Платина и шоколад. Глава 18. Часть 5

За столиком слизеринцев повисла такая тишина, что, кажется, из-за неё стало тихо во всём зале.

Сначала заткнулась тараторившая что-то Пэнси, застыв с приоткрытым ртом и глядя в сторону открытых дверей. За ней — Забини, который как раз посмеивался над какой-то непутёвой шуточкой Нотта, а следом и сам Нотт. Лица, выражающие полное охуение.

Малфой забыл о том, что сидит с ними за столом, потому что…

Потому что.

Забыл. И никогда, наверное, не вспомнит, что происходило в следующую — как минимум — минуту. Потому что девушка, замершая в начале Большого зала, не позволяла отвести от себя глаз.

Она была… Малфой при всём желании не мог подобрать вразумительного эпитета. Такого, который был бы понят и который мог бы… передавал бы то, что хотелось… чёрт, сказать.

Соберись.

Но взгляд… взгляд приковался к её тонким плечам. К прекрасным плечам. Тем самым плечам-которые-он-так-хорошо-помнил. Так хорошо, что стихло даже только что бушующее утробное волнение. Они были открыты и беззащитны, слегка угловаты, что давало невольную ассоциацию с распахнувшей свои крылья птицей.

Хрупкую шею обхватывал воротник. Как отдельный предмет одежды. Два острых уголка покоились на выступающей линии ключиц, отливая в свете свечей. Огоньки из парящих над головами тыкв отсвечивали в камушках, усыпающих ткань, бросая лёгкие изумрудные блики на обнажённую, будто бы светящуюся матовым светом кожу.

Ткань обхватывала её небольшую грудь, обтекая талию и спускаясь прохладным серебром почти до колена. Вниз же спадало светлое марево, которое было скорее всего не материей даже, а просто подсвеченным воздухом. Обнажающим её ноги.

Её-блять-ноги.

Мерлин.

За что?

Драко медленно закрыл глаза, едва не разодрав себе веки взглядом, который будто по-прежнему был устремлён на неё. И, словно издали, до него донёсся голос Паркинсон:

— Твою мать, это же то самое платье…

Твою мать. Ты права, Пэнс. Просто: твою мать.

Он пропал. Он просто наглухо пропал, унёсся в это дерьмо, влип по самые уши. Дальше некуда. Блейз. Где Блейз, пусть он достанет его, пусть привычно выдернет из этого. Пусть, пожалуйста, потому что, видит Мерлин, Малфой не хотел допускать. Опускаться.

Падать.

Со свистом падать.

Повернул голову, глянув на Забини. Тот всё ещё, приоткрыв рот, следил, как за Грейнджер в зал входил Миллер. И брал её под руку. И вёл к какому-то из столов.

Так, что стало видно её тонкую спину, не скрытую тканью. Чё-ёрт. Зубы заскрипели.

Отвернись от неё и хватит глазеть. Потому что так ты ничем не отличаешься от половины болванов в этом зале. Доброй половины парней, которые вылизывали взглядом эту охуительно красивую девушку, что сейчас подходила к своим друзьям.

Принимала у Поттера бокал и, судя по порозовевшим щекам — комплименты.

А Уизли просто жрал её глазами. Как жрал за обедом куриную грудку.

— Мне нужно выпить, — Малфой заставил себя отвернуться, и от этого стало почти физически больно.

Он тут же напоролся на прямой взгляд мулата.

Кажется, понимающий. Кажется, даже сочувствующий. Драко не отвёл глаз. Просто взял стоящий перед ним бокал и выпил содержимое почти залпом.

Огневиски обожгло горло. Как они умудрились протащить алкоголь, он даже думать не хотел. Но это было так кстати, чёрт возьми.

А Пэнси уже тараторила что-то Гринграсс, не меньше удивлённой, чем все остальные.

— Блин. Откуда у неё такие деньги? — голос Паркинсон раздражал не хуже скрипящего по стеклу железа, но хотя бы отвлекал от увиденного. Хотя чем это помогало, если образ, Мерлин, этот образ стоял прямо перед глазами?

Как, к чёрту, идеально ей шло это платье.

— Может быть, напрокат взяла…

— В "Нарядах Грэнта"? Ты хоть представляешь, какую ценность несут собой тамошние платья, Даф?!

— Не ори, Пэнси. Они смотрят.

И неприязненный взгляд в сторону кучки пуффендуек неподалёку. Те тут же опустили головы.

— Или ты хочешь, чтобы вся школа узнала о том, что ты завидуешь грязнокровке?

— Я не завидую! — зашипела брюнетка, буравя взглядом гриффиндорку.

Малфой потёр лицо ладонями.

Бля… Так. Для начала нужно просто держаться от неё подальше. На сегодня она так далеко, как только можно. Пусть хоть трахается со своим грёбаным Миллером, пусть хоть на соседнем столе. Драко даже головы не поднимет.

Даже внимания не обратит.

Ничего. Получалось же у неё избегать его все эти дни. И пусть это сводило с ума. И пусть это завязывало каждую жилу в крепкий и тугой узел. Он не позволит себе расслабиться сегодня. Не смотреть, вообще не смотреть.

Он ведь так и поступал чуть раньше, до разговора во дворе, до стычки с Поттером. Но это выдавливало из него все силы. Всё меньше и меньше оставалось выдержки. За эту обалдеть-какую-изматывающую неделю.

Вопрос оставался один: как можно игнорировать того, чьё присутствие чувствуешь каждой своей нервной клеткой?

Малфой пододвинул к Блейзу пустой бокал. Тот только покачал головой.

— Не, дружище. Лучше бы тебе не налегать на это дело.

— Забини…

Когда его останавливало это угрожающее рычание? Аж никогда.

— Нам не нужны происшествия сегодня, ладно? — он нагнулся вперёд, почти шипя на ухо Малфою. — И труп Миллера тоже не нужен.

Драко раздражённо выдохнул и прикрыл глаза. Однако в следующую секунду громогласный голос Дамблдора объявил о том, что празднование начинается, и что студентам время занять свои места.

Тыквы, парящие под потолком, начали медленно тускнеть, делая свет более приглушённым. Пэнси всё ещё не отошла от потрясения, однако тут же притиснула своё тело к боку Малфоя, заставив того поморщиться в полумрак зала. Взгляд нашарил Грейнджер, которая выделялась среди всех здесь. Она села за один из тех столиков, что стояли ближе к возвышению в центре, видимо, чтобы поддерживать префектов и следить за программой. Нога на ногу. Изящная лодыжка, тонкий невысокий каблук. Идеально. Правильная староста девочек. Не дай Мерлин что-то пойдёт не так.

Драко снова вздохнул, тут же ощутив, как горячая ладонь Паркинсон скользит в одну из прорех на его рубашке.

Тёплые пальцы. Тебе ведь это нужно, так?

Кажется, нет.

Кажется, Пэнс, ты просто до невозможности не нужна мне. То есть. Абсолютно, совершенно не то, что нужно. На тебе даже платье не того цвета. У тебя волосы слишком тяжёлые. У тебя неправильный нос и слишком полные губы.

В тебе всё не то.

Он устал от этих мыслей. Так, словно они были очень тяжёлым и грязным пальто на плечах, прибивающим к земле.

— Ты смотришь на неё, — горячий шёпот. Дыхание, задевающее раковину уха.

Что?

Да, кажется, смотрю.

Отвернулся. Взгляд на Паркинсон.

— М?

— Ты смотришь. На неё.

Она злится. Это видно в глазах, которые кажутся слегка тяжёлыми под густо накрашенными ресницами.

Неправильные.

— Нет, — тихо произносит Драко. А ладонь уже добирается до его живота. — Я смотрю на сцену.

Пэнси молчит. Ведёт пальцами вниз, не отрывая от блондина взгляд, а Малфой отворачивается, заставляя себя смотреть на выступающих уже младшекурсников. Но глаза почему-то снова натыкаются на свободно собранные какой-то заколкой на затылке волосы. Так, что несколько вьющихся прядей падают на открытые плечи. На тонкое запястье, лежащее на колене. Тонкое и светлое, слегка сжимающее в волнении ткань.

Драко скрипит зубами, когда замечает, как внезапно Миллер, будто ненароком, кладёт свой локоть на спинку стула Грейнджер. Тело напрягается против воли.

Он почти готов наплевать на то, что происходит на подиуме. Почти готов вскочить и вышвырнуть Курта из зала. Вышвырнуть и стереть его о стены в коридоре, как мел о камень.

И только спустя несколько минут слизеринец заметил, что рука Пэнси замерла где-то на уровне пупка и не шевелится. Быстрый взгляд. Её светлые глаза какие-то слишком напряжённые. Примерно как он сам.

— Что?

— Ничего.

И ладонь выскользнула из его рубашки.

Что это? Облегчение?

— Ничего, — повторила снова. — Давай смотреть, — и щека Паркинсон просто прижалась к плечу Драко. А он позволил.

Потому что — пусть.

Потому что — ей это нужно.

Так, как ему нужна Грейнджер. Это осознание заставило снова закрыть глаза.

Наверное, легче сегодня их и вовсе не открывать.

…За всё время праздничных выступлений Миллер прикоснулся к Грейнджер четырнадцать раз. За полтора часа.

Малфою казалось, что он разорвётся на части от ярости, наблюдая за этим.

Урод девять раз погладил гриффиндорку по плечу, четыре раза заправил ей за ухо прядь волос и один раз сжал её пальцы, всё ещё лежащие на колене. Наверное, в этот момент Драко понял, что способен на убийство.

Потому что он кипел.

Чуть ли не рычал, забывая дышать, забывая отводить взгляд, когда смотрел в сторону Гермионы больше пяти секунд.

И стоило громогласному голосу объявить о начале танцев, Драко первым сорвался с места и отправился к ближайшему столу с едой, пока Паркинсон не потащила его на танцплощадку.

Просто отвлекись. На хрен это. Отвлекись. Ты решил. Ты не обращаешь на Грейнджер внимания. Она — пустое место.

Протискиваясь мимо оживившихся студентов и слегка морщась от зазвучавшей по всему залу музыки, он добрался до стола, тут же уткнувшись взглядом в стоящих по другую сторону Поттера и Уизли. Супер. Не одно, так другое.

Мысленно отмахнувшись, он уже протянул руку к блюду с фруктами, когда справа — её голос.

— Чудесно, правда?! Они такие молодцы, я в восторге! Выложились на максимум. Я обязательно поговорю с профессором МакГонагалл, чтобы факультетам начислили дополнительные баллы!

Малфой повернул голову.

Золотое трио стоит в десяти шагах около большого кубка с пуншем. Два разукрашенных клоуна и она — красивая до тошноты.

Сжал губы.

Молчи. Ради Мерлина, Малфой, просто молчи и всё. Не делай к ним ни шагу. Она — табу. Тем более, сегодня.

Тем более, когда выглядит вот так.

— Ты молодец, Гермиона. Правда. Я не знаю, кто бы справился лучше, чем ты, — голос рыжего резанул по ушам.

Драко таки дотянулся до небольшой ветки винограда и стащил её с блюда. Отлично. Ты взял то, что хотел. Теперь вернись к столу слизеринцев.

И ему даже удалось сделать шаг, когда…

— Вот ты где. Я искал тебя на площадке, ты так внезапно сбежала… Не хочешь потанцевать?

Малфой обернулся так резко, что волосы упали на лоб.

Миллер стоял около неё. Наверное, слишком близко, потому что новый взрыв бешенства под кожей заставил едва ли не заскулить. Поттер и Уизли почти моментально ретировались, совершенно спокойно продолжая разговор друг с другом. Грёбаные голубки, слепые суки.

Как они не понимают? Нельзя. Нельзя подпускать его…

Потанцевать. Сейчас он будет касаться её ещё больше. Больше блядских четырнадцати раз.

— Д-да. Конечно, Курт. Идём, — её улыбка была такой широкой, что сердце на мгновение дрогнуло. Протянула раскрытую ладонь и, уцепившись за его запястье, повела когтевранца за собой.

И в её походке, этой, немного торопливой, можно было узнать Грейнджер. Ту, что летала по школе, врезаясь в Малфоя. Ту, у которой никогда не уложены волосы. Ту, у которой всегда затянут галстук и сжаты губы.

Она никогда не улыбалась Драко вот так.

И он мог поклясться, что Гермиона заметила его присутствие. Наверное. Но, конечно же, не взглянула даже мимоходом. А перед ней тем временем едва ли не расступались ученики, скользя восторженными взглядами по облизанной тканью фигуре.

Блять.

Верхняя губа искривилась.

Где её херовы дружки? Почему они допускают Миллера к своей любимой заучке? Почему не рычат на него, не смотрят быками, не орут и не брызжут слюной?

Почему они допускают возможность того, что семейка этой суки может сдохнуть? И почему, ради бога, это трогает Малфоя?

Он понял, что шагает к двум попугаям, стоящим теперь у стойки с напитками и что-то обсуждающим, когда был уже на полпути. Замеченный гриффиндорцами почти тут же.

Блин. Сейчас было бы неплохо остановиться и обдумать, что ты хочешь сказать, но стиснутые от злости челюсти едва ли не хрустели от натуги. А лица двух мудил тем временем мрачнели с рекордной скоростью. Это почти польстило.

Он не успел и рта раскрыть, когда:

— Что? — язвительный плевок рыжего.

Тихо, Драко.

Как там Грейнджер сказала? Не гони коней.

Поэтому он намеренно обратился к Поттеру. Чтобы избежать ненужного рукоприкладства. Он в последнее время стал довольно вспыльчивым.

— Нашёл подружку?

Тот поджал тонкие губы. С ответом помедлил, но:

— Да. Как видишь.

— Тебя волнует? — снова Уизли. Огрызается как беззубый щенок.

Верхняя губа снова дрогнула.

— Нихрена я не видел. Не слежу за вами.

Испытующий взгляд на брюнета. Тот только пожал плечами.

— Ладно.

Что это? Грейнджер провела с ним воспитательные работы после той милой стычки во дворе?

Какое-то глупое молчание несколько секунд и суперски сильный дискомфорт от того, что Малфой стоит с ними. Напряжённый, вертящий в пальцах ветку винограда.

Странно, нет?

— Ты что-то хотел, или просто соскучился по нашему обществу?

— Захлопни пасть, — отозвался Драко, мысленно благодаря очкарика за наконец-то-этот-неприязненный-тон. — Я бы с большим удовольствием провёл время в компании гигантских слизняков, чем с кем-то из вас.

— У тебя есть отличная возможность воплотить это в жизнь, — тут же отозвался Уизли, кивая за стол слизеринцев.

И, видит Мерлин, он чуть не схлопотал по роже за эту остроту.

Держи себя в руках, Малфой. О, да, это уже становится похоже на мантру.

— Я хотел сказать, — Драко всё ещё обращался к Поттеру, — чтобы вы присматривали за своей подружкой.

Тот выгнул бровь.

— Чего?

— Ничего, кретин. Я говорил со Снейпом перед всем этим балаганом. Он сказал, что… м-м, влетит обоим факультетам в том случае, если кто-то поведёт себя… недозволенно.

— Ну и что ты, к чёрту, имеешь в виду?

Драко помедлил.

Оторвал от грозди виноградину, покрутив её между пальцев и отправляя в рот. Пережевал, удивляясь, как ему удалось не подавиться под этими свёрлами взглядов.

— Только то, — наконец изрёк он, — что Грейнджер порхает вокруг своего женишка как херова шлюха. И подвернись Миллеру такая возможность, он тут же утащит её в тёмный уголок, чтобы присунуть по-тихому.

Уизли дёрнулся, а в следующий момент Поттер уже схватил его за плечо, не давая кинуться на Драко.

— Не знаю, как ваш факультет, — он продолжал спокойно, не реагируя на рывки рыжего и отрывая ещё одну ягоду, — а Слизерин не планирует терять очки из-за подобной херни.

— Ты бы заткнулся, Малфой. И следил за своей ширинкой, — прорычал Поттер, буравя того глазами сквозь очки.

Тот лишь пожал плечами.

— Просто имейте в виду, что у вас будут проблемы, если вдруг что.

Очередной рывок рыжего был встречен холодным скользящим взглядом, на мгновение задержавшимся на воспалённых фурункулах на веснушчатом лице.

— Держи свою уродливую псину при себе.

— Знаешь, что? — брюнет бросил на Малфоя прямой взгляд. — Ты завидуешь.

Это было неожиданно. Он даже замер, не донеся виноград до губ.

Ты завидуешь, Малфой.

Да какого хера он себе позволяет?

— Что?

— Что слышал. Я не слепой.

Драко мерзко рассмеялся. Даже ему самому показалось, что этот смех был отвратительно-мерзким.

— Ну да. Совсем нет. А очки тебе для красоты?

Поттер снова сжал губы.

— Я вижу, как ты смотришь на неё. И хочу разочаровать — у тебя нет шансов.

Малфой снова смеётся.

Твою мать, прекрати это. Ответь ему. Потому что он вот-вот поверит в ту херню, что несёт.

— Ты редкостный мудила.

Что, и всё?

Поттер смотрел на него недоверчиво. Будто тоже задался этим вопросом.

— Мне посрать, ясно? А твои предположения — просто смешно. Как видишь.

— Тогда в чём дело?

Драко пережёвывал ягоду, ощущая сладкий сок на языке. И частые удары сердца в глотке. Просто веди себя невозмутимо.

Поэтому он просто указал рукой на гриффиндорца.

И понимай как хочешь. Но дело здесь в тебе и в твоих бреднях.

— Тебя что-то смущает? — очкарик не понял этого жеста.

— Твоё чувство юмора, Поттер. Искромётно и легко. Как кирпич.

— Эй, — гриффиндорец сделал внезапный шаг вперед. Твёрдый взгляд упёрся Малфою в переносицу. — Я не шучу. Отвали от неё, пока не схлопотал.

— Что здесь происходит?

Этот голос прозвучал раньше, чем Драко успел что-то ответить.

И сейчас это было бы уже бесполезно, потому что все мысли тут же вынесло из головы. Будто к виску приставили какой-то продувной механизм. Взгляд соскользнул с Поттера и остановился на Грейнджер.

Она стояла так близко от Малфоя, что это оглушило на несколько секунд.

Красота.

Она слишком красивая.

Её плечи. Её руки. Это платье кажется прозрачным потому, что так идеально подходит ей. Потому что будто часть её самой.

— Что он здесь делает?

А голос холодный. Трезвей, Драко.

К нему вернулась возможность говорить уже через секунду.

— Хочешь присоединиться? — ему даже удалось выдавить из себя ухмылку.

— Мы просто общались, Гермиона. Ничего важного.

Она посмотрела Малфою в глаза.

Большой зал на секунду перестал существовать. Её первый взгляд за эти дни.

— Что тебе нужно?

— Ничего. Предупредил твоих дружков кое о чём.

Грейнджер повернулась к Поттеру. Тот только нахмурился. Кашлянул.

— Я думал, вы пошли танцевать.

— Курту захотелось пить. Сейчас он вернётся.

— Какая радость, — тут же пропел Драко, возвращая к себе внимание девушки.

Конечно же, не намеренно. Конечно, он не скучал по нему.

Нет. Это называлось другим словом.

Он дох без него.

— Проваливай, Малфой.

Она шипит, как змея.

Она такая красивая.

И он снова на несколько секунд проваливается в неё взглядом. И так не вовремя в мозгах начинают стучать её слова.

Слишком тихие. Слишком полные.

"…— Ты очень горячий.

— И чего ты добиваешься?

— Ничего. Просто благодарю за то, что рассказал…"

Не могла бы ты, Грейнджер, раз и навсегда подавиться этими словами?

Он только фыркает.

Качает головой и уходит, бросив на Поттера последний предупреждающий взгляд. Не глядя на неё.

Расталкивая на своём пути разодетых в какие-то идиотские костюмы студентов. А через полминуты уже возвращается к столику слизеринцев и качает головой на вопросительный взгляд Забини. Швыряет ветку винограда на салфетку.

Не сейчас. Сейчас мне нужна…

— Пошли.

И Драко хватает Пэнси за руку, сдёргивая со стула.

Слизеринка удивлена, но тут же с готовностью вскакивает. Восторженная улыбка растягивает пухлые губы, когда Малфой ведёт её в сторону танцующей толпы — как по заказу начинает звучать медленная музыка. Грёбаная ирония.

Чёрт, как я ненавижу это.

Он останавливается, когда несколько танцующих пар остаются за спиной. С ходу привлекает Пэнс к себе. Выходит немного грубо, но ей нравится. Она прижимается к нему, моментально. Утыкается носом в шею. Он почти слышит, как жадно Паркинсон втягивает в себя его запах.

Видит Салазар — он ей завидовал. Иметь возможность обжиматься с тем, кто кипит в мозгах уже столько времени. Иметь возможность прикасаться. Не знать ощущения запретного. Не думать о том, что подумают окружающие. Просто — не думать. Чёрт…

Они начинают двигаться в такт медленной музыке. Взгляд бездумно скользит по окружающим их парам. Он старался не нарушать дистанцию, но это было тяжело, учитывая, с каким упорством Пэнс впечатывалась в него.

И молчала.

Малфою нравилось, что слизеринка молчит. Он не хотел говорить ни о чём, а она, видимо, боялась спугнуть его внезапный порыв.

Эти движения, размеренные, спокойные — словно марш в голове, словно успокаивающий набат.

Ему бы могло это нравиться. Здесь и сейчас. Если бы не это жужжащее желание отстраниться. Если бы не эти вдохи где-то под челюстью. Если бы не…

Танцующие перед ними Томас и Патил слегка сместились в сторону, и сердце Драко упало. Сорвалось и покатилось вниз. Господи, так банально сокращаясь, счёсывая пылающие кровью стенки о кости. Он почти задохнулся.

Грейнджер.

Они танцевали с Куртом.

Её тонкие руки обхватывали шею патлача. Он был в костюме какой-то рогатой нечисти, без лишних побрякушек, поэтому не составило труда увидеть немного бледное лицо гриффиндорки, выглядывающее из-за его плеча.

Миллер не был высоким, поэтому взгляд Малфоя моментально прикипел к глазам Гермионы, пытаясь понять, что он видит в них. Что это, Грейнджер? Удовольствие, желание? Или напряжённый страх, скрытый так глубоко, что в этом полумраке его не различить?

А в следующий момент она слегка повернула голову, и тёмные глаза распахнулись, становясь… такими огромными. Такими красивыми. Глядящими на него. Она поймала взгляд.

Да, Грейнджер. Я смотрю.

Драко хотел скривить губы. Он хотел отвернуться. Хотел произнести одними губами “грязнокровка”. Чтобы она. Только она поняла.

Он знал, что в её голове это слово отдастся звуком его голоса.

Но он смотрел.

Пока танец не вынудил перевести взгляд, ставший вдруг каменным, на кого-то другого, подставляя гриффиндорке свою спину. Он не понял.

Зачем ты уставился на неё?

Что ты делаешь?

Прекрати это.

Скрипнул зубами. Это ничего. Это просто переглядки. Пустое, ничего не значащее.

Как же медленно проходит круг вокруг своей оси. Он не хотел — только проверить. Посмотрит ли снова. И даже заставил себя не поворачивать голову раньше, чем того требовалось. Хотел скользнуть взглядом мимо неё, но зацепился, снова, на секунду, за это карее море, которое уже почти беззастенчиво взирало на него из-под длинных ресниц.

И всё.

Чёрт. Она просто смотрела. Напряжённо… странно. Это будто была звенящая тоска. И будто на ладони, прямо перед ним. Если хочешь - протяни руку, попробуй её.

Он не хотел.

Он впитывал, чувствуя, как отчего-то ускоряется сердцебиение.

Взгляд, соскользнув, медленно оглаживал её губы, её скулы. Такие знакомые и такие… они так далеко. Хотелось застонать.

Нет, Грейнджер. Ничего, Грейнджер.

Я не знаю что это, Грейнджер.

Ты нужна мне.

И это слово действительно стало фундаментом. Зарыто глубоко и накрепко. Держит.

Ты не должна вызывать во мне этого. Ты не должна, потому что ты — грязнокровка. Ты не можешь.

И он начинает злиться. Обнимать Пэнси и внутренне реветь от бешенства на всё это.

Молча выть, раздирая глотку. Так, что сводит дыхание.

А она будто чувствует. И за мгновение до того, как он вынужденно отворачивается:

вдруг. Оглушающе.

Приоткрывает рот и нервно облизывает губы.

Это проносится по телу горячей почти-судорогой. И отворачиваясь, он чувствует, как начинает дрожать.

Нет. Нетнетнет, Малфой.

Он плотно смыкает веки. Почти жмурится. А в сознании — её приоткрытый рот и влажный блеск на губах, оставленный языком. Начерта она делает это? Господи.

Сердце колотится как ненормальное. От одного воспоминания о нём — влажном и тугом языке, мокро скользящем по линии его губ. Несмело проникающему в рот, осторожно касающегося.

Блин.

Пэнси ничего не замечает. Она уже слегка выпившая, ей, собственно, посрать на всё, кроме того, что она прижимается к нему всем своим телом.

И ей посрать, что у неё совершенно не то тело, которое ему нужно.

И в этот раз он зло поворачивает голову куда раньше, чем следовало.

И снова.

Взгляд. Проникает в него почти яростно. Под самую шкуру. Мечется по лицу, и Малфой чувствует его. Прикосновением. Кричащим, отчаянным, жалящим.

"Я так соскучился по тебе".

Оглушительно.

Как она кусает губу. Как она дышит.

Немного наклоняется и легко трётся подбородком о плечо Миллера, слегка касаясь тонкими пальцами его затылка. Глаза не отрываются от Драко. Платье поблёскивает в полутьме.

"Ты такая красивая… блин, ты такая потрясающе красивая".

Он рывком опускает голову, прижимаясь щекой к макушке Паркинсон. А Грейнджер прикрывает веки, открывая рот в беззвучном выдохе, словно это её он сейчас держит в своих руках.

Судорожно сглатывают. Оба, одновременно.

И Малфой резко выдыхает, отворачиваясь.

"Нет.

Хватит".

Он отстраняет от себя Паркинсон.

— Чт… Что?

— Ничего, Пэнс. Иди к Блейзу.

— Но…

Конец фразы Малфой не слышит. Он уже проходит в сторону выхода мимо танцующих пар, едва ли не распихивая их. И что-то толкает его в спину. Кажется, это его собственные удары сердца.

Почти болезненные.

А от этого количества людей он начинает задыхаться.

— Малфой?

Одного взмаха руки хватает, чтобы Забини заткнулся. Просто позже. Прости, друг.

Драко проходит мимо их стола, мимо компашек, набивающих животы и галдящих, перекрикивающих музыку.

Уйти отсюда. Вдохнуть воздух, в котором меньше её.

Всё нормально. Он просто устал от этих громких звуков. А чувство такое, словно кто-то выдрал кусок из его головы. Из его груди. Из него самого. И этот кусок остался там, удержанный её взглядом. Теперь он валяется под ногами танцующих, исходя кровью. И херовой безнадёгой. Смотри, не наступи ненароком.

В зале так душно, что холодный воздух холла почти обжигает лёгкие.

Малфой делает несколько бездумных шагов вперёд и останавливается. Запускает руки в волосы, судорожно выдыхает. Ещё несколько шагов. На лестницу, вверх. В полумрак балкона, нависающего над холлом. Отгороженного широкими каменными перилами.

Оказался в темноте. Стало проще.

Немного легче дышать. А во мраке, как известно, мысли становятся ещё громче. Вливаются вместе с воздухом в носоглотку.

И перед глазами уже вспыхивает она, со своей тонкой спиной и выемкой позвонка. С худыми плечами и влажными губами.

Мерлин, Грейнджер. Выметайся. Выметайся из меня нахуй. Выметайся, пока я могу контролировать это. Еле-еле, но могу.

Это край.

— Херов край… — шёпот невесомый.

Просто выдох.

Он с силой вколачивает кулаки в ближайшую стену. Жмётся лбом к холодному камню. Едва сдерживает желание разбить себе голову.

Рычание отдаётся в затылке. Кожа елозит по неровной поверхности. Выметайся, выметайся, пожалуйста. У меня просто… просто поедет крыша, если ты не остановишь это.

Я превращусь в психа. Окончательно. Я просто… знаешь…

Чёрт.

Малфой дышит через рот. Рвано, пытается выдохнуть её из себя. Пытается сдержать скулёж. Резко разворачивается, запрокидывает голову. Ударяется затылком. Ещё раз, сильнее.

Жмурится.

Неужели ты хочешь этого, сука. Неужели именно этого? Видеть, как я помешаюсь. Соскочу. Хочешь сделать меня тем, кто не отрывает от тебя глаз? Тем, кто пялится тебе вслед? Тем, кто сжимает зубы, чтобы не позвать тебя, когда ты проходишь мимо.

Тем, кто прислушивается к каждому твоему шагу за стеной.

Тем, кто готов сесть и ждать, пока ты наиграешься в эти-свои-сучьи-игры.

И он снова лупит стену. Мерлин, в этом году он только и делает, что разбивает себе руки.

И это не больно. На этот раз даже без крови. Это раздражает. Раздирает раздражением.

Не собирается заканчиваться. Будет жрать изнутри, прогрызать чёртову дыру, разрывая всё, на что напорется, уничтожая, подчиняя. И это… просто рехнуться.

Невозможность взять себя в руки пугает. Дрожь в жилах не успокаивается. Его действительно колотит. Он отталкивается от стены, делает четыре лихорадочных шага, опираясь руками о каменные перила. Опускает голову, вслушиваясь в гремящую внизу музыку. Чувствуя, как лопатки натягивают ткань пиджака.

Это всё было так же пусто, как горящая канитель внутри него. Распухшее, ненормально огромное бессилие, скрывающееся время от времени под раскалёнными яростными волнами. И в эти моменты казалось, что что-то в нём всё ещё наполовину живо.

Что что-то Блейзу удалось спасти. Тогда, в совятне.

И это что-то беспрерывно заходится ужасом.

Даже сейчас.

А Малфой затаил дыхание, стоило гремящей музыке заполнить холл от того, что кто-то на мгновение открыл дверь в Большой зал. Секунда, достаточная для того, чтобы выскользнуть из помещения. Каменный пол прорезала длинная полоска света, дрожащего и избитого мелькающими тенями. Но тут же исчезла — и звуки снова будто из заколоченной коробки.

Только… теперь он здесь не один.

Малфой резко выпрямился. Слегка наклонился и замер, глядя вниз. Замечая медленно проходящую на середину холла фигуру.

И стало совершенно тихо. Это была та тишина, которую приносило только присутствие Грейнджер.

Её наряд блестел в темноте. С этого ракурса было видно открытую спину. Разрез спускался до самой поясницы, дразня, привлекая. И Драко вдруг осознал — на ней нет бюстгальтера.

А гриффиндорка молча стоит там, внизу, и смотрит по сторонам, сжимая перед собой руки. Словно ищет кого-то взглядом. Ткань невесомо стелется у стройных ног. Надо же. Практически освещает тёмный холл.

Хорошо бы тебе молчать, Малфой. Пусть уходит. Так будет лучше. Несмотря на то, как сильно ты хочешь…

Он кашлянул.

Совсем тихо, наверное - этот звук потерялся бы в любом другом, даже если бы у стены поскреблась мышь. Но мыши не было. И Гермиона вздрогнула, оборачиваясь. Поднимая голову.

Глядя прямо на него. Глаза влажно блестели в темноте.

Всё, баста, Грейнджер.

Ты чувствуешь всю необъятность краха? И у него, кажется, нет границ. Ни одной. Нет даже горизонта.

Чёртово фиаско. Словно кто-то бросил кусок мяса и — давитесь, жрите или сдохнете.

Это что-то замкнутое и подкожное. Это зуд мыслей. Это зуд кожи, требующей прикосновения.

Наверное, именно это удерживает твой взгляд на мне сейчас. Это заставляет сделать шаг. Сначала неуверенный, а потом — быстрый, торопливый. Вверх по лестнице. И я снова смотрю на твою спину, пока ты поднимаешься, придерживая платье. Ты почти бежишь. А я хочу сжаться. Исчезнуть. Вернуться… куда-то, где тебя не было.

Почему мы здесь одни? Почему вокруг нет той толпы, что всегда останавливала меня?

И почему, ради Салазара, я снова отталкиваюсь от перил и поворачиваюсь к тебе лицом?

Есть ли вообще ответы на эти вопросы — и должны ли они быть озвучены, — он не знал. Всё слишком запуталось. Потому что всё, что он сейчас замечал, это она.

Гермиона всё ещё сбито дышала после стремительного подъема.

Смотрела, глубоко.

Своими-слишком-распахнутыми, когда Малфой рванулся к ней, преодолевая оставшиеся несколько шагов, обхватывая руками, врезаясь своим телом так, что оба ударились о широкую колонну. А через мгновение столкнулись и их рты.

Просто. Нужно. Без слов.

И глотку отпустило.

Её рука зарылась в мягкие волосы на его затылке. Сильно, тоскующе, сжимаясь, так прекрасно-правильно. Будто там ей и место. Всегда. И ему кажется, Боже, пусть только кажется — что может быть правильнее движений этих пальцев? Таких горячих, почти злых, притягивающих.

Я знаю, что это, Грейнджер. Клянусь, я знаю вкус этой тоски… пряный, отдающий пуншем. Пьянящий.

Малфой провёл языком по её губам, не соображая, раздвигая их, проникая внутрь, горячо, мокро, почти не веря в то, что он здесь, с ней. Прижимает её к колонне. Вдыхает этот запах. Наконец-то.

Староста девочек. Староста мальчиков.

Сдвиг по фазе.

Скользящее встречное движение — и оба стонут как помешанные. Громко, глухо. Почему достаточно одного контакта ртов, одного столкновения языков — и они горят, превращаясь в уголь? Рассыпаются раскалённым пеплом, рвано дыша в губы друг друга. Почему?

Почему он до хруста распахивает её рот, надавливая на подбородок большим пальцем, а остальными обхватывая шею, впиваясь, притягивая ближе, чтобы врезаться языком ещё глубже? До самой души. Попробовать вкус этого сумасшествия.

Распробовать то, что терзает их обоих.

А она позволяет кусать, почти прокусывать свои губы, вылизывать этот сумасшедший рот изнутри. Малфой бы рехнулся, если бы она не позволила. Потому что он слишком долго хотел. А она так дрожала, словно ещё немного - и дрожь перерастёт в пляску.

Почему?..

Руки Драко скользят по тонкой талии, вверх, сминая прекрасную ткань платья, сжимая её в пальцах. Перебарывая желание разодрать его на части. Прямо здесь, в темноте. И к чёрту эту дорогую роскошь. К чёрту тех, кто внизу. Веселится и потеет на танцплощадке. Так банально — но единственные, кто был сейчас во всём Хогвартсе, это он и она. И — может быть — ожидание. Оно так вжилось под кожу, что стало почти материальным. Почти обзавелось душой. А иногда, видит Мерлин, управляло и разумом.

Он остановил свои руки, поглаживая большими пальцами грудь. Слегка надавливая, чувствуя твердеющие соски под подушечками пальцев сквозь нагретую её телом материю. Колотящее в его правую ладонь сердце. Влажный звук разорванного поцелуя, и он замирает, слегка касаясь кончиком носа её переносицы. В почти чёрных глазах на секунду появилось напряжение.

Словно она боялась, что его руки сейчас сделают больно.

Или оттолкнут.

Всё в порядке, Грейнджер.

Нихрена не в порядке.

Вместо того, чтобы что-то сказать, он снова, на этот раз мягко, прижался губами к её губам, тут же встречающих, с готовностью распахивающихся. От этой покорности по спине прокатила очередная горячая волна, рассыпая мурашки, выступая невесомой плёнкой испарины на висках.

Тонкие руки соскользнули с его волос. Сбежали вниз по груди, останавливаясь на несколько секунд, нащупывая прорехи в рубашке. Это совсем не руки Паркинсон. У Грейнджер пальцы приятно-прохладные, и эту прохладу он ощущает тут же, жгущим прикосновением, прямо к коже. Тихое рычание отдаётся вибрацией на языке Гермионы, кончик которого он тут же прихватывает зубами и прикусывает, что заставляет её вздрогнуть.

А в следующую секунду резко выгнуть спину.

Потрясающе-абсолютно-восхитительно.

Её красивое тело.

На мгновение отстранился, чтобы сделать глоток воздуха. И тут же.

— Малфой… я…

Она задыхалась. Он тоже задыхался, будто самим собой.

Наверное, именно это заставило его протянуть одну ладонь к горящему лицу Гермионы и мягко погладить костяшками до виска, обхватить, оглаживая скулу, не давая закончить.

— Ш-ш… Ты сегодня такая восхитительная.

Сказать это вслух. Испытание.

Но получилось… так искренне.

Наблюдать, как она всматривается в него, почти в ужасе. Но затем прикрывает глаза, слегка поворачивая голову к его запястью. Вслушиваясь в сбитый шёпот слизеринца. И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопила его. Погрузила, накрыла с головой.

— Я хотела… Малфой, пожалуйста, — просьба такая тихая, хриплая. Тягучая, как патока. Драко едва не рычит от мягкости голоса. Бля, этот голос… и стояк в штанах едва не разрывается пульсацией от задыхающегося звучания.

— Что?

— Прости меня.

Он замер. Растерянно моргнул.

— За что? — дыхание касается кожи.

Между ними всего несколько сантиметров. Влажных, пульсирующих нетерпением. А она… извиняется?

— Я должна была сказать… посоветоваться с тобой перед тем, как согласиться. Ведь отец Курта…

Миллер. Господи, о чём ты думаешь?

— Курта? — тупо переспросил Драко.

— Да, — она быстро облизала губы. — Ну, ты же знаешь. Так вот, у меня есть что-то вроде плана. Но для этого мне нужно проводить с ним много времени и…

Блять.

Что-то, отдалённо похожее на злость, начало жужжать где-то в третьем позвонке. Серые глаза прищурились.

Неужели даже сейчас, когда его язык минуту назад был почти на глубине гланд Грейнджер, она собирается говорить с ним об этом придурке? Или это… это появление, поцелуи — что, что-то вроде подготовки? Отвлекающего манёвра?

Малфой напрягся. В глазах Грейнджер вспыхнул страх.

— Нет, погоди…

— Это скоро станет твоей любимой темой для разговора, а? — он отстранился, опуская руку, которая недавно ещё гладила кожу грейнджерской щёки. — Тебе недостаточно того, что ты провела с этим мудилой вечер?

— Нет.

Драко уставился на неё. Растрёпанный, возбуждённый и злой. Грейнджер тут же спохватилась:

— То есть… я не это имела в виду.

— Что тогда?

— Что ты не прав. Я всего лишь хотела попросить прощения. Ты запретил мне общаться с ним, чтобы защитить мать, а я… Да, это было внезапно и несколько необдуманно, но в этом был резон, Малфой. Был и есть, — её голос дрожал, совсем немного. И, кажется, она всей душой верила в то, что городила.

— Отлично… — он сделал шаг назад, тяжело выдыхая и прикрывая глаза. Пытаясь взять под контроль. Слишком много всего сейчас разрывало изнутри. — Просто супер.

Отвернулся и несколько секунд стоял, не двигаясь. А затем снова вперился взглядом в лицо Гермионы. Выражение оного показалось ему… странным. Почему — он не понял. Поэтому просто процедил:

— Знаешь, когда в следующий раз соберёшься заговорить о нём при мне, лучше предупреди заранее.

— Чтобы ты успел убежать подальше?

Драко сощурился ещё сильнее.

Стиснул зубы и сделал один длинный, раздражённый шаг вперёд, который чуть не заставил девушку снова припечататься к колонне. Но она осталась стоять на месте.

И что-то в её глазах…

— Слушай меня, Грейнджер. Не переходи границы дозволенного. Никому нельзя переходить границы дозволенного, поняла? И ты не грёбаное исключение, чтобы…

Чтобы.

Губы с привкусом пунша закрыли ему рот.

Малфой оторопело замер. Моргнул. Что ещё за?..

Пару секунд — он резко отвернул голову, всё ещё не до конца осознавая — показалось ему или в самом деле Грейнджер только что использовала его способ окончить ссору.

— Какого хера ты…

Ты. Снова.

Рука скользнула на затылок, привлекая к себе.

И на этот раз язык прочертил быструю влажную полоску по контуру его губ, а затем исчез в горячем ротике, который тут же обхватил подбородок, заставляя резко выдохнуть.

Она с ума сошла? Что ещё за игры? Двинулась крышей на почве неудовлетворённого… ох, блять.

Зубы нежно прикусили кожу над кадыком.

Драко сжал челюсть. Не смей поддаваться этому, Малфой. Не смей, понял?

Старательно игнорируя терпкое возбуждение, текущее по животу в пах, он облизал губы, когда неровная дорожка поцелуев оставила за собой влажный след на шее, к воротнику, а руки нырнули глубоко под пиджак, оглаживая напряжённые плечи. Слегка скребя ногтями по материи. Возвращаясь к груди.

Что она делаетЧто она задумалаЧего она этим добьетсяЧто…

Вопросы вынеслись из головы, когда он ощутил, что руки мягко толкают его и тело бессильно приваливается спиной к стене.

Мерлин.

Пальцы уже расстёгивают первую пуговицу его рваной рубашки, а слюна отказывается проходить в раскалённое, как песок в пустыне, горло.

— Грейнджер, какого чёрта…

Она только целует его горячую кожу, часто дыша, разнося этими быстрыми прикосновениями жар по каждой вене, впитывающий и разрывающийся на кончиках пальцев.

Мерлин.

Она, кажется, возбуждалась не меньше, чем он сам.

Он следил взглядом, как горячий рот жмётся к нему сквозь рубашку. Словно пытается ощутить вкус кожи, пробиваясь для этого к самому его существу.

Пальцы нетерпеливо дёргают пуговицы.

И он… что?

Помогает. Так же нетерпеливо освобождая себя от одежды, заражённый этим безумием, чувствуя учащающуюся пульсацию в штанах. Чувствуя, как медленно едет крыша.

Сумасшедшая… блин… сумасшедшая девчонка.

Это было то, против чего нельзя было пойти. Тот самый обезоруживающий приём. Она хотела его. И это было сильнее чего-либо другого. Хоть и невыносимо нечестно.

Было почти больно смотреть, как губы Гермионы оттягивают ткань рубашки на уровне его пупка. Драко подавил стон, торопливо переводя взгляд. Не собирался он кончить в штаны, просто глядя на то, как Грейнджер блестит своими глазами, лихорадочно, возбуждённо, бросая на него взгляды снизу вверх.

И — да, ей пришлось почти сесть на корточки перед ним.

Так, что тонкий позвонок отчётливо проступил на хрупкой спине, не прикрытой платьем.

Блять. Она перед ним. У его ног. Господи, безумие…

— Нет… Грейнджер, встань…

— Тише, — сбитый очередным поцелуем шёпот достигает горящего мозга не сразу. — Пожалуйста, я очень хочу…

Она хочет.

Он не сдерживается: низкий стон пролетает жаркой пылающей птицей, отбиваясь от стен и постепенно умирая в огромном холле. Грейнджер вторит ему, но намного тише. Нежнее. И от этого.

В животе закручивается огромная, давящая, дрожащая пружина. Закручивается и набухает.

Он еле заставил себя отвести глаза. До боли вдавил затылок в стену. Бездумно смотрел перед собой, в полутьму альковов на другой стороне холла, где-то внизу, не соображая, чувствуя лишь, что рубашка распахивается под торопливыми пальцами, а любопытные губы скользят по животу, от чего каждая мышца напрягается.

Это похоже на лихорадку, самую невыносимо-жаркую и сильную, от которой спина уже покрыта потом, а ткань липнет к коже. И он почти не думает, не соображает, когда несколькими судорожными движениями стаскивает одежду с плеч, оставаясь в одной бабочке на голое тело. Блять, так нелепо… но эта мысль не задерживается в голове надолго: он чувствует прикосновение, от которого мутнеет в голове.

Взгляд опускается сам.

И глаза застилает туман, потому что Малфой видит, как рот Грейнджер осторожно, неумело скользит вверх прямо по бугру в его брюках, едва касаясь, заставляя задержать дыхание, смаргивая круги перед глазами, и стиснуть руки в кулаки.

Только бы не толкнуться к ней. Нет. Нельзя, нет. Она не должна.

— Грейнджер, — так тихо, что… что это вообще было?

Он забыл. Не понял, не обратил внимания, не… не…

Потому что влажные губы сильнее потираются о ткань. А затем приоткрываются, позволяя кончику языка выписать на ней несколько крохотных кругов.

Боже, блять.

— Боже… — вырывается почти рычанием.

Пружина.

Затягивается сильнее, отчего по спине прокатывает волна душащего озноба. И он не сдерживается — делает почти незаметное движение бёдрами вперёд, которое тут же ощущает Грейнджер.

Вздрагивает, на мгновение отстраняется, словно пугаясь его стона.

И Малфой чуть не стонет снова — от разочарования и ловит себя на том, что готов умолять её продолжить то, что она так бесчестно начала. И…

Он так хотел ощутить её.

Больше всего на свете. И сейчас, прижимаясь голой спиной к стене, он протягивает трясущуюся руку и гладит Гермиону по плечу, пытаясь подтянуть её к себе, наверх.

Её нужно было больше. Слишком жарко, чтобы вынести этот жар самому. Но она аккуратно отводит его ладонь, нежно целуя запястье. Глаза всё так же блестят.

— Погоди… — и руки тянутся к ремню на брюках.

— Нет! — хриплый выдох.

Да! вопль внутреннего голоса. Такой ликующий, как тогда, когда он поймал снитч в последней игре.

Она не должна этого делать. Он просто не выдержит, если его в таком состоянии коснутся эти губы. Коснётся она — кожа к коже. А если на секунду… нет, на мгновение представить, как он погружается…

Зубы заскрипели, стискиваясь, когда ремень поддался и со звоном пряжки расстегнулся.

Почти сразу же штаны оказались приспущенными вместе с бельём.

Член, твёрдый, как херов кол, стоит прямо перед ней, влажный и немного блестящий от этой влаги. Глаза Гермионы расширяются, и она закусывает губу.

Не притворяйся, Грейнджер, ты уже видела его, и не… ох!

Пальцы несмело сомкнулись у самого основания и аккуратно повели вверх, касаясь нежной кожи и еле сжимаясь, но от этого прикосновения у Драко создалось ощущения, что в обоих его ушах прозвучали синхронные оглушающие гудки экспресса.

— Скажи мне, — её голос едва слышен сквозь шум в голове.

Тонкие пальцы продолжают неторопливо двигаться, размазывая выделяющиеся капли смазки по всей его длине. Тёмные глаза неотрывно наблюдают за этими действиями.

— Скажи… как?

— Грейнджер… — его трясёт.

Снова пытается сухо сглотнуть.

— Просто скажи, — тихий шёпот. — Как?

Малфой почти ощутил, как едет его крыша.

— Медленно, — хрипит, выдавливая из себя одно единственное слово, после которого…

Господи. О, Господи.

Дыхание застревает в груди, а внутри, глубоко, там, где рассыпаются палящие искры, прожигая в коже дыры, разрывается пылающий котёл с огнем, зажигая всё, моментально.

Жар.

Тянущий, тугой, сосущий жар, от которого свело внутренности.

Глаза закатились под веками, а изо рта вырвался не приглушённый уже ничем стон.

Влажно, горячо. Она обхватила губами головку, осторожно опускаясь, вбирая глубже, помогая себе руками. А Драко чуть не начал читать молитву, набрав полную грудь воздуха и задержав дыхание, снова уткнувшись затылком в стену.

Мерлин. Он умрёт сейчас.

Просто умрёт или кончит. В первую же секунду. Чувствуя, как горячий и твёрдый язычок скользит по самому кончику, слизывая обильно выступающую смазку.

То, что чувствовал сейчас Драко, он затруднялся описать хотя бы одним примерно подходящим словом, поэтому выбрал самое нужное.

— Грейнджер…

Её руки сжались немного сильнее, а тугие движения, от которых головка плотно гладила скользкое нёбо Гермионы, стали немного смелее. Боже… да, да. Он даже не заметил, как начал толкаться к ней тазом. Не заметил, как быстро она приноровилась к этим движениям.

Он шумно дышал сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как по спине скатываются капли пота, одна за одной. А стоны Грейнджер, приглушённые, вибрирующие… подводили его к нужной черте.

— Быстрее… — хрип на быстром выдохе, и рука опустилась, чтобы обхватить тонкую шею, чтобы чувствовать, чтобы направлять.

Сильнее, глубже. Она снова стонет.

Вот так, давай, детка. Ещё. Сейчас…

Ослепляющий, сотрясающий оргазм на несколько секунд его уничтожил. Стёр с лица земли.

Он мог поклясться, что умер.

Задыхаясь, рыча, выгибая спину, толкаясь снова и снова. Кончая Грейнджер в рот. Умирая, оживая. Умирая, оживая… Каждой клеткой своего тела ощущая, как затянутая пружина разрывается на миллион частей, разносясь цветными пятнами перед глазами.

А потом только тяжёлое дыхание пересохшими губами и закрытые глаза. Потому что сил не было даже для того, чтобы убрать сжатую в её волосах руку. Ему… просто было нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Ты… как?

И от этого голоса сжалось сердце.

Он заставил поднять веки, смаргивая туман, глядя на Грейнджер, которая всё ещё сидела перед ним. Глаза её светились таким восторгом, что Драко против воли залюбовался этой растрёпанной бестией, которая только что свела его с ума. Снова.

Он тяжело вздохнул, пытаясь выровнять дыхание. Опустил руки и натянул брюки, небрежно застегнув их только на пуговицу, оставив расстёгнутый ремень телепаться по обе стороны бёдер. А затем осторожно потянул девушку к себе, и на этот раз она подчинилась беспрекословно, всё ещё заглядывая в глаза, в ожидании ответа.

Малфой молча смотрел в сияющее лицо. Слегка припухший рот. И вот же он — румянец начал чётко проступать на нежных щеках.

Мерлин, Грейнджер, ты такая… Грейнджер.

Несколько поздно смущаться, не находишь?

Но подкалывать он не стал. Только, к собственному удивлению, улыбнулся. Провёл подушечкой большого пальца по её нижней губе. А потом.

Даже не ожидал. Вырвалось само, без участия мозгов.

— Спасибо.

Что?

Что ты сказал?

Она тоже удивлённо моргнула, вглядываясь в серые глаза. А он скользил мутным взглядом по её лицу. С каждой секундой становясь всё серьёзнее. Изо всех сил прислушиваясь к себе. К своему вечному шуму, своим вечным мыслям. К вечному… себе.

Но было тихо. Будто всё внутри спало.

И ещё… Боже, она такая красивая.

И прежде, чем Грейнджер успела что-то ответить, он повторил:

— Спасибо тебе.

И это получилось слишком серьезно. Потому что она, кажется, даже немного испугалась. Но торопливо кивнула.

— Я сама хотела.

Малфой снова улыбнулся, уже сдержанней, слегка сжимая губы. Убирая руку от лица девушки и медленно застёгивая ремень.

Удивлённо приподнимая брови, когда Гермиона сначала сдавленно хихикает, а потом смешки постепенно становятся громче, и в конце концов. Она смеётся.

По-настоящему смеётся, закрывая рот ладонью и указывая взглядом на дурацкую бабочку, которая до сих пор охватывала шею Драко, в то время как рубашка и пиджак валялись в ногах.

Действительно, нелепо и глупо.

Но.

Это показалось сейчас совсем неважным. И Малфой даже подумал о какой-то чуши, вроде: он мог бы надевать по несколько бабочек на шею, если они так веселят Грейнджер.

Но он не сказал ни слова вслух. Потому что впервые смотрел на её первую настоящую улыбку.

Настоящую-улыбку-для-него.