Записки меланхолика (Часть 1.2)

Поначалу я все думала, что Мадара-сан умер для моего сердца беспросветно, оставив после себя лишь горький осадок. Я не могла ненавидеть его, однако глубокая обида, нанесенная мне, бушевала необъятно, точно жаркое пламя. Иногда я плакала от несправедливости и стыда, не понимая, почему он обошелся со мной так жестоко, так бесчеловечно. У меня более не возникало желания говорить с ним или, упасите боги, смотреть в глаза; я избегала его как могла, потому что мне становилось нестерпимо больно видеть это равнодушное лицо. Я знала, что люблю его. Поверьте, будь моя воля – я бы вырвала эту любовь с корнем, чтобы более она не душила меня и не царапала сердце острыми шипами. Но у меня не было на то прав; видимо, небо все решило за меня. Единственное, что я могла сделать, так это запрятать свою горе-любовь в самые глубины души, дабы Мадара-сан не мог унизить ее, растоптать снова. Для себя я решила, что если уж мне не удастся забыть о нем, то я не стану волновать его, напротив – буду наблюдать издалека. Никто из нас не может быть принужден к любви; я знала это, а потому моя обида становилась менее чувственной.

Мадара-сан не спрашивал меня ни о чем, однако я заметила, что его взгляд останавливается на мне чуть дольше, нежели обычно. Я страшилась смотреть ему в глаза, потому что знала – меня ждут холод и равнодушие. Я быстро проводила нужные процедуры и уходила. Это нельзя было назвать отступлением, одним лишь бегством. Но мне, увы, не хватало силы духа на то, чтобы находиться с ним в одной комнате. Ино частенько попрекала меня тем, что я веду себя, как большой ребенок. А также велела позабыть тайсё. Я старалась, однако все мои попытки терпели крах: я возвращалась в родную гавань и чувствовала, что мой корабль уходит под воду.



В тот день госпиталь жил обыкновенной суетной жизнью. Мадара-сан все же оставил костыли и перешел на трость; теперь у меня не было необходимости провожать его всюду, он прекрасно справлялся сам, и, ко всему прочему, моя компания явно приходилась ему не по душе. Я решила не беспокоить его понапрасну и отправилась к другим солдатам. Один из них, а он, как и Мадара-сан, получил пулевое ранение, нуждался в мази, которую я, увы, забыла в палате. Мне было неловко появляться там в отсутствии тайсё, однако я убедила себя, что ничего такого в этом нет; к тому же больному были необходимы медикаменты.

Заглянув в горе-комнату, я с облегчением отметила, что Мадара-сан еще не вернулся, поэтому я могла совершенно спокойно взять нужную мазь, не привлекая к себе лишнего внимания. Однако, открыв медицинский шкаф, я поняла, что нужная склянка находится на самой верхней полке; видимо, уборщица, посетившая и эту палату, удумала расставить все крайне аккуратно и правильно. Во мне не было той фанатичной нотки порядка, присущей перфекционистам, а потому мое, так сказать, трудовое место представляло собой нечто, напоминающее доисторическую ценность. Как в этом бедламе можно было работать, не говоря уже о «что-то найти», оставалось загадкой для всех. Кушина вечно шутила, что лучшей защиты для медикаментов я и выдумать не могла; но и она, и я на деле прекрасно знали – все в палате упорядочено. Странной системой, понятной лишь мне самой, но весьма действенной. И отыскать необходимое было делом пары секунд. Впрочем, иногда, стоило Харуке-сан, нашей уборщице, посетить это место, система давала сбой.

Кряхтя и мысленно ругаясь, я все пыталась достать чертову склянку. Видимо, она действительно захватила все мое внимание, ибо я не заметила, как дверь неслышно отворилась и инкогнито притаился за моей спиной, наблюдая за разыгравшейся комедией с явным интересом. В какой-то момент, подпрыгнув, я поскользнулась и непременно бы больно ударилась о кафель… однако чья-то крепкая грудь избавила меня от столь неприятной участи. Первые секунды я все не могла понять, что произошло, однако, увидев, как чья-то рука без проблем достала нужную склянку, запаниковала. И вдруг раздался этот знакомый тихий смешок… По спине словно пустили электрический ток. Не облокотись я о Мадару-сана, непременно бы упала, однако он не давал этого сделать. Я чувствовала, как стремительно округляются мои глаза и как алеют щеки. Он стоял позади, дотрагиваясь горячей сильной грудью до моей худой спины. Он все никак не уходил. И это его размеренное дыхание обжигало мне затылок. «О боги!» - пронеслось в моей голове, когда я наконец позволила себе вдохнуть; его одурманивающий запах тут же наполнил мои вдруг ставшие такими маленькими легкие. Спустя какое-то время, собрав в кулак всю доставшуюся мне от родителей волю, я все же заставила себя оторваться от тайсё, развернуться и взглянуть на него. Но как только черные глаза встретились с моими собственными, я почувствовала, что теряю былую уверенность.

- Спасибо, Мадара-сан, - пролепетала я, собираясь уходить, однако его сильная рука, неожиданно опершаяся по правую сторону шкафчика, не дала мне такой возможности. – Что-то не так?..

Он долго изучал мое красное от смущения лицо, строго поджав губы и нахмурив брови. Еще никогда взгляд его темных глаз не задерживался на мне так долго. В какое-то мгновение мне показалось, будто он засмотрелся на мои тонкие губы. Однако лишь на мгновение. И только показалось. Затем же он убрал руку и, кинув сухое «ничего», подошел к кушетке. Пару секунд я негодующе пялилась в его сторону, но, очнувшись, тут же кинулась прочь, едва не забыв про склянку.



В ночь первого марта Кушине было прислано письмо. Никогда не забуду того лихорадочного волнения, с которым она разрывала конверт, и болезненного блеска в ее фиалковых глазах. Мы нечасто получали телеграммы, а если и получали, то в них, как правило, сообщались новости трагичные. Поэтому совершенно неудивительно то, с какой животной надеждой смотрела она на злополучную бумагу. Однако стоило ей пробежаться по нескольким строкам, как надежда умерла, и Кушина, всегда бойкая, сильная, опасная, точно лавина в горах, зашлась надрывным плачем. Она кричала и хваталась за голову, приводя нас в ужас; мы боялись, что сюда сбежится весь госпиталь.

- О боги, что же там? – запричитала Тен-Тен, одна из медсестер, хватая письмо у несчастной; та не сопротивлялась. Прошло какое-то время, после чего Такахаши вдруг сделалась на несколько тонов белее. Письмо было отброшено в сторону. Все затолпились вокруг рыдающей Кушины.

Я же поспешно подняла смятую бумагу с пола и, прочитав несколько строк, ощутила, как подкатывает к горлу неприятный ком. Характер письма был таков:



- Что произошло? – голос Ино словно прилетел из другой вселенной.

- Кушина-чан потеряла мужа и сына, - прошептала я и тут же услышала, как тяжело вздохнула подруга.

Мне вдруг вспомнилось, сколь часто рассказывала Узумаки о своей семье. Наруто, по ее словам, был красивым юношей с задорными синими глазами и пшеничными волосами. «К сожалению, ему достался мой характер», - говорила Кушина. Минато же, ее муж, являлся спокойнейшим человеком. Но самым главным было не это. А то, с какой животрепещущей радостью упоминала она своих любимых мужчин. Теперь их не стало. Я, право, считала Кушину натурой с железным стержнем, таким, которому не страшен ни один ураган… но теперь, наблюдая ее забившуюся в угол, сотрясающуюся от рыдания фигуру, я вдруг поняла, насколько она крошечная. И мне впервые пришлось увидеть в ее стойких фиалковых глазах неисправное горе; словно тяжелым камнем разбили стекло, и по нему пошли трещины.

Я очнулась лишь в тот момент, когда Узумаки вдруг вскочила на ноги и кинулась прочь.

- Бедная!.. - послышался надрывный голос Ино.

На следующий день мы нашли тело Кушины в общей спальне. Она повесилась.



Настроение у меня было отвратительным; я все еще не отошла от смерти Кушины, однако наших обязанностей никто не отменял. Мадара-сан почти полностью выздоровел и уже скоро должен был возвращаться на поле боя. Я старалась не задумываться об этом, но все же мои мысли неизменно возвращались к больному, страшному, и я чувствовала, как сжимается мое сердце; мне не хотелось, чтобы он уезжал. Впрочем, посетив его нынче утром, я старалась не выдавать своих эмоций. Процедура, как всегда, проходила в полной тишине, когда вдруг Мадара-сан заговорил:

- Я слышал, одна из ваших медсестер повесилась?

Зеленое свечение моих рук тут же погасло. Однако уже в следующее мгновение я заставила себя вернуться к процедуре.

- Да… Кушина-чан. Она не смогла вынести потери сына и мужа.

- От нее было бы больше пользы в этом мире; по крайней мере, сейчас уж точно.

Во мне вдруг взыграла отвага:

- Как вы можете говорить такое?! Вы не знали ее. Она была прекрасной женщиной.

- Она была слабой.

- Ей было больно, - я уже не могла остановиться. – Кушина-чан не представляла своей жизни без мужа и сына. Они были для нее целым миром.

И вдруг мой затылок врезался в стену, а чьи-то холодные крепкие пальцы впились в горло. Я жадно глотнула воздуха и, распахнув очи, ожидала увидеть черные обсидианы, но вместо этого на меня смотрели древние, как мир, и красные, как кровь, глаза. Так я впервые встретилась с шаринганом.

- Ты слишком много говоришь, Харуно, - голос Мадары словно покрыт коркой льда – неприступный и обжигающий холодом.

Прежде мне не приходилось задумываться о том, какой он обладает силой, но теперь, чувствуя на шее железную хватку, я вдруг поняла, сколь многое заключено в этих глазах. Мне стало страшно.

- Пустите… хватит! – я отчаянно вцепилась в его сильную руку.

… и вдруг Учиха отпустил. Но только оттого, что в глазах у него вдруг помутнело, и он сделал шаг назад, зашипел.

- Мадара-сан! – воскликнула я и тут же ринулась к выходу. – Я приведу Шизуне-сан…

Он перехватил мою руку.

- Не смей, - и вновь привычный холод. – Я не собираюсь проторчать в этой дыре еще несколько дней. Мне необходимо вернуться на поле боя, так что будь любезна – закрой рот и сделай вид, будто ничего не видела.

- Прекрасно, - я вырвала руку из плена цепких пальцев. – Надеюсь, что, если ваши глаза поразит инфекция, вы не будете проклинать меня за равнодушие. А теперь прошу меня извинить, я должна оперировать другого пациента, которому не плевать на собственное здоровье.

Мадара смотрел злобно, даже опасно, однако я решила стойко вытерпеть черную волну гнева и удалиться с гордо поднятой головой; он сумел задеть во мне не только женщину, но и медика.



Сегодняшним днем обстановка в госпитале накалилась до предела – медперсонал бегал туда-сюда, судорожно проверяя списки больных, готовя документы, расставляя препараты в нужном порядке. Ночью нас заставили дважды обойти все палаты, а нынче поутру взяться за тряпки и вылизать каждый уголок. Сказать, что такое поведение было необычным – значит ничего не сказать. Однако мои непонимания были рассеяны уже в тот момент, когда нам поочередно раздавали ведра (трех несчастных стареньких уборщиц на все здание не хватало никак). Ино стояла рядом со мной, находясь в таком же недоумении. Когда все вооружились тряпками и прочими нужными для уборки вещами, Шикаку-сан, до этого листавший какие-то документы, поспешил выйти вперед и прервать наши шептания:

- Значит так, голубки, пришло время этому дряхлому зданию встретиться с тряпками и мылом, дабы обрести подобающий вид. Вас ровно четырнадцать человек, так что вы должны справиться за час, максимум – два.

- В честь чего затеяна генеральная уборка, Шикаку-сан? – не выдержала я.

- Харуно, - главврач беззлобно скривился, голос, наполненный иронией, заставил всех улыбнуться. – Харуно… Что ж ты за человек такой! Что важнее всего для врача? Правильно – гигиена! Разве нам, представителям медицины, нужен повод для того, чтобы убраться в, так сказать, родном доме? – девушки тихо захихикали. – Однако, голубки, чтобы вы имели стимул к работе, скажу по секрету – сегодня приезжает Цунаде-сама. И тому, кто будет бездельничать, болтать не по делу, жаловаться, придется отчитываться перед ней лично. Не переживайте, в этом есть свои плюсы: вы сможете не работать целый месяц, а то и два… потому что проведете их на больничной койке.

Смешки стихли моментально, я прекратила веселье тоже, но отнюдь не из-за страха…

- Неужели шишоу* приедет! – воскликнула я.

- Харуно! – подал голос Шикаку-сан, и все снова принялись хихикать.

В скором времени всех нас отправили убираться. Настроение у меня было просто отличное, ведь я не видела Цунаде-саму почти целый год и наконец могла ее встретить!

~*~

Ино рассказывала мне о чем-то интересном, как вдруг раздался страшный грохот. От неожиданности я выронила тряпку и, подняв голову, осознала – дела плохи. Входная дверь, и без того весьма ненадежная, с жалобным треском врезалась в стену, которая, собственно, пострадала тоже. Персонал замер, кто-то выдал напряженное «черт». Посреди незапланированного хаоса стояла она – бестактная, разъяренная, отчасти несносная, но никак не менее прекрасная Цунаде Сенджу! Величайший ирьенин всех времен, родная сестра Шодай Хокаге* и просто опасная женщина.

- Цунаде-сама! – представители АНБУ влетели в госпиталь, отчаянно пытаясь привести дыхание в норму. Я мысленно усмехнулась – глупо приставлять охрану к такой максималистке, как Цунаде.

- Шикаку, собака страшная, решил подготовиться к моему приезду, - Сенджу недобро улыбнулась, обведя взглядом замерших с тряпками и ведрами медсестер. Когда же взгляд кофейных глаз остановился на мне, она казалась слегка удивленной. – Сакура! – я немедленно поклонилась. – Давненько мы с тобой не виделись… Впрочем, не время для фамильярности. Где этот ваш главврач?

- Думаю, Шикаку-сан в своем кабинете…

- Отлично, - Цунаде подошла ко мне, выхватила из рук тряпку и уверенно отбросила ее в сторону. – Отведи-ка меня к этому пройдохе.



Появление Цунаде было, как всегда, неожиданным и ярким: тихо постучавшись, она уже в следующее мгновение выбила к чертям дверь – это в ее стиле. Шикаку-сан, сидевший за столом, оторвал взгляд от бумаг и взглянул на Сенджу; я же тенью мелькала позади, моля богов даровать своему учителю благосклонности и терпения.

- Обязательно было вышибать дверь? Теперь ее придется ремонтировать, а это деньги, которых у нас нет…

- Какого черта мне сообщили о местонахождении тайсе всего две недели назад?! – немилостиво перебила главврача Цунаде.

- Мы на войне, - ответил Шикаку-сан, вставая из-за стола. – Сведения добываются кровью, ею же передаются. Вы знаете, что мы находимся за пределами боевых действий. Нам трудно докладывать все вовремя.

- А надо бы постараться. Резиденция места себе не находила! Потерять генерала армии, выходца из клана Учиха, владеющего Мангеке шаринганом – ты можешь себе представить, что за возможность открывается перед нашими врагами, а их у нас немало!

- К счастью, все обошлось, Мадара-сан почти здоров и в скором времени будет готов вернуться к своим обязанностям, - взгляд Шикаку-сана вдруг остановился на мне. – Ваша ученица приглядывала за ним лично.

- Сакура? – шишоу выглядела удивленной. – Не завидую тебе, у Мадары отвратительный характер. И, кстати говоря, мне необходимо его проведать. Идем, - Цунаде махнула рукой и, развернувшись, исчезла так же стремительно, как и появилась.

Я склонилась в прощальном поклоне и тут же последовала ее примеру.



Шестого марта произошло то, чего я так страшилась – Мадара уехал. Неожиданно, резко и, казалось, навсегда. Даже не попрощался. Я знала, что не интересна ему, но все же думала, будто нас связывает хотя бы общее испытание, представшее в виде его травм. Одно словечко! Неужто я просила многое? Я не надеялась на благодарность, однако то, что он оставил меня так просто, словно я ненужное пятно в его памяти, которое истлеет вместе с годами… да, это ранило меня хуже всяких проклятий. Ино говорила, что его отъезд к добру, мол, мне сделается легче, я перестану тешить себя глупыми надеждами и найду того, кто подходит мне. Но я-то знала! Я-то знала, что все это не просто так, что исчезновение Мадары не сыграло в моих чувствах никакой роли. Боги свидетели, мне бы хотелось разлюбить его, возненавидеть, просто отпустить, но я не могла. Не могла.





До меня дошли слухи, что повесилась некая медсестра, не сумевшая вытерпеть потери мужа и сына. Я бы не обратил на эту историю внимания, если бы не ее имя. Узумаки Кушина. Я не знал ее саму – никогда, - однако ее погибшая семья воевала на фронте. Намикадзе Минато был гением, а его сын – Джинчурики Девятихвостого демона Лиса. И это настораживало. Что сделалось с Кьюби? Успели ли его запечатать в другом теле или же наше смертоносное оружие досталось в руки врага? Боги, как же я ненавидел этот госпиталь, не позволявший мне распоряжаться армией, убивать проклятых врагов.

Во время посещения Сакуры, которая обыденно проверяла мою больную ногу, я решил удостовериться, что дошедшие до меня слухи являются правдой. Девчонка подтвердила мою правоту, чем вызвала во мне огорчение: значит, мы в действительности потеряли одних из лучших шиноби. Кушина же не представляла собою ценности никакой. Когда-то она была Джинчурики тоже, но после рождения Узумаки Наруто все изменилось, так что, увы, жизнь красноволосой девицы, охмурившей когда-то Намикадзе и подарившей миру сильного шиноби, не значила ничего. Зато Сакура была другого мнения: в ней, видимо, взыграла отвага, потому что она вдруг принялась мне перечить. Это бесило просто жутко. Не выдержав, я вдруг схватил Харуно за горло и вдавил худенькое тело в стену. Глаза загорелись шаринганом, но уже в следующую секунду я ощутил вспышку, да такую болезненную, что пришлось выпустить девчонку из рук. Она попыталась позвать на помощь, но я помешал ей. Не хватало проторчать в этой дыре еще несколько дней! Сакура же, видимо, задетая моим равнодушием, поспешила заверить, что никому ничего не скажет, после чего нагрубила и ушла. Глаза болели адски, а потому остановить ее возможности не представлялось никакой. Да и не особо хотелось.



Нынче поутру, гуляя в коридорах госпиталя, я мысленно отметил, что персонал находился в подвешенном состоянии, носился туда-сюда и что-то тихо причитал. К тому же Сакура не зашла ко мне сегодня, что было вдвойне странно – обычно она относилась к своим обязанностям более ответственно. Впрочем, уже в скором времени я поинтересовался у некой медсестры, какого черта все ходят с тряпками и ведрами. Причина носила ясный характер, а точнее говоря, имя – Цунаде Сенджу. Местная сорвиголова с отвратительным характером и еще более отвратительными манерами; неудивительно, что медперсонал трясется при упоминании этой ненормальной, главным хобби которой является избиение людей… ну и выпивка, куда без нее. Старшая сестра Хаширамы*, пожалуй, была единственной женщиной, кою мне бы хотелось убить.

Я как раз проходил мимо главного коридора и вдруг заприметил знакомую розововолосую шевелюру. Несомненно, это была Сакура. Рядом с ней находилась другая девчонка, того же возраста. Они о чем-то болтали и смеялись. Это было странно. Находясь рядом со мной, Сакура не смеялась так никогда: громко и совершенно беззаботно. Она всегда казалась мне бестолковой пугливой ланью, что проживает дни в выдуманной ею же тоске, страдает плодами собственных фантазий… Но я не знал, что за всем этим скрывалась живая бойкая лисица, чьи зеленые глаза теперь не походили на мутную воду, нет, они казались сочной зеленой травой.

Сакура дурачилась с подругой, не замечая меня, притаившегося за углом. Это даже играло на руку, ведь я был уверен: заметь она меня тогда, тут же зарделась бы и сбежала. А так она представлялась мне совершенно открытой. И в этой открытости я заметил ребенка, коим Сакура и являлась: ей было всего восемнадцать, в то время как мне шел уже тридцать третий год.

Харуно, эта вездесущая бестия, вдруг схватила тряпку и принялась гоняться за подругой, которая, в свою очередь, с громким визгом понеслась прочь; сидящие вокруг медсестры только тихо хихикали. Я же тяжело вздохнул. Какое ребячество.


Я лежал на кушетке и читал книгу, когда Цунаде безо всякого стука вошла в мою палату. С нашей последней встречи прошло несколько месяцев, но я все никак не мог поверить, что этой женщине пятьдесят! Проклятое Инфуин: Кай* позволяло ей оставаться молодой еще долгое время, ибо единственным страхом Цунаде являлась не смерть, а старость.

- Ты смотри! Оказывается, люди не лгут: Учиха Мадара вынужден валяться на больничной койке, так как его покалечил Райкаге, - ненавижу Сенджу. В особенности эту, которая совершенно позабыла о чувстве такта. Я бы раздробил ей череп, но, увы, это повлечет за собой конфликт мирового масштаба.

- То-то я чувствовал, что вокруг попахивает сумасшествием… Теперь все встало на свои места: Цунаде пожаловала, - я отложил книгу. – И, к слову, Райкаге поплатился жизнью за свою ошибку.

- Знаю, - голос Цунаде принял новые краски, серьезные и сухие. – А мы поплатились жизнями Джинчурики и Молнии Листа.

- Мне бы следовало удивиться, но я не стану, потому что узнал об этом гораздо раньше.

Она предпочла пропустить мою иронию мимо ушей.

- Жена Минато, Кушина Узумаки, работает в этом госпитале. Надо бы принести ей соболезнования…

- Это вряд ли, - видя вмиг нахмурившиеся брови, я усмехнулся и добавил: - Она покончила с собой на следующий день после того, как ей прислали извещение о смерти мужа и сына.

- Кушина мертва?! – Цунаде выглядела пораженной; она-то, в отличие от меня, неплохо ладила с этим лисьим семейством.

- Мертвее не бывает, - она хотела что-то сказать, но я не дал. – Послушай, оставим сентиментальности на потом, сейчас мне нужно знать одно: что с Девятихвостым?

- Кажется, тебе рассказали не обо всем, - Цунаде устало присела на стул, будто новость о смерти Кушины Узумаки высосала из нее последние силы; и вмиг исчезла бойкая, раздражительная, агрессивная принцесса Слизней, а на ее место пришла старая, потрепанная временем и жизнью женщина. - Последняя битва со Скрытым Камнем произошла недалеко от деревни Дождя, возле реки Ширасаги*. Я присутствовала там в качестве медика, поэтому говорю с собственных слов… Нас предали. И этим предателем был выходец из клана Учиха…

- Что ты несешь? – зарычал я. – Обвинение против моего клана просто абсурд!

- Я была там! – рявкнула Цунаде. – Я своими глазами видела, как Учиха Обито высвободил Кьюби из тела Наруто и подчинил его своим Шаринганом! Девятихвостый получил четкий приказ: убить шиноби Конохи. На тот момент Наруто был жив, что по-своему невероятно. Минато же использовал Фуиндзюцу: Шики Фуджин* и Хакке но Фуин Шики*, дабы спасти армию. Чакра Наруто была запечатана в четвертом Джинчурики Девятихвостого, дабы в будущем обучить его секретам управления демоном. Обито сумел сбежать; я предполагаю, что он скрывается среди наемников Акацуки, но это лишь догадки. Нам пока не удалось установить его точное местоположение.

Какое-то время мы молчали. Наконец я задал свой последний вопрос:

- Кто стал новым Джинчурики?

- Нохара Рин. Она, как и Обито, была ученицей Минато. Видимо, он доверял ей полностью, если решился запечатать такую силу в маленькой девчонке. Как бы там ни было, я приехала для того, чтобы предупредить тебя, Мадара: берегись. Твой клан в опасности. Предательство Обито ударило по его чести, в армии царит разруха. Тайсё отсутствовал слишком долгое время. Пора возвращаться.



Мы уехали следующим днем. Ранним утром, пока вымотанный персонал все еще спал. В том числе и Сакура. Не стану врать, в какой-то момент мне захотелось попрощаться с нею, однако это желание было убито, стоило ему только зародиться. Сакура Харуно не была в моей жизни чем-то особенным и важным: очередная медсестра, выполнившая свою работу и забытая солдатом уже в скором времени. Вот только я не забывал. Нет, мне не приходилось думать о ней днями и ночами, как бывает с глупыми влюбленными идиотами, однако уже в тот момент я понимал, что мое сознание помнит зеленоглазую девчонку, коя заботилась обо мне и любила. Иногда, сидя у костра, я вспоминал, как нелепо пыталась она скрыть свое смущение и как прятала нанесенную ей обиду.

Несомненно, Сакура Харуно была странной женщиной… И от того, наверное, запала мне в душу, хотя я не признавал этого до последнего.



Цунаде была права с самого начала: меня ненавидели. Раньше, когда я появлялся среди отрядов шиноби, люди затихали – от страха. Они боялись всегда, но теперь, глядя в чужие глаза, я угадывал в них плохо скрываемую непокорность, злобу, осуждение. Они осуждали меня за то, что некий Обито Учиха предал сотни жизней смерти, в том числе и жизни любимых всеми Узумаки Наруто и Намикадзе Минато. Я приказал не распространяться о том, что эта дура, Кушина, повесилась – потеря матери и жены героев Конохи могла разжечь в сердцах шиноби страшный огонь. Однако шли дни, недели, и какая-то мерзкая пташка шепнула: Узумаки Кушина покончила с собой. Лагерь встрепенулся. Все чаще стали назревать конфликты между Учиха и Сенджу; мы никогда не любили друг друга, а теперь и это предательство. Наши войны взяли в плен сестру предателя, Учиху Сайо, но этого было мало… Найди я самого Обито и вырви ему сердце, все, возможно, и уладилось бы… Однако этот паршивый пес прятался где-то далеко, видно, боялся, сука, что его вычислят. Не зря боялся. Я ненавидел его страшно, потому что он внес в наши ряды разлад. Первые ветра потревожили наши души уже скоро: спустя две недели после моей выписки. Армия разбила лагерь к северу от страны Дождя. Был уже вечер, когда солдаты притащили ко мне Акимичи Чозу, вслед за ним внесли Учиху Сайо. Она была мертва.

- Он убил девчонку, обезоружив тюремщиков. Эти помогали, - командующий махнул рукой, и в шатер ввели троих.

Сайо было всего пятнадцать, и я надеялся не столько выведать у нее информацию, сколько использовать в качестве приманки для Обито. Теперь же у нас не осталось и шанса вывести паршивца из игры с помощью хитрости – вряд ли ему нужен обезображенный труп.

- Зачем? – сухо поинтересовался я, глядя на Чозу; на жирном лице не промелькнула и доля сожаления.

- Кровь за кровь, - решительно отозвался он. – Учиха Обито убил моего сына, а я забрал у него сестру. Эта месть должна... - я подлетел к нему и схватил за горло, не дав договорить.

- Да кому интересно, как там сдох твой сын? – глаза горели шаринганом, а голос был какой-то бесстрастный, жесткий. - На поле боя гибнут сотни юнцов, а ты решил, что твой ублюдок особенный? Что он стоит нам победы над Учихой Обито? Ты ослушался приказа. Из-за твоего нетерпения мы потеряли ценного пленника. Смотри! – я схватил его за жирные щеки и заставил глядеть на изуродованное тело Учихи Сайо. – Видишь? Это наша победа: ты распорол ей брюхо, задушил. Мы могли узнать от нее о дальнейших планах предателя, а если не это, то выманить его с помощью сестры. А теперь? Что у нас есть теперь?! Вонючий труп! – я оттолкнул Чозу, и он тут же вперился в меня гневным взглядом:

- Обито никогда бы не обменял свою жизнь на жизнь сестры.

- Возможно. Но это не означает, что он бы отказался от переговоров, на которых мы бы его и схватили.

Чоза ухмыльнулся:

- Нарушение слова. Воистину, это главный атрибут клана Учиха…

Удар по лицу заставил его упасть. Командующий стряхнул с руки кровь.

- Акимичи Чоза, ты обвиняешься в государственной измене. Отведите его и других предателей в темницу. Завтра на рассвете они будут казнены.

Какой-то мальчишка, сутулый и черноволосый, тут же побледнел, кинулся ко мне, но его вовремя схватили.

- Учиха-сама, прошу!.. Я лишь смотрел, на мне нет крови! Я не убивал ее! Не убивал!

- Стой, - я махнул рукой, и юнца отпустили. – Он только смотрел… Вырежете ему перед казней глаза, чтобы у него более не было такой возможности.

- Нет! – мальчишка забился в истерике, заплакал. – Нет, молю! Нет!

- Гореть тебе в аду, Учиха! – закричал Чоза. – Ты! Ты и твой клан совершили гораздо больший грех, нежели я! Годами вы убивали друг друга за власть! Но знай: когда-нибудь и ты станешь причиной распрей! Сдохнешь, как последняя дворняга!

В груди заворочалось прохладное, неприятное чувство. Я напряженно поджал губы.

Уметь бить сильно и всегда попадать в самое слабое место было моей привилегией.

Но сегодня она досталась Акимичи Чоза.



Высокое бледно-голубое небо возвышалось над площадью.

Толпа вокруг гудела, рокотала; в воздухе кричали птицы. Я скрипнул зубами, когда очередной зевака случайно толкнул меня в спину. Люди, взволнованные и напуганные, ждали осужденного, что должен был появиться ровно в семь, однако прошло уже больше десяти минут, а суровых лиц солдат все не было видно. Наконец раздался шум барабанов. И взгляд моих глаз тут же направился куда-то в сторону. Вот и изменщик - бледный, замученный, медленно ступал к месту казни, то и дело смотря на безликих, гневных людей. Я видел, как он доходит до эшафота, ступает на помост. Толпа затихла. Вот он встал на колени, положил голову на плаху. Палач что-то спросил, но осужденный лишь покачал головой. Рокот барабанов. Изменщик закрыл глаза и принялся тихо молиться. Палач снес голову одним уверенным ударом. Толпа ревела - громко, напряженно.

Вот и кончилась неудачная игра Акимичи Чоза - слишком большой держал гарнизон.

Тело поспешили убрать, и уже в скором времени на эшафоте оказались другие соучастники преступника. Бледного паренька с вырезанными глазами, дрожащего и измученного, буквально пришлось тащить к месту казни. Он так ничего и не сказал; палач убил его быстро, как и остальных.

Делать здесь было нечего. Я пошел прочь, чувствуя, как таранят спину чужие взгляды. Правильно, пусть боятся, собаки. Вокруг толпились попрошайки. Похоже, чесоточных и сифилитиков стража все-таки разогнала – я никогда не стану жертвовать своим здоровьем и здоровьем армии. Впрочем, от одной заразы лагерю не избавится никогда (да и не все, по правде говоря, хотят) – шлюхи. Измазанных краской девиц, что облачались в дешевые платья, было хоть отбавляй; иной раз встречаешь, как молоденькая девчонка хихикает на коленях у пьяного солдата. Все они, эти шлюхи, обладали чувственным оскалом и похотливыми глазами. И согревали постель лишь на одну жалкую ночь.

Отнимать у солдат последнюю прелесть жизни было бы несправедливо, а потому я терпеливо прошел мимо растрепанной девицы, что хитро улыбалась намазанными красными губами.

Пусть ее трахает какой-нибудь забулдыга, а не генерал.



Утро выдалось небывало жарким, и шатер не приносил никакого облегчения.

Прошел месяц со дня моего прибытия на фронт, однако первое время ни Коноха, ни Скрытое Облако не решались начать войну: переговоры велись неохотно, с каждым разом меняя требования и, казалось, установленную плату. Я знал – очередное сражение не за горами, но мне нужно было время, дабы найти эту скотину – Учиху Обито! Наше положение ухудшилось вступлением в войну Скрытого Тумана. Бой был неизбежен, однако, вопреки всему, я не ожидал столь громоздких потерь. Мы понесли тяжелые утраты; а все же победили! Ирьенинов не хватало катастрофически, медикаментов – вдвойне. Я написал Цунаде, которая должна была прислать нам еще с десяток врачей.

Собственно, седьмого числа мне сообщили, что они прибыли. Я поспешил покинуть шатер, дабы встретить их лично. Палаты с больными воняли жутко, но я терпел стойко, ведь, как бы там ни было, эти бедолаги сражались за Коноху; люди вокруг носили тазы с розовой от крови водой, а крики, доносившиеся изнутри, заставляли морщиться. Впрочем, один из них был столь силен, что я не удержался – решил войти в шатер. И пожалел.

Шиноби, лежавший на столе, орал жутко, кривился и неистово брыкался. Обе его ноги были спалены до самых колен.

- Вы должны терпеть! Если не ампутируем их, вам не выжить! – настойчиво твердил женский голос.

Я замер, решив, что окончательно сошел с ума. Дабы опровергнуть эту теорию, взглянул на медсестру. С заляпанного кровью лица смотрели два изумруда, а розовые волосы неустанно липли к коже.

Вот и свиделись, Сакура Харуно.

Из ступора меня вывел очередной вопль.

- Нет! – зарыдал больной. – Пожалуйста! Вы не можете! Не можете!

- Держите его! – крикнула Сакура.

Один из ассистентов сел несчастному на плечи, я же, не особо думая, схватил его за руки. Какое-то время Сакура смотрела на меня удивленно, отчасти неверяще, но уже скоро ее взгляд обратился к больному. Она обвязала сгоревшие ноги какой-то тряпкой и принялась резать.

От ора у меня помутнело в глазах.

«Не такая ты уж и убогая», - подумалось мне, когда Харуно настойчиво принялась пилить кость.

Другая бы на ее месте умерла со страху.

_______________________________
Шишоу* - учитель. Именно так Сакура называет Цунаде в настоящей версии.
Старшая сестра Хаширамы* - нет, автор совершенно трезв, господа. В данной работе Цунаде приходится Хашираме старшей сестрой, так что прошу не удивляться.
Фуиндзюцу: Шики Фуджин* - Эта техника классифицирована как Киндзюцу. Тот кто использует эту технику отдает запечатывает душу противника Шинигами, при этом жертвуя и своей жизнью.
Хакке но Фуин Шики* - техника, использующая Шишо Фуин и Фуиндзюцу: Шики Фуджин. С помощью этой техники Минато запечатывает Кураму в своём сыне, Узумаки Наруто, в реальной версии.
Инфуин: Кай - Фуиндзюцу Цунаде. Чтобы использовать его, пользователь должен насобирать большое количество Чакры на протяжении определенного времени. Сняв эту печать, он обладает огромным количеством Чакры и способен использовать технику Созо Саисей.
Ширасаги* - Белая цапля.