Жупел. Глава 14.

Эти ощущения, как будто ты в плену чьих-то наблюдений, чувство, что сковали невидимыми цепями – не отпускают. Молниеносно выдернув и второй наушник из уха, заставляя музыку замолкать, Сакура вскочила с кровати, цепляясь за сползшее одеяло и чуть не приземляясь на пол. Нервно кусая внутреннюю сторону щеки, чувствуя пробивший тело озноб, затаив дыхание, чтобы ненароком не наделать шума, она в упор смотрела на то место, откуда, как ей показалось, на нее глядел кто-то. Но оно пустовало, не представляя собой ничего пугающего и сверхъестественного, кроме затягивающей темноты, что скрывалась за дверью. И лишь легкий отблеск света, отскакивающий от лампочки, которая горела где-то в коридоре, давала мнимую защищенность. Удушающая тишина сдавила горло, высасывая весь воздух из легких, что Сакура в безумстве заметалась по комнате в поисках включателя; и как только рука коснулась его пластмассовой оправы, свет на секунду вспыхнул, озаряя комнату, но резко потух, с характерным звуком сгорающей лампочки. Это напугало сильнее. Она больше не могла оставаться в этих сковывающих стенах. Несмотря на безумно мечущееся сердце в груди, она помчалась к выходу, кинулась к странно скрипучим лестницам. Шаг за шагом, двигалась навстречу темноте, что пуляла по сознанию и заставляла содрогаться каждый раз, когда ей чудилось, что там, в этой пучине непроглядной тьмы кто-то есть. Внизу ни намека на звук, лишь одно ее тяжелое дыхание и неприятный скрип под ногами, что остро резали слух. Нехватка кислорода плачевно сказывалась на ее нервно взвинченном состоянии.
В какой-то момент она отчаянно возжелала броситься обратно наверх, проскочить в комнату Саске. И плевать, что он запретил. Плевать, что он странный в последнее время и особого доверия не вызывает, и на всякие предрассудки вместе с предостережениями со стороны оного. Ей было так страшно в эту секунду, что она, несомненно, закричала бы, если параноидный мозг не верещал, что это привлечет внимание возможного монстра. Она не будет так бояться, если рядом будет Саске, если даже он не хочет, чтобы она была рядом. Просто быть близко и понимать, что кроме нее есть еще человек, такой же, живой, и тоже боящийся.
Должно быть, сейчас он лежал у себя в комнате, спокойно спал в постели, или размышлял, предаваясь только ему известным мечтаниям и думам. А возможно его вообще не было дома.
Возможно она совсем одна здесь.
Замерев на последней ступеньке, а затем и переступив через нее, она снова остановилась. Прислушиваясь. Вслушиваясь в каждый шорох, словно шептавший, что ее гребаное любопытство сулит ей только больший страх.
В эту секунду как по щелчку в сознании воссоздалась картина, которая мелькнула перед ее взором совсем недавно, прежде чем напуганная она сбежала вниз. Она видела его открытую дверь. Видела, как темнота прокрадывается и в его обитель. Тяжело сглотнув, чтобы не закричать от подступающего сумасшествия, чтобы не сорваться, чтобы не сойти с ума, она лихорадочно сжимала руки в кулаки. Ей следовало что-нибудь сделать, чтобы понять, что сходить с ума нет причин. Уяснить, что это ее перегруженный мозг рисует излишки буйной паранойи.
И только еще одна секунда понадобилась Сакуре, чтобы снова броситься к стене в поисках включателя, на грани рефлексов. Нервозно шаря по стене ладонями в поисках этого чертового включателя, она, наконец, нашла его, резко ткнув по кнопке. Свет озарил темноту, а она зажмурилась от неприязненной яркости, щепающей глаза.
И резко распахнув их, уставилась в не зашторенное окно. Взор сам обратился к стеклу, принуждая ее стоять и смотреть. Вот тьму за окном. Зачарованная густой бездной, она могла различать причудливые узоры на нем. Словно издалека танцующие белые огоньки, которые кружились, закручивались, то отдаляясь друг от друга, то приближаясь, создавая хаос, то снова заманивая в свой серебристый огонек. Они, эти огоньки, преобразовывались в закорючки, в странные знаки, отдаленно напоминающие буквы. Затем опять нарушали строй, исчезая, превращаясь обратно в черноту. Сакура склонила голову набок, ожидая, что огоньки вернутся и начнут снова плясать чудной танец. Завороженно наблюдая что-то приближающееся за вспотевшим, наверное, от ее частого дыхания, стеклом, ощущая, как руки немеют, как ноги наваливаются свинцом, чувствуя, что тело не подчиняется, так и стояла. Да и двигаться не хотелось. Бездействовала, несвойственным ей интересом глядела, как реальность за окном приобретает новые формы.
Только теперь… холод пополз по коже, окончательно сковав замёрзший разум. Губы онемели, руки начали трястись, когда на нее уставились чьи-то глаза, желтые глаза. Хищные глаза.
Бездумными и быстрыми движениями кинувшись к окну, ощущая, как ее пожирает взор непонятного существа, Сакура резким движением задвинула шторы, и так целую минуту шокировано смотрела на белый занавес, пытаясь связно мыслить. Округлившимися глазами глядя на белый цвет, за которым скрывалось чудище из ее кошмаров, задыхаясь от охватившего страха.

**

Саске ощущал холод, хотя давно не чувствовал такой мерзлоты, наверное, с тех пор, как с ним начали происходить странные и непонятные вещи, с тех пор, как он последний раз принимал эти якобы таблетки. Психотропные. Тоже якобы. Галлюциногенные. Быть может, они и были. А Наруто – дерьмо – все подстроил. Он мог. Теперь Саске не будет ему доверять. Ни за что. Однако чтобы он не выдумывал, он до сих пор находился в некой прострации, пытаясь понять, что же задумал Узумаки. И что с ним случилось, что он вдруг сорвался с цепи, ведя себя странно, неподобающе собственному поведению. И это злило младшего Учиха. Нет. Бесило. Он всегда ненавидел находиться в неведении, его убивало то, что он не знает, или не может понять того, что знали и понимали другие. Особенно такие слабоумные, как Узумаки.
Он перевернулся на другой бок. Саске не пытался уснуть, потому что знал – уснуть все равно не получится. Потому что он никогда не спал, когда ощущал через тонкую стену чужое дыхание, ее дыхание. Хотя абсурдность данного показателя зашкаливала, и он физически не мог слышать или ощущать ее дыхания через стену, как и чувствовать запах ее тепла. И он уже не считал себя ненормальным, казалось, выжили из ума все окружавшие его. И привычка разговаривать с самим собой, то есть, с тем, что сидит у него в голове – это все вина тех, кто его окружает. Ему даже начало казаться, что это заговор против него, и это они виноваты, что голос внутри не замолкает, постоянно болтая и нервируя.

«Ну, хватит, ты уже заколебал со своими извилинами! Не думай, ты мне мешаешь спать!»
Вот так нытик, этот голос. Спать, значит, ему мешает. Саске бы назло ему стал больше думать. Ведь не в его компетенции, потыкать какому-то гендерному бесполому черту, что сидит в голове.

- Ха, надо было соседей бесшумных выбирать, - ответил он.

«Ты это сейчас про своих тараканов? Так вот, знай, они у тебя слегка придурковатые. Знаешь, они такие черные, у них есть глазки, тоже такие черные-черные, как смоляные угли. Я смотрю, ты и деток на себя похожих делаешь!»

- Не мели чепуху, - недовольно буркнул Саске, - это не мои детки, это все ты придумал. У меня в голове никто не живёт, кроме моих мозгов.

«А как же. Вон, поэтому ты сам с собой разговариваешь, скажу вот что: иди-ка ты, сестру свою проведай, уж больно на тебя смотреть, весь извёлся, весь озадаченный. И твои мозги атрофировались, теперь ты не способен нормально воспринимать информацию, ты, как личность, деградируешь. Вот и результат – совсем думаешь, как умалишённый. Знал бы старый Саске, во что превратится в будущем».

- Да иди ты, - недовольным тоном он тем же отвечал. Саске негодовал, не довольствовал, что им снова помыкают как последним олухом. Только… в голове что-то опять щелкало, проясняя ситуацию, возвращая ему сознание, которое в конец притупилось. Почти в конец прекратило существовать. Самообладание возвращалось, а голос затухал, давая понять, что сейчас он как никогда был близок к тому, чтобы окончательно и бесповоротно сойти с ума. Иначе это ненормально – столь беззаботно и бесстрастно отвечать на вопросы, разговаривать с тем, что существовать вообще не должно.
Понимая, осознавая, предаваясь нахлынувшему отчаянию и безысходности, Саске вскочил на ноги, немного нетрезвыми шагами направляясь к выходу. К свету. Протягивая руки, пытаясь схватиться за этот ускользающий свет, как за спасительную верёвку. Он тянулся к этому лучу, хотел взять в охапку, прочувствовать, ощутить, объять и раствориться, но тьма тянула назад. Она засасывала, поглощала, и казалось, что никогда не отпустит из своих стальных тисок. Тьма была вязкая, густая, пыжащаяся силами, коих Саске не видывал. Задыхаясь в этой тесноте, он бросился к двери, словно опьянённый хватаясь за стену, чтобы не упасть. Знакомое чувство. Безысходность и волна отчаяния почти затапливали все его сознание, он по-прежнему тянулся к чему-то светлому, и ему казалось, что это светлое находится совсем рядом. Он сильно нуждался в этом нечто. Которое, быть может, находилось совсем рядом, совсем-совсем. За тонкой стеной, в такой же темной, как и у него комнате. Этот порыв заставлял кувыркаться все внутри, его почти тошнило.

Наощупь он ступал по мерзлому полу. Дотошного луча долбаного света он не мог ухватить, и это в который раз злило. Какая-то коробочка, встретившаяся на пути, была тут же растоптана. Хотелось все разнести, все разрушить. Ему казалось, что так станет лучше.
Голова шла кругом, в глазах двоилось, прямо как в тот раз, когда у него был приступ. Когда впервые оказался в комнате Сакуры. На пути снова оказалась какая-то вещица, которую он начал с особой ненавистью пинать, прикрикивая на него, словно этот объект являлся причиной всех его бед. И все равно, что объект не живой, не дышит, всего лишь существенная вещь, которая лежит сейчас у него под ногами. И плевать, что ему вдруг чудится, как эта вещица визжит, будто чувствует боль от наносимых ей ударов.
Ноги сами вели его к свету, руки сами просились вперед, желая дотронуться до тепла. И в полубредовом состоянии он оказался в темноте. Только уже с чувством, что желаемая цель достигнута.
Ее силуэт он видел, ее тепло он уже чувствовал, ее дыхание слышал. И это невообразимо вдохновляло, будто только этого он и желал, всего лишь упиваться ее присутствием.
Она тряслась. Саске это видел – она боялась – он это ощущал. Но важно было, что он хотел прижаться к ней.
Пальцы на руках сводило от нетерпения, отчаянный вздох застрял в горле. Он сделал один шаг…
и был с ней един впоследствии. Казалось, теперь все сумасшедшее крутилось вокруг нее. Все его существо просилось еще ближе к ней. Словно весь сгусток негативных эмоций исходил от нее, и противоядием являлась она. Прижмись он только раз к ней, мир вернется вновь на круги своя. Вдыхать ее тепло, возжелать ее тепла – вот оно, лекарство от безумия.

Сакура и не успела опомниться, очнуться от того страха, что все еще сковывал ее, не успела отпрянуть, как оказалась в его цепких руках. Наверное, раньше бы она всегда мечтала оказаться в его объятиях, раньше всегда фантазировала, как он будет ее обнимать – ее старший брат. И не раз думала и представляла, как это произойдет, зная, что не совсем правильно об этом думать. Тогда это были только желанные мечты.… А сейчас для нее это был кошмар. Страх перед неизвестностью и всплеск эмоций, взрыв адреналина в крови, которые заставили в исступлении биться в его руках. Пытаться расцепить его сжимания, которые не с того ни с сего перекрыли ей кислород. Он держал крепко, сдавив ей грудь, дышал в затылок, в спину, молча. Очень сильно обхватил, что она действительно перестала дышать от того, что путь воздуху в лёгкие перекрыли. Единственной мыслью теперь Сакуры была спастись. Она отчаянно хотела спастись, и больше всего боялась своего панического страха.
Саске, ощущая в руках трепещущий живой объект, терялся, но наслаждался, наконец обретённым теплом, слишком живым теплом, которое снова хотело от него сбежать. Но он бы не дал в этот раз. В этот раз он был умнее и поэтому крепко держал, зная о строптивости своего тепла.

«Бо-о-о-же, Саске-кун, какой ты сумасшедший!»

Он и не спорил, потому что уже не думал ни о чем.

- Отпусти-и-а!.. – Сакура умела кусаться, она ерзала у него в руках, зубами хваталась за кожу, царапалась. Саске дернулся от укуса, в момент его глаза потемнели, искрометно сузившись.
Ярость захлестнула душу, заставив ненавистно ополчиться на дрожащую и брыкающуюся девушку. Пелена с глаз спала, и ему представилось увидеть ту самую Сакуру, которая его «младшая сестрёнка», которую он никогда не любил. Она была отвратительна. Цвет ее волос резал глаз, ее запах был тошнотворный. И он, с каким отвращением оттолкнул ее от себя. С силой оттолкнул, что она полетела на пол, не удержавшись на ногах, и стукнулась затылком о рядом стоящий стол.

- Мразь!.. – истерично вскрикнул он, - поганая мразь, не прикасайся ко мне! – его глаза в бешенстве заметались в орбитах, он тяжело дышал, смотря на бездыханное тело девушки. Не понимая пока, что натворил. А младшая сестренка издала лишь жалобный писк до того, как резко стукнулась об острый конец деревянного стола.

Ровно минуту он смотрел на бездыханное тело, перед глазами проносились странные тени, очерняя рассудок. Он смотрел и смотрел, пока еще не осознавая, не понимая, в результате чего на полу лежала девушка и не шевелилась. А ещё в области ее затылка виднелась кровь, которая тоненькой струйкой стекала на пол. И эта «мразь» была его сестрой. Сводной сестрой. И что он скажет родителям, если он ее убил? Что он скажет отцу? Как оправдается? Почему он должен перед кем-то оправдываться? Почему он не может просто убить, потому что захотел, и не перед кем не оправдываться? Что он натворил?
Схватив в безумстве голову, Саске закричал. Единственное желание, которое растекалось в сознании – это убежать, скрыться, уйти от этого ужаса и забыть, кто он на самом деле. Единственное желание – это исчезнуть, раствориться, и пусть душа проснётся потом в аду. Зато… зато он увидится с братом.
Из груди вырвался безудержный крик. Саске не имел понятия, что ему теперь делать. Но в безрассудстве не ведаешь, что творишь.
Он с остервенением бросился к туше девушки, приподнимая ее за плечи, тряся, прося, чтобы она открыла глаза. Но мнимость мешала. Ему казалось, что она вот-вот откроет глаза, ему виднелось, что она дышит. Он дрожащими руками хлопал по щёкам, пытаясь привести девушку в чувство, пытаясь Сакуру пробудить от преждевременного сна.

- Неплохой спектакль, - резкий хлопок в ладоши потревожил идиллию обезумевшего Саске, заставив оного от испуга стукнуться головой о тот злосчастный стол. Его глаза загорелись удивлением и страхом одновременно, что он тут же уронил тело девушки, которое приподнял над полом в надежде исправить совершенную ошибку. Девчонка не шелохнулась, лишь голова ее с глухим стуком рухнула на деревянные доски. Саске не хватило до сих пор смелости нащупать у нее пульс. И теперь он не находил необходимости это делать, потому что все мысли заняли впереди сидящий образ, вальяжно усевшийся на стуле с сигаретой в зубах, и собственное сердцебиение, разогнавшееся с неистовой силой. Итачи не курил. При жизни. Более того, он с особой неприязнью относился к курящим. Саске помнит, как он однажды увидел отца с сигаретой, Итачи сказал, что ненавидит, когда при нем курят. Он помнит, как тогда отец, со свойственной ему манерой брюзжащим голосом прокричал, что он щенок неблагодарный и ударил наотмашь так, что Итачи не удержался на ногах. В аду, наверное, и не такому учат.

- Итачи. – одними губами прошептал младший, начиная чувствовать, как внутри все замораживается холодом от этого мёртвого взгляда, от этих синящих губ, которые выдыхают дым. – Ты мертв. Ты мертв. – Не замечая, повторил он, словно убеждая в этом себя. Все что заставляло его еще соображать – это дикий необузданный страх перед братом, на грани инстинктов.

- Не дергайся, малыш, - ласково обратился к нему Итачи. И чуток качнувшись в сторону, резко поднялся на ноги, незаметно для глаз Саске хватая рядом лежащий серебристый нож. Время замедлило свой бег, приковал младшего на месте, что он не мог пошевелиться эти несколько секунд, за которые Итачи подобрался к нему настолько близко, что еще бы чуть-чуть, и они стукнулись лбами. Саске не замечал ничего вокруг, кроме лица брата, которое за столько лет оказалось к нему так близко. Он не замечал, что тело бросает дрожь, что руки трясутся, горло пересохло, а в крови бурлит первозданный инстинкт самосохранения. Но он не смог сдвинуться даже в тот момент, когда к его глазам подвели лезвию ножа. Маниакально улыбающийся Итачи облизнулся, когда зрачки младшего расширись. От страха и паники, вмиг охватившие сознание от возможной смерти.

- Ты хочешь убить меня? – голос совсем охрип, язык с трудом поддавался. – Как мать…
Ты хочешь меня убить, как убил маму! – хрюкнул Саске.

- Тише, мой глупый брат, - Итачи приложил палец к онемевшим губам Саске, отчего тот вздрогнул, но не отстранился. – Я хочу помочь тебе справиться с этим, - он взглядом указал на бледную, словно и вправду мертвую Сакуру.

- Ты хочешь убить ее? – чуть не вскрикнул младший, трудно фокусирую взгляд на не подающей признаки жизни девушке.

- Нет, это ты убьешь ее.

- Но…

- Бери нож, - улыбнувшись так, как умел только он, что сердце Саске невольно зашлось еще сильнее, он протянул ему холодное оружие, - ты же ведь хочешь быть со своим братом, правда?

Младший вдруг сильнее распахнул глаза, когда услышал в этом голосе умоляющие нотки, связанные с горечью, с потаенной грустью и одиночеством. Боль проскользнула в его вопросе, болезненность и одержимость, что Саске пробрал холод, он начал дрожать пуще прежнего. Все тело лихорадило от этого непонятного чувства, стрельнувшего только от одного голоса мертвого брата. Это мольба… пробудила его. Пелена спала с глаз. И лицо Итачи, казавшееся несколько ранее таким живым, родным, вдруг стало чернеть, гнить. Щеки впали, глаза потекли из глазниц, из ноздрей и сгнившей кожи стали вылезать черви. Все вокруг запахло гноем. Он просто сгноил.
Когда рука, в которой был зажат нож, отвалилась, Саске с криком отполз от рухнувшего трупа.
Он дергался как ненормальный, поглядывая на то место, где образовалось черное пятно. От него не осталось ничего, кроме этой лужи.
Тяжело задышав, он дернулся вперед, и его стошнило прямо там. Руки по-прежнему тряслись, кожа покрылась гусиной лапкой. Ему было так плохо, что он вдруг подумал, что перерезать себе глотку ножом - единственно верное решение.
Но в этот самый момент, когда его взгляд зацепился за металлический предмет, кто-то на полу зашевелился с характерным стоном.
Ему бы следовало порадоваться, что источник его душевного потрясения жив, здоров, но на деле испытал сильнейший приступ раздражения.

Разлепив глаза, приподнявшись на локтях, Сакура смутно припоминала, что случилось; она чувствовала лишь боль в затылке и слабость во всем теле.

- Тебя нужно осмотреть.

Первое, что она услышала, когда села в вертикальном положении и стала озираться вокруг.

- Правда? – вопросила она недоуменно.

- Надеюсь, ты мозги себе не отжарила, - произнес роковые слова Саске, поднимаясь навстречу ей. Во рту остался неприятный кислотный привкус от рвоты, но в остальном, кажется, он был в порядке, что очень странно.

**

- Ауч!

- Закрой рот, - недовольно отозвался Саске, когда Сакура дернулась от его руки, которая исследовала ее голову. «Дыру» пришлось заделывать перекисью водорода и бинтами. Небольшая ранка, а крови так много, будто он ей все мозги прошиб. Дал несколько таблеток от головной боли, если вдруг будет нестерпимо. Очистил мокрой тряпкой волосы от красных пятен, и угрюмо заметил, что в комнате тоже придется прибрать. Все слишком грязно и подозрительно, таких явных следов оставлять опрометчиво. Сакура ничего почему-то не вспомнила, лишь раскачивалась ногами под столом, на котором сидела, тем самым ненароком касаясь ног Саске, заставляя его нервно отступаться. Это хорошо, что у нее в мозгах пусто – ему на руку. Скажет ей, что упала с лестницы, стукнулась об острый угол ступеньки и потеряла кусочек памяти. Но непосредственное поведение девушки волновало.

- Больно! – она отодвинулась от его руки в очередной раз, когда он хотел сильнее завязать узелок, чтобы повязка не сползла. Когда-то в детстве он тоже хорошо приложился головой об асфальт. Он запомнил до мельчайших подробностей, как мама перевязывала ему голову, укачивала на руках, очистила от грязи и крови. Полечить «любимую сестренку» не составило труда, нужные медикаменты оказались в кладовке, которая находилась рядом с кухней.
Потупившим взором, он, нервно сглотнув, оглянул ее взглядом. Кажется, она забыла даже то, что между ними была непроходимая стена из ненависти и неприязни, с такой беззаботностью принимала от него своего рода помощь, что вводило его в ступор и заставляло не верить всему, что происходит.

- Ты помнишь, кто я? – встряхнув ее, спросил он.

Сакура молчала, странно поглядывая на него.

- Саске-ублюдок, конечно я тебя помню, - улыбнулась она затем, отчего Саске буквально отскочил от нее, словно обжегшись. – Спасибо, что не оставил истекать кровью, - хихикнув, она соскочила с высокого стола и зашагала к лестнице, которая являлась прямым доступом к их комнатам. – Я тебе отплачу, обязательно, - обернувшись, подмигнула она и исчезла из поля зрения ошарашенного Саске.

«Она милашка».

**

Карин все время мучали нехорошие предчувствия. На теле то и дело обнаруживались новые синяки, отливающие красно-фиолетовым оттенком. Она не могла понять, откуда они у нее появляются, что это за странные вещи происходят с ней. Особенно во время сна, когда во дворе ночь, она крепко спит, но чувствует сквозь дрему, что не может пошевелиться, что задыхается. На следующее утро всегда замечает, что в особенности вокруг шеи виднеются кровоподтеки, слабые отпечатки пальцев. Поначалу это пугало, что она заходилась в тряске, просясь в спальню к Дейчи, или матери. Она не могла уснуть, нормально есть, а ее предположения, что у нее в комнате, возможно, поселился полтергейст, были высмеяны. И никакие синяки не могли переубедить в своем неверии брата и мать. Про себя Карин молилась, хотя до этого никогда не была набожной. На время стало лучше после вечерних и утренних молитв, все предельно затихло, но как только ей начало казаться, что все прошло, к ней снова ночью кто-то пришел. На этот раз она даже не спала. Потому что предчувствие сулило ей ожидание вечернего гостя. Этот невидимый некто скользил по ее коже холодным дуновением, щекотливо трогая каждый участок на теле. Она с полузакрытыми глазами снова не могла двигаться, ощущая, что воздух стремительно куда-то исчезает, хоть ее сегодня и не душат. Вызывает жажду, неутолимую, что хочется встать и пойти напиться живительной влаги, но прикосновения к коже продолжаются, стремительно и быстро ощупывая каждый участок. Так, что с каждой секундой ей становится хуже, сквозь полуприкрытые веки она может различить темный силуэт, но никак не поймет, кто это, или что.

Следующий день начинался, как и предыдущий – с ощущения, что всю ночь над ее телом совершали насилие. Все ныло как от многочисленных ушибов, и уже по заученной схеме Карин надевала водолазку с высоким воротником, плотные брюки, наносила сильный макияж, чтобы скрыть темные круги под глазами. Сегодня в школу она собиралась как разваливающаяся старая рухлядь, буквально по частям собирая саму себя. Повоевав с расческой, в итоге так и не сумев причесать лохматые «соломинки», она не перекусила ничего, наспех покидая родной дом.

Стараясь быть незаметной, Карин просидела в классе до четвертого урока, не покидая его даже во время большого перерыва. Сегодня три класса были объединены, и сидеть за задней партой, уткнувшись в тетрадь и слившись с оравой учеников, ей не особо составило труда притвориться невидимкой. После попыток поговорить со старостой, несколько ее верных «прислуживателей» оставили девушку в покое, решив, что у нее проблемы, которыми она ни с кем не хочет делиться. Поэтому ей и оставалось только, что чувствовать себя ненормально и постоянно размышлять о том, что все-таки происходит вокруг. И все ее думы сводились к одним и тем же людям, точнее, к двум парням, к Саске и Наруто. Она инстинктивно чувствовала, что у них много скелетов в шкафу, что все странности связанны именно с ними, что ее ночной гость, это иллюзия, порождение этих догадок и подозрений. Только все было слишком реально, чтобы и вправду верить лишь в иллюзию. Она была во власти чего-то. И это ощущалось и в данный момент, сидя за задней партой.

В этот Саске в школу не пришел. Карин подумала, что стоит ему позвонить, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Она как-никак староста класса и президент студ. Совета. Ее должны волновать все ученики, все, что с ними связано, тем более с ним.

- Узумаки, - окликнула она юношу, когда прозвенел звонок с урока, и все поспешили ретироваться подальше и побыстрее. Блондин медленно развернулся в ее сторону и молчаливо наблюдал за тем, как она неуверенно переминалась с ноги на ногу, пытаясь подобрать правильные слова. Этой неловкости между ними никогда не было, но в последнее время слишком многое изменилось, в том числе и в их отношении друг к другу. – Ты не знаешь, что с Саске-куном? Почему он не пришел сегодня на занятия и сегодня? – она совсем не это хотела у него спросить, но это было единственное, что приходило на ум, единственное, что она могла спросить у него сейчас.

- Нет, не видел, не знаю, - ответил он. Карин заметила старую привычку Наруто – почесывать затылок, когда он врет или волнуется. Она это хорошо помнила, этот его жест, который выдавал Узумаки с потрохами.

- Хорошо. А что с тобой не так? – вопросила она.

- А что со мной не так? – вопросом на вопрос отвечал он, чуть приблизившись к ней, всего-то на пару шагов, что Карин в спешке отпрянула назад, хоть и было между ними расстояние до сих пор в две парты. Интуитивно почувствовав странную угрозу, исходящую от блондина. Что-то внутри нее вдруг побоялось этого чуждого холодного взгляда голубых глаз, раньше так искрившихся жизнерадостностью и непосредственностью.

- Врешь и ведешь себя странно… - нашла она в себе силы протянуть на низкой ноте писклявого голоса.

- Похоже, у тебя началась паранойя на почве неизвестности. Искать то, чего не существует – это смахивает на ненормальность. С тобой все в порядке? – спросил он, окинув ее секундным загадочным взглядом, что у Карин подкосились ноги, а по спине потек холодный пот от волнения и переживания. Слишком острыми были его обеты. – Спи спокойно, Карин-чан.

И на этой ноте он развернулся и зашагал к выходу, оставив ее гадать и мучиться, что он имел в виду под последними словами.
Поделиться…