слишком ласковый… то тебе того хочется, то другого! Знаешь, я срать хотел на эти твои замашки, но все же пытался тебе угодить. Я устал, понимаешь? При этом ты брыкаешься и утверждаешь, что сегодня не можешь, мол, голова болит или еще чего.
- Ласковый? Да с бензопилой трахаться, наверное, приятней, чем с тобой! Лицом об стол – это не ласка. У тебя пунктик все время кусать меня. Ты без этого не можешь!
- Что?
Эйб стал раздеваться. Рассержено и торопливо бросил под ноги Зейну куртку. В какой-то момент это даже завело того. Оттянув ворот майки настолько сильно, что с хрустом лопнули швы, он указал на багровые пятна и пару следов зубов.
В голове у него так и гудела непередаваемая обида, как старомодный эмалированный чайник.
- Это! – кричал блондин, не сдерживая своих эмоций. – Вот они – твои ласки. Видишь? Здесь и здесь! Пылесос и то меньше следов оставит, помешанный на сексе извращенец!

Теперь, смотря на свои изуродованные пальцы, Ева не знала, как терпеть людей. За кого держаться? Она просто не знала, чего хочет. Ей противны мужчины, но недоступны женщины. И, к сожалению, нет того, кто ее поймет. Она смотрела в потолок и рассуждала о том, как покончить жизнь самоубийством. Выпрыгнуть из окна или повеситься?
Иногда мысли поворачивались в другое русло.
«Может быть, уехать далеко-далеко отсюда? На север? В Ньюфаундленд? Или куда-нибудь на другой континент? В Австралию? Точно! Буду там первым белым аборигеном, живущим в буше* и играющим на диджериду*!»
Сцепив руки в «замок», она сложила их на животе и умиротворенно выдохнула. Боль внутри разливалась расплавленным железом.
«Или сжечь все к чертям? Облить бензином и сжечь».

Однако тогда стали доноситься возгласы соседей, которых она доселе никогда не замечала. Или не хотела замечать. И, похоже, этому дому слово «звуконепроницаемость» вовсе неизвестно. Все звучало отчетливо и ясно. Каждое слово, будто и не было этой глупой гипсокартонной перегородки.
От чужих проблем захотелось срочно уйти. Смыть их с себя.

Взглянув в зеркало в ванной, она лишь тяжко вздохнула. А до ушей доносились чужие вопли, гнев, ярость и крики. Звуки летавших по комнате предметов. Она включила воду, чтобы смыть с себя этот грим растоптанной и униженной, а заодно выключить радио под названием «чужая истерика».
Ледяная вода, которой касались гудящие пальцы, отрезвляла мутное сознание.
Она даже не смотрела на ванну, чтобы снова не подумать о самоубийстве.
Девушка смотрела только на свое чистое отражение, в котором видела бесцветную амебу, пока боль со скрипом царапала ей сердце. Ева облокотилась на холодную раковину, пытаясь привести себя в чувства.
«Может быть, прогуляться недалеко?»

Она вымотала саму себя, сделав похожей на законченную наркоманку с трясущимися руками и впалыми щеками. Измученное серое создание. Закрывая входную дверь, она обратила внимание на стоящую в полутьме неприметную фигуру, трясущуюся не то от рыданий, не то от злости. Когда кому-то так же плохо, свои проблемы посылаешь куда подальше.
Засунув ключи в карман затертых джинсов, она осторожно подошла к человеку.
- Все в порядке? – осторожно обратилась она.
- А? – молодой человек обернулся, смахнув кулаком слезы. Это был Эйб.
Ева была удивлена. Ей не приходилось видеть плачущих молодых людей. Обычно они все ходили с гордо поднятой головой и ширинкой наготове, но сейчас был просто какой-то необыкновенный случай. Она сама выплакала целое море слез, но сейчас догадывалась – тот самый парнишка из соседней квартиры, сцепившийся с кем-то похлеще. На вид у этого щупленького блондина был нрав кроткий и вполне благопристойный, а его растерянный взгляд из-под полуопущенных ресниц говорил о том, что в этой ссоре он – жертва.
- Ничего. Неудачный день.
Приоткрылась дверь, из-за которой выглянула крупная морда, держа в зубах сигарету. Стоило девушке повернуть голову, и дверь тут же захлопнулась. Ева почувствовала, как повеяло из прокуренной квартиры, где, по всей видимости, сосед-мордоворот дымит паровозом и даже не думает периодически проветривать жилое помещение.
- Знаешь, тебе нужно на воздух, - сказала она, осторожно направляя рукой Эйба к выходу.

Почувствовав, как разворачиваются иссохшиеся от табачного дыма легкие, блондин проникся благодарностью к ничем ему не обязанной девушке. По сравнению с Зейном она просто сестра милосердия.
- Спасибо.
- Ерунда, - сказала она. – Эм… извини, что вмешиваюсь, но это вы там друг другу мозги трахали?
Удивительная бестактность в купе с желанием помочь произвели должный эффект.
- Поверь, не только мозги.
- Легко догадаться, - сказала она, подняв голову, чтобы окунуться в ночную пустоту. Поскольку Ева не испытывала абсолютно никакой неприязни к гомосексуалистам, то эти слова легко сорвались с ее губ безо всякой иронии. Чтобы не портить знакомство, она дружелюбно протянула руку. – Ева.
Блондин удивленно поднял глаза и посмотрел в ее красные от слез глаза.
- Эйб, - спокойно ответил тот, приняв дружеский жест. – Погоди, это ты говорила об?..
- Что?! – улыбчивое, хоть и заплаканное, лицо исказил испуг. Она быстро отдернула руку и покраснела. – Ты специально?
- Нет.
Но она уже шла прочь. Эйб разочарованно вздохнул и помчался за ней.
- Ева, погоди!
- Отстань! – кричала она, отмахиваясь. Чувствовала, как слезы снова наворачиваются на глазах.
«Нет на свете такого человека, который меня поймет».
- Да постой же ты! – крикнул он, схватив ее за плечо. Развернул лицом к себе – опять плачет.
- Ты не понимаешь, - ее всю трясло, - как это больно!
Тут ее взгляд упал на тонкий шрам на губе молодого человека, к которому невольно потянулись избитые пальцы.
Он не мог так резко измениться и сбежать к женщине прочь от мужчины. Исключением могла быть лишь такая, которая испытала бы схожие его чувствам обиду и унижение. Понимающая одинокая душа. Их ментальные муки должны закончиться, пока это не привело к плачевным последствиям.
- Больно? – спросила она озабоченно, как будто проводя пальцами по открытой ране. Возможно, она есть где-то в сердце.
Слезы стекали по лицу и, срываясь, разбивались о сухой асфальт. Своими осторожными движениями она просила доверять ему. Она не сделает больно - ей сделали.
«Больно… Ты. Я. Мы… Нас… нам сделали больно».
Только сейчас до нее дошло, что этот человек точно разделяет ее боль и унижение. Он – мужчина, который ее понимает. И он не изображает эту унылую и никому ненужную жалость. Как считала Ева, жалеют только убогих, а ей самой жалость ни к чему. Ей нужно просто, чтобы кто-то принял ее боль, как свою, как это сделала она сама для Эйба. Непроизвольно.
А он стоял, закрыв глаза и прикрыв ее руку своей ладонью. Холодная.
- Нет, - тихо сказал Эйб, едва шевеля губами. – Уже не больно.
Он открыл глаза. В них тлел тот теплый уголек доверия, который видела Ева.
- Я тебя понимаю, - сказал он, вытирая с ее лица соленые слезы. Он ведь даже не успел разглядеть ее внешности. Светло-серые глаза, изможденной лицо... короткие, кажется, рыжие волосы.
Будто давая благословение, она осторожно коснулась его тонкого шрама губами. Совсем невинно, успокаивая свою душу. Вот он – спасительный берег, который она сегодня чуть не спалила вместе со своей квартирой. Стоя на пустой широкой дороге, они находились в немом упоении и ощущали себя самыми близкими друг другу людьми только потому, что у них есть одна боль на двоих.
- Ты веришь в это? – спросил ее Эйб.
Ева ничего не сказала. Просто улыбнулась. Как поверить тому, что совсем рядом жил тот человек, который понимал, как никто другой?

*Буш - особая местность Австралии.
*Диджериду - духовой музыкальный инструмент аборигенов.