Платина и шоколад. Глава 24. Часть 4

Херова аппарация вывернула его на херову изнанку.

Снейп предупредил, что так и будет.

Снейп много о чём предупреждал, только всё проходило мимо. Пролетало мимо ушей, мозгов, сознания. Облегчение, когда зельевар согласился на то, чтобы Драко использовал камин в его личных комнатах, сменилось напряжённым ожиданием почти моментально. И Драко до сих пор не понял, почему Северус вдруг передумал. Он выглядел так, будто делал что-то важное.

Что-то, за что пытался простить самого себя. Уже очень давно.

Было видно, что ему вдруг стало нужно позволить это своему ученику. Для самого Малфоя это стало полной неожиданностью, тем более, это дело касалось грязнокровки.

Он не аппарировал уже полгода, если не больше, и теперь пришлось на несколько мгновений согнуться пополам, обхватив рёбра и живот руками, привалившись плечом к камину, чтобы не выблевать все свои непотребные внутренности прямо здесь.

Но уходящие секунды с силой продирались под его лопатки.

Перед глазами ещё даже не прекратили мелькать яркие точки после вспышки зелёного пламени, когда ноги уже несли вверх по лестнице, а холодный воздух ударил в лицо.

Полный чужого запаха.

Это был не его дом. Это было не то место, в котором он жил и рос. Это была прогнившая насквозь разваленная династия, которую так извращённо пытались сохранить эти стены.

Никогда. Никогда здесь уже не будет так, как раньше. Вся жизнь перешла в камень. Камень здесь дышал, а люди не могли. И понимание того, что в этом месте живёт Нарцисса, заставило что-то в груди совершить кувырок.

Наконец-то круги начали пропадать, возвращая его в псевдородные стены Мэнора.

Нельзя было сказать, что Драко не понимал, что делает, но пришёл в себя он уже на ходу, когда мчался в сторону темниц так быстро, что перехватывало дыхание, а глаза лихорадочно выискивали дверь. Огромную, тяжёлую, почти каменную. Он ненавидел эту дверь.

И до неё было грёбаных четыре поворота отсюда.

А он летел вперёд, отдалённо слыша, как ткань мантии бьёт его по ногам.

И единственный образ, застывший перед глазами. Единственный правильный образ. Бледное лицо и растрёпанные волосы. Распахнутые глаза.

Она здесь. В этом доме, в этом гадюшнике. В поместье, увядшем в грязи, смерти, крови. Она и мать. Два человека, которые не давали Мэнору прямо сейчас рухнуть в ад.

Где сейчас мать?

Он был уверен, что она в безопасности. Нарцисса никогда не участвовала в подобного рода сборищах, и уж тем более не в этом. Значит, она либо в спальне, либо уже прибыли авроры. И она в… надёжном месте? Где её не смогут достать.

Но почему тогда так тихо?

Бег переходит на очень быстрый шаг. Такой размашистый, что волосы снова и снова падают на лоб, тут же сбиваясь в сторону потоком воздуха. Руки сжаты в кулаки, а свитер под горло душит, как удавка.

И только одно живо в нём, движется, повторяя один и тот же вопрос, загоняя им в тупик, подгоняя, обжигая загривок.

Грейнджер ещё жива?

Конечно, чёрт возьми, она жива.

Потому что это было единственной осознанной мыслью за последние…

последнюю…

блять, да это было единственным, наверное, осознанием за всю его жизнь: ему просто нужно знать, что она жива. Скажите мне, что она в безопасности, и я снова свернусь в тугой ком.

Продолжу свою спячку.

А пока это не так… пока кто-то считает, что тронет её, прикоснётся к ней, подумает о ней не в том ключе — я буду искать и найду.

Никто не побеспокоит её без спросу. Без, мать её, спросу никто даже не взглянет в сторону Гермионы Грейнджер, потому что в ином случае сдохнет на том же самом месте.

И каждый из демонов согласно выл, запрокинув голову. Так громко и сильно, что почти тряслась грудная клетка. Почти рычанием вырывалось дыхание. А Драко недоумевал — когда его дьявольщина, разверзнувшаяся внутри, вдруг выступила вместе со своим хозяином в защиту грязнокровки?

Когда лохматые и костлявые призраки прекратили впиваться в него когтями, терзая?

Потому что.

Сейчас каждый из них был нацелен на одно — обеспечить ей безопасность.

И когда это стало для него настолько важно, что он, к грёбанным чертям, ломанулся в Мэнор против Дамблдорского слова?

Малфой не знал, что будет делать. Он не имел понятия, с чем столкнётся сейчас. В пальцах его застыла палочка, и он знал, что если найдёт Грейнджер в той комнате, о которой писала мать, он останется там.

Будет стоять перед ней, ощетинившись, как животное. И не подпускать к ней никого, пока мракоборцы не разберутся со всеми этими психами.

Он согласен стоять и охранять её, отгоняя каждого.

Пока не станет тихо. Пока она не сможет беспрепятственно выйти из темницы. Вернуться с ним в гостиную старост, которая казалась сейчас чем-то таким отдалённым, словно он не был там не пару часов, а как минимум несколько недель.

А когда они вернутся, он утащит её в душ и вымоет, сам, собственноручно, отмоет каждый сантиметр её красивой кожи, чтобы на нём не осталось налёта страха, чужих — недайблятьмерлин — прикосновений и воздуха этого места.

Чтобы Грейнджер снова улыбалась. Чтобы она сказала: всё закончилось, Малфой. И он бы согласно кивнул. А потом убил бы её за то, что она сделала. За то, что подвергла себя такой блядской опасности.

Или нет. Он бы унёс её к себе и трахнул. Занялся любовью, как в последний раз. А потом обнимал и зарывался пальцами в непослушные волосы. И она уснула бы у него в постели. А потом, глядя в её лицо, задался бы вопросом: а каково это? Жить, не думая о том, что всё херово?

И на секунду он даже почти задался этим вопросом. На секунду. А потом.

Ему показалось или…

Скрип.

И это заставило остановиться, замереть на месте у самого поворота.

Чуткого слуха достиг шорох чужого движения и какой-то отрывистый приказ, приглушённый. Кто это? Уже прибыли авроры или это херов Логан со своей кучкой уродов?

Драко осторожно выглянул из-за угла.

Знакомая дверь открыта. И в неё одна за другой вплывают фигуры. Быстро, неслышно, почти незаметно. И только на одной — последней — удаётся рассмотреть значок Министерства Магии на рукаве мантии. Кровь ударяет в виски.

Вовремя.

Как же вовремя.

И Драко скользит за ними, выдержав дистанцию. Естественно, мракоборец не закрывает дверь. Лишний шум — и они наверняка не собираются выпускать никого оттуда живым. Никому не позволено будет подняться по ступенькам и рвануть к свободе.

Разве только затем, чтобы последовать в Азкабан.

Впервые в жизни Малфой ощутил такую острую благодарность аврорам. За то, что те сейчас сделают. За то, что нужно было сделать ещё давно.

Ступеньки скользили под подошвами туфель, словно были гладким скатом, а Драко даже не замечал их. Они отделяли от него Грейнджер. И он просто спускался вниз, слегка пригнувшись, всматриваясь в дрожащую темноту перед собой и бесшумно втягивая в себя спёртый воздух, в котором уже ощущался знакомый запах. Влажного камня, плесени и вплетение каких-то отвратительно-приторных ритуальных благовоний, от которых голова словно начинала пухнуть изнутри, наполняясь воздухом.

Когда последняя фигура аврора сошла с коридора ступенек, Драко замедлил шаг, пригибаясь ещё немного ниже, заглядывая в арку подземелий.

Знакомая дверь была открыта, бросала на пол желтоватое марево грязного света, перебитое сейчас шествующими к двери мракоборцами. В одном из них Малфой без проблем узнал Оливара. Низкорослый, раздавшийся в боках. Краем сознания он удивился, что толстяк решил явиться сюда с отрядом зачистки.

Хотя, возможно, они рассчитывают на банальный арест?

Неизвестно, что сейчас будет. Они молча схватят их, закидают авадами или подтолкнут к ненужным никому переговорам, но в любом случае, Драко в этом участвовать не собирался. Он скользнул взглядом дальше по широкому коридору, к повороту, далеко впереди. Там, где дрожал огнём факел. За этим поворотом был ещё один коридор, уже поуже, с каменными стенами, изрезанными глухими дверьми с обеих сторон. И за последней — она.

Очередной бес глухо зарычал где-то под кадыком, обнажая зубы и прижимая уши к голове.

Глаза неотрывно наблюдали за медленными шагами мракоборцев. Самый высокий силуэт остановился, поднимая руку, а затем, по истечении секунды, вдруг тенью рванулся в помещение.

Гулкий голос низкого баса отдался в стенах темниц:

— Отошли оттуда! Сейчас!

В темницах повисла гудящая тишина, нарушаемая только стуком капель о подмёрзшие кое-где лужи воды.

Сердце Малфоя отчего-то замерло. На секунду ему показалось, что это он стоит там. Что его накрывает страхом.

Видимо, приспешники не шевелились, так и застыв вокруг алтаря, потому что:

— Миллер! Я сказал, отошли, твою мать! — голос Кингсли ворвался в ушные раковины и буравил голову будто шилом. Тишина от этого становилась только затяжнее, кажется, замерли все, кто был в подземелье. Авроры — на изготовке, сжимая направленные на видневшихся в проёме двери людей палочки.

Драко моргнул. Давай, парень, двигай. Сейчас.

Сделал ещё шаг вниз, аккуратно ступая на пол и, прижимаясь спиной к холодной стене, последовал в полумрак коридора, противоположный от двери.

Отсюда он мог видеть, как медленно оборачивается Логан, поднимая голову. Только профиль, скрытый капюшоном, но долговязую ненавистную фигуру узнать было проще простого. Кингсли стоял напротив, направив на него палочку.

Драко так сильно прижимался лопатками к неровным камням, что несколько раз ощутимо приложился о выступы хребтом. Он старался не дышать, что выходило крайне трудно. Сердце колотилось где-то в глотке, а горло пекло так, будто оно вот-вот зажжётся огнём.

— Прикажи им отойти, слышишь? Всё кончилось, Логан.

Всё кончилось.

От этой фразы по спине пробежали мурашки.

Мутный свет из камина в ритуальной комнате лизнул носки туфель, когда под каблуком вдруг неожиданно громко хрустнула крупица льда от натёкшей со стен воды. Малфой замер — один из мракоборцев, оставшихся в коридоре, резко обернулся. А за ним — ещё несколько, моментально отыскивая его взглядами. Вскидываясь, оборачиваясь корпусом.

Нацеливая палочки прямо в грудную клетку Драко. Как будто он был одним из них.

Какого хера? Какого хера они целятся в меня?

Он открыл рот, чтобы спросить. Сказать.

А в следующий миг.

Разорвавшийся в гробовой тишине хлопок. Оглушительный, будто рвануло что-то в голове, и в ушах зазвенело. Взгляд сам метнулся в комнату.

Неудавшаяся аппарация через порт-ключ, который Логан в ту же секунду отшвырнул от себя, и его судорожный шаг назад. Волну шока было сложно не почувствовать, она будто прибила Малфоя к стене.

И снова хлопок. И ещё. И звон, бесконечный звон в ушах, умноженный эхом.

Они пытались аппарировать.

И они не могли.

Только слепые, беспомощные хлопки, которые вдруг стали условным запуском этого гигантского механизма. Всех сознаний, находящихся здесь.

Потому что вдруг начало происходить… всё.

Всё и сразу.

— Не двигаться! — рёв Оливара, который тут же залетел в помещение, заставил вздрогнуть даже Драко.

Авроры ринулись за ним, а в следующий миг — вспышка и разорвавшееся где-то над потолком заклинание, синхронное с чьим-то воплем: “Экспелиармус!”, заставило погрузиться подземелья в плотный и густой туман, который тут же разодрал грохот. Будто тяжёлое тело врезалось во что-то, опрокинув какие-то склянки. Звон битого стекла тут же перекрыл рёв Кингсли, отдавшего отрывистый приказ.

— На поражение! На поражение! Миллер, стой, падла!

И снова чей-то ор — на этот раз повторённый несколько раз, словно заклинатель запнулся, произнося заклинание. А затем сорвался на крик, словно в него попали, задели, зацепили.

Оглушённая незрячесть.

Малфой не видел ничего, только слышал вопли и всполохи где-то перед собой, как сквозь чёрную толщу воды. Туман был живым, он двигался, выцепляя то одно, то другое тело мечущихся в этом невидимом пространстве людей.

— Протего! Протего, мать тв…

Оранжевая вспышка мелькнула где-то совсем рядом. Прерванное заклинание и задушенный хрип, словно кого-то настиг приступ удушья.

И Драко очнулся.

Оттолкнулся от стены, впившись на миг пальцами в камень, и побежал, ощущая спиной вибрирующий от заклинаний воздух. Горячо. Плечи жгло, будто на них тлели угли. Дыхание спёрло от резкого запаха палёного, разожжённого, разъедающего. Слепой воздух, пронизанный лучами заклинаний и проклятий. Отдалённым углом сознания Малфой различил сзади крик — кто-то рявкнул непростительное. Авада на секунду заставила сжаться и припустить ещё быстрее.

Вслепую. По инерции туда, где не было тумана. В нужную сторону. Туда, где Грейнджер. Ждёт его. Она должна была ждать его. Он чувствовал это, и это, наверное, было единственным, что ощущало полностью отключенное сейчас сознание.

Нужно было бежать. Просто перебирать ногами, мчаться быстрее, интуитивно пригибаясь, сжимая в руках палочку. Чувствовать людей повсюду, а иногда и задевать их собой.

Мерлин, он словно наворачивал по кругу, потому что эта какофония из воплей и грома заклинаний вслепую не заканчивалась.

Грейнджер ждёт его. А он…

Споткнулся об один из выступающих камней и со всей дури влетел плечом в чьё-то тело.

— Сектумсемпра!

Ох.

Боль в плече просто адская, и Драко не успел осознать этой боли.

Нагнулся, оттолкнувшись от волшебника руками, отлетая к стене, и в тот же момент на голову посыпалась труха со старого камня. Даже туман на миг отступил. В метре над Малфоем осталась щербатая каменная вмятина от заклинания, слегка дымившаяся в полумраке.

Он торопливо прижал руку к пылающему плечу и ощутил горячую влагу на пальцах. Это что? Почему… так горячо?

А затем снова ничего. Словно в ночь, в омут головой. Херов омут и незрячесть.

Ничего не видно и не слышно, только гудение в ушах и собственная кровь на пальцах.

Зацепил, мразь. Зацепил-таки.

Рычание сквозь зубы. Вставай. Вставай, Малфой, мать твою, это плечо всего лишь. Вставай и припусти, если сдохнуть не хочешь здесь, среди этих ублюдков.

Тело слушается. Поднимается, совершает рывок, и, кажется, что даже туман становится реже, стоит только продвинуться немного вперёд. А за спиной снова кто-то орёт так, что вопль этот прошивает позвонки под свитером и прокатывает по спине.

Боль в плече не прекращается, и рукав мантии уже начинает липнуть к руке, пропитываясь кровью. Похеру. Просто похеру, нужно добраться до Грейнджер, и всё будет нормально.

Всё станет нормально.

Рука будто в огне и… пустая. Блять, она пустая. Палочки нет.

Торопливо оборачивается через плечо, различая силуэты в движущихся щупальцах тумана. Силуэты и вспышки.

Снова удар по камням — и мелкие камушки сыпятся на пол, отбиваясь этим мерзким звуком в ушах. Еле слышным.

Заставляя пригнуться и тут же ощетиниться от боли.

Прижав ладонью пульсирующую рану, он снова побежал, чувствуя, как над головой проносится вибрирующий луч заклинания. Замечая, что туман отступает.

Получилось. Наконец-то получилось вырваться из липких эфемерных лап этой слепоты. Снова появились каменные стены и пылающий в конце коридора факел.

И только лёгкое марево вокруг, будто не желающее отпускать из своих щупалец. Только дрожащие волны ударов куда-то в его сторону.

Он уже даже не различал проклятий. Один сплошной грохот и рёв. И осознание — кто-то пытается его прищучить.

Сука. Драко втягивал в себя воздух сквозь сжатые зубы и прислушивался к колотящей в висках крови, стараясь не отвлекаться от этого звука. Удары сердца, быстрые и лихорадочные. Ты живой. Просто беги — таким и останешься.

На миг грудную клетку обожгло страхом, когда пол ушёл из-под ног.

На один всего миг, но затем этот страх снесло давящей, опаляющей волной боли, вкручивающейся под лопатки.

Это было не Круцио.

Это было что-то парализующее, потому что он упал, как подкошенный, рыча сквозь зубы, прикладываясь скулой и лбом о пол. Что-то заставляющее едва не ломать себе хребет от напряжения, в которое завязалась каждая мышца. Вцепившись пальцами в кровоточащее плечо и тем самым причиняя ещё большую боль.

Бля-я.

Бля… бля! Больно, сука, больно!

Ему казалось, что мясо заживо сдирают с рёбер и не дают шевельнуться. Вывернуться. И палочки, блядской палочки нет.

— Куда намылился, щенок? — пыхтит кто-то, и, открыв слезящиеся глаза, Малфой замечает пожилого мужчину в сбившейся одежде и с оскаленным в улыбке ртом. Губы его разбиты, а часть лица словно обожжена, отчего кожа была похожа на красную бумагу.

Приспешник.

Драко видел его впервые и уже ненавидел всей душой.

Ублюдочный старикан направил на него свою палочку, проворачивая кисть всё сильнее, от чего боль и окаменение внутри завязались таким плотным узлом, что впору было сдохнуть. Или орать, как ненормальному.

Но он не мог издать ни звука.

И дыхание.

Дыхания нет. Плотный обруч обхватывает рёбра и сжимает их.

А Малфой только смотрит, обещая всех чертей преисподней. Пока бесы в его груди корчились от боли и отсутствия кислорода, разрывая когтями свою живую клетку в поисках выхода.

— Ищешь кого-то? — он подходит так спокойно, будто за его спиной не разрываются заклинания и не мрут люди.

Спокоен, а в глазах помешательство, которое было таким осязаемым, что почти имело форму. Старик наклоняется и опускает палочку. Кислород медленно всасывается в лёгкие, а внутренности отпускает.

— ...т… еб… ись… — хрипит Драко сквозь сведённую челюсть.

Чувствует, как покорёженные внутренности не желают возвращаться в норму. Лёгким едва удаётся наполняться воздухом, смешанным с собственной кровью.

Теперь он чётко чувствовал её не только на ладони, но и на языке. Она поднималась изнутри вместе с отвратительно-горькой желчью. А вот этот вкус был хорошо ему знаком.

Желание блевать в последнее время появлялось достаточно часто.

Глаза у приспешника были пустые и бессмысленные, если можно было бы сказать так. Человек без сути и без стержня.

— К девчонке направляешься? — он всё скалится. — С ней там сынишка Логана. Развлекается.

Развлекается.

Развлекается Миллер.

С его Грейнджер. Грязный выродок.

— Что? — хрип опаляет горло, а протестующее тело само совершает рывок в попытке подняться.

Отчего снова она.

Долгожданная в течение всех этих месяцев. Боль. И такая мучительная сейчас.

Хотел — получи. Жри. Подавись.

Но палочка снова смотрит в грудь Драко. Это уже кажется не таким важным, потому что сознание рисует картинки, от которых тошнота поднимается в желудке. Сильнее и сильнее, борясь со стискивающей болью за право владеть его телом.

Какое-то заклинание срывается с грязных губ, и из Малфоя наконец-то вырывается вопль, от которого закладывает уши.

И звенит. Звенит в голове, нарастая, разбухая, двигая по сосудам эту боль, и ощущение такое, что тело сейчас просто распадётся на молекулы, исчезнет из подземелий.

И даже образ этого старика теряется в красном тумане, пока глаза не начинают закатываться. Драко ломается. Он чувствует, как что-то внутри, поддерживающее в нём жизнь, начинает медленно, с хрустом, сдвигаться со своего места.

Тёплая струйка стекает по мочке уха, теряясь в волосах, и от этого ощущения сводит дыхание. Леденеет сердце, которое сокращается так быстро и сильно, что ему хватило бы одного прикосновения к груди, чтобы разорваться на части.

Вспышка, лопнувшая перед глазами, показалась Малфою смертью.

Настоящей смертью, имеющей изумрудный цвет. Он почти ни черта не соображал, но лишь зажмурился сильнее, ожидая, когда же его душа провалится и рухнет в преисподнюю прямо сквозь этот каменный пол. Потому что после такого просто невозможно остаться в живых. Но.

Вместо этого.

Вдох.

Судорожно, сокращающимся горлом. Открывая воспалённые глаза, поедая непослушными лёгкими кислород. Вслушиваясь в собственное натужное мычание на выдохах.

Что?

Ускользающее сознание ухватилось за это. Боли нет. Прошла, оставив за собой трясущуюся оболочку. Он едва заставил себя повернуть голову. Моргнул несколько раз, пытаясь избавиться от красноватого напыления на обратной стороне сетчатки.

Тело приспешника вытянулось рядом, изогнувшись в неестественной позе. Глаза широко раскрыты и так же пусты, как были при жизни. Сломанная палочка лежит у стены.

Несколько секунд Драко неверяще смотрит на это, после чего отворачивается. На секунду закрывает глаза, пытаясь вернуться в реальность.

Поделом ушлёпку.

Затем приподнимается на локтях. Слегка встряхивает головой, чувствуя тупую боль во всём теле. А ещё через несколько секунд звуки обрушиваются на голову с такой ясностью, будто кто-то выкрутил в голове регулятор громкости на самый максимум. Только в правом ухе звон и жар, будто нож засадили. Острый и длинный.

Чтобы прямо насквозь.

Но это не мешает Драко слышать голос, произносящий эти слова. От которых вдруг появляются силы на то, чтобы снова оказаться на ногах.

…с ней сынишка Логана… развлекается…

В десятке метров от Малфоя, где уже начинает сгущаться неисчезающий туман, стена снова ловит шар заклятия и разбрызгивает по воздуху осколки камня.

Нужно уходить.

Подняться на ноги реально трудно. От каждого движения болит что-то глубоко внутри, и привкус, гадкий, гнилой, металлический, и никогда ещё не… так близко к краю. Буквально шагать по нему.

Шагать, потому что она там.

Драко уже даже не нагибался. Он шёл, прижимая руку к плечу, чувствуя, как что-то поднимается в нём. Растёт, разрастается пустотой и холодом в животе. Он чувствовал, что что-то выключено, не работает так, как нужно.

И всё, что надо — убедиться. Просто в том, что с ней всё в порядке. Убрать от Грейнджер Миллера, прикоснуться к ней и позволить себе… отпустить. Не её. Себя.

Её он не отпустит. Теперь — нет.

И снова грохот исчезает из ушей. Потому что на смену приходит её голос. Её смех. Стучит набатом в голове и будто толкает в спину. Убирает жалящую пульсацию в мозгу и в груди, где что-то уверенно сбавляет обороты.

А ноги идут быстрее.

И голос.

- Что-то случилось?

- Нет.

- Пароль забыл?

- Очень смешно.

- В таком случае, почему ты здесь?

Почему ты здесь, Малфой?

Потому что она здесь.

И Драко стискивает зубы, заставляя себя делать ещё-и-ещё-шаги.

Приваливаясь на секунду к каменному углу боком. Поворачивая в следующий коридор. Почти вваливаясь в него, цепляясь раненым плечом за стену, наверняка оставляя кровавый след за собой. Но тут же ещё сильнее сжимая зубы, заставляя себя выровнять шаг.

- Я не хочу… приобщаться к вашему клубу любителей этих… штук.

- Нет такого клуба, Малфой.

- Да мне…

- Просто возьми и надень.

- Я не умею пользоваться этой хреновиной.

- Ничего сложного нет.

- Твои идеи сведут меня в могилу...

Он останавливается и кашляет, прижимая руку ко рту. Покачиваясь из стороны в сторону. Да что же это. Что с ним, к чёртовой матери, такое? Не смей кони двинуть, щенок. Трус. Иди, давай. Ты уже почти там, почти пришёл. Вот смеху будет, если ты сдохнешь, так и не дойдя до двери какой-то десяток метров.

Хриплый смешок срывается с губ. Снова внутри прошивает болью от этого. Может, хоть что-то отучит его от знаменитой гадской ухмылочки.

Или нет, не нужно.

Потому что она — единственное, пожалуй, что осталось от него прежнего. Пусть остаётся и дальше. Хотя бы просто на память.

Взгляд поднимается и приковывается к приоткрытой двери. Она. Она там.

И снова шаги — быстрее, немного шаркающие, но шаги.

…верю в истории, которые не заканчиваются.

Ты ожил.

Глаза не отрываются от двери, а это слово, это слово, в которое хочется верить, подгоняет его. Подпитывает. Ожил. Не для того ведь, чтобы сдохнуть. Или..?

Но мысль оборвалась. Потому что вдруг.

— Заткнись, Грейнджер!

Прошивает.

Раз — и насквозь.

Что там отключалось внутри? Неважно. Он забыл, моментально. Потому что кровь закипела в сосудах в тот же момент, а лёгкие снова начали тяжёло перекачивать воздух. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Шаг за шагом, осатаневший в момент, готовый убить. Его. Грёбаного Миллера, голос которого, произносящий её имя, заставил Драко совершить грёбаный внутренний кульбит.

Он там. Она там. И, кажется, в кровь пустили дозу чистой ярости. Необходимой. До такой степени, что Малфой готов бы был сказать Курту “спасибо”, если бы не желание вырвать к чертям его глотку.

А в следующую секунду он толкнул тяжёлую дверь. И тут же. Крошечная комната, освещённая факелом. Холодный воздух. Два лица, обращённых к нему. Одно ненавистное, до кипящего масла под кожей. Бледное, осунувшееся, полудохлое, как сам Драко.

А второе — родное до боли в груди. С наливающимся на нежной скуле кровоподтёком. И эти глаза, в которые он бросился, тут же.

Слава Мерлину. Господи. Слава Мерлину, с ней всё в порядке.

Дрожит, напугана, боится. Знаю, малышка. Знаю. Заберу тебя отсюда, сейчас. Немножко ещё потерпи.

Почему в твоих глазах такой страх? Почему ты смотришь на меня так?

— Драко! — вскрик отдалённый, и это имя, чёрт возьми, не сравнится ни с одним из имён, которые когда-либо произносили её красивые губы.

И единственное, что заставляет оторваться от созерцания её, это резкое движение со стороны Миллера.

Собраться, перевести взгляд. И понять: теперь на Малфоя смотрит кончик его палочки. Курт настроен серьёзно. Нельзя показать ему своей слабины. Поэтому Драко, несмотря на разъедающую боль, выпрямляет плечи и отрывает руку от плеча, опираясь о стену.

Медленно поворачивая голову и глядя на руки Грейнджер, скованные кандалами у неё над макушкой. А этот урод стоит слишком близко, касается краем мантии коленки Гермионы, которая теперь смотрит не просто со страхом — с ужасом.

— Отойди от неё, — рычание вырывается из горла, перекрывая желание закашляться. Воздуха не хватает даже для этого. Просто говорить.

— Не лезь в это, Малфой. Ты не в том состоянии.

Таким тоном, будто всё здесь зависит от этого ущерба. Патлатого, взъерошенного, перепуганного так же, как и каждый в этом помещении. Будто не его отец сейчас жопу рвёт ради его же жалкой жизни.

Губы Драко кривятся в отвращении.

Немощь. Он ненавидел немощных людей. Таких, как он. Ненавидел молча, потому что собирался с силами для следующей своей фразы.

Всё в порядке, просто нужно немного отдышаться. И взгляд Грейнджер… слишком огромный.

— Хорошо по тебе приложились, а?

Ответить, сейчас. Поставить на место.

Но — бля-я, — словно в подтверждение, жалящая точка внутри снова оживает. Снова наполняет его кровью: лёгкие, желудок, рот.

Он чувствует, как тяжёлый сгусток собирается в углу губ. Горький и мерзкий. Вот-вот сорвётся вниз, по подбородку.

Драко не сдерживает кашля, сплёвывает бордовую тягучую кровь. И наконец-то делает судорожный вдох.

— Я сказал, — хрип. Боль в животе. — Проваливай.

И чувствует, как губы окрашиваются горячей, почти липкой. Семейная, чистая. Кристальная. Такая невообразимо отвратительная на вкус.

И даже Миллер напрягается. Непонятно, что напрягает его больше. То, что перед ним додыхает человек, или то, что то же самое ждёт и его самого. Но страх в тёмных глазах обозначен очень чётко. Он почти доставляет удовольствие.

— Прости, Малфой, — голос трясётся. Что-то с Куртом не так. Его словно не осталось. Словно это что-то чужое в нём. — Это конец. Всё.

Вот, значит, как гибнут люди от проклятий. Во взгляде, который Драко изучил за столько месяцев наблюдений, не осталось больше ничего. Он был похож на взгляд того старика, которому почти… удалось убить Малфоя десять минут назад.

Когда ему почти показалось, что он мёртв.

Но ты не можешь быть мёртв. Не сейчас. Не тогда, когда она здесь и смотрит, и зачем-то безостановочно повторяет его имя. Громко. Словно пытаясь предупредить о чём-то.

Но в голове снова начинает гудеть, а одна часть и вовсе оглушена, будто погружена под воду, пульсирует, шумит. Малфой понимает, что сильнее вцепляется в стену, но мокрые пальцы соскальзывают с камня, оставляя на нём тошнотворно-красный след.

— Нет!

И этот крик Грейнджер куда громче остальных, и она дёргается, будто в попытке вырваться из плена кандалов. И сознания касается отдалённый звон цепей, а перед глазами начинает появляться зелёный свет.

Блять. В голове темнеет так не вовремя.

Нет, нет, погоди, Малфой.

Сердце будто спотыкается и еле-еле дышит, сплёвывая при каждом ударе. А холод в животе всё больше разрастается. И всё это херово, очень херово. Потому что Грейнджер всё ещё в опасности, а ты сдаёшь, как последний слабак.

Сдаёшься, да? Урод, сдаёшься?!

Она кричит.

И Драко не успевает сделать ни шагу. Он не был уверен, что сумеет сделать хотя бы один шаг, но не сейчас. Сейчас он готов был перебежать вокруг всей Великобритании трижды, если бы это могло как-то спасти Гермиону. Но этот зелёный свет, разгорающийся сильнее.

И всё перед глазами слишком медленно. Словно плавленая резина растягивается и сжимается.

— Авада кедавра!

И этот звук. Звук непростительного, летящего в твою сторону. Наверное, самый жуткий, который можно было выделить из всех звуков в жизни Драко.

Гудящий, словно что-то невообразимо огромное мчится и ревёт по воздуху, уже обдавая тело ледяной крошкой искр, и смешавшийся с ним крик Гермионы. Просто — громкий, настолько, что вдруг кажется, что слышат оба уха. Просто — крик. Без слов. Крик из сердца, из глаз, и, блин. Слова, эти её слова стучат в голове. Услышанные один-единственный раз, тогда.

И никогда больше.

Те самые.

Те. Самые.

Я люблю тебя, Драко. Я люблю тебя. ЯлюблютебяДраколюблютебя.

Почему именно сейчас? Воскрешающие, заставляющие открыть глаза, а темноту под веками на миг — отступить. Чтобы ослепнуть от изумрудного вихря, гудящего прямо перед…

Тело с силой врезается в пол.

Вдруг, внезапно, и новая вспышка боли. Застыть на секунду, замереть, зажмуриться, вслушиваться в продолжающийся крик, вслушиваться в него и не понимать — почему?

Почему он слышит его до сих пор.

Или в его персональном аду крики Грейнджер будут разрывать голову вечность напролёт?

Но разве должна быть после смерти эта боль? Разве не…

Понять. Осознать, что дыхание всё ещё тревожит грудную клетку. Что не все черти в груди ещё валяются дохлые. Что один ещё дёргает своим хвостом.

А потом поднять голову и заметить выражение лица Миллера, который смотрит перед собой. Такими огромными и мертвецки-испуганными, что взгляд невольно опускается туда, куда уставился патлач. И сердце замирает.

И тело запоздало ощущает саднящее чувство между лопаток. Словно от толчка в спину.

Глаза же не отрываются от застывшего в проёме двери мужчины. Там, где только что стоял Малфой.

Длинная мантия распахнута. Капюшон откинут на спину. Худое лицо и выступающие скулы бледнеют слишком быстро. Стираются, будто чьим-то ластиком. И несколько ссадин на щеках становятся от этого темнее. Почти чёрными.

Ореол от непростительного поднимается зелёной дымкой где-то в районе груди, медленно исчезая в спёртом воздухе.

Он видел, как разжимаются пальцы Логана и палочка падает вниз, в то время как худощавое тело кренится вперёд. Какой-то невразумительный звук сквозь гремящую в ушах кровь. Словно Курт задыхается, не может произнести не единого слова. Но взгляд Драко не отрывается от палочки приспешника, которая бьётся о пол и со стуком отлетает от камней, откатываясь в сторону Малфоя.

Он видел только её.

И схватил трясущейся рукой в тот же момент, как Логан тяжело рухнул на колени, глядя сквозь своего сына раскрытыми глазами, зрачки которых медленно расползались, будто кто-то ослабил на них ремешок.

— Нет… — и этот дрожащий шёпот срывается с губ Миллера вперемешку с громким всхлипом.

Тело его отца тяжело ударяется о пол. Просто — лицом вниз. А Малфой сжимает пальцы на тёплом древке, несколько бесконечно долгих мгновений глядя на мёртвого Логана, который встретил собой Аваду, предназначающуюся не ему.

— Отец… нет…

Этот рваный выдох заставляет поднять голову, отчего комната снова вращается перед глазами. В чёртовом вселенском калейдоскопе. Малфой уже плохо соображает, что происходит вокруг, но видит, как Курт трясётся, прижимая руки ко рту. Бледное лицо его заливают слёзы. А губы, наверное, ходят ходуном, судя по нечленораздельным фразам, прорывающимся сквозь ладони.

А затем — шаг.

Его шаг вперёд. Наверное, к телу отца, но Драко выкидывает вперёд руку, отчего внутренности в очередной раз разрываются палящей болью.

— Петрификус Тоталус! — хрип, сквозь крошево в глотке.

Запястье чертит руну изогнутого крюка, и чужая палочка, тяжело вибрируя, исторгает из себя сеть почти прозрачного потока заклятия, впиваясь в Миллера, который уже почти рухнул перед Логаном на колени.

Когтевранец замирает. Ужас и скорбь застывают на его искривлённом в рыдании лице. По рукам и ногам пролетает лёгкое свечение, застывая на кончиках пальцев, и оно словно тянет к земле, потому что он тут же падает там, где стоял. В той слегка нелепой позе с полусогнутыми ногами, в которой встретил заклинание.

И самая громкая в жизни Малфоя тишина вливается в уши. В носоглотку и рот, который исторгает из себя быстрые выдохи. Один тяжелее другого.

Мерлин.

Ты не понял, наверное.

Ты только что чуть не сдох.

Тебя спас Логан Миллер, который хотел убить Грейнджер.

Грейнджер.

Драко поворачивается так резко, приподнимаясь над полом, что против воли рычит, прижимая руку к животу. Вспышка боли ударяет по мозгу.

Но.

Даже сквозь мутный туман он видит, какие испуганные глаза смотрят на него с белого как мел лица. Искусанные в кровь губы не шевелятся, болезненно сжаты. Гермиона застывшая и напряжённая. Он никогда не видел её такой напряжённой. И синяк на — на той же, блять — щеке теперь кажется сочным и горящим. Но даже это не портило идеальной красоты этого неидеального лица.

Он пытается подняться, опираясь на руку, но тело ведёт в сторону. Словно не он управляет им. Как тогда. Под испуганным взглядом Грейнджер, когда метла понесла его прямо в трибуну. Вынудила влететь и снести собой лавки.

У него был снитч в кулаке.

А сейчас. Он просто должен был встать.

Встать, чтобы подойти к ней, прикоснуться, прижаться лицом к её лицу. Потому что она могла быть мертва в любую секунду этой ночи. В любую грёбаную секунду.

Потому что всё могло сложиться иначе. Потому что Драко мог сейчас сидеть в кабинете зельеварения и заполнять картотеку под присмотром Снейпа, а не со свистом лететь на дно, отключаясь, сломанный, в полной заднице, с глыбой льда во внутренностях.

Всё могло случиться не так.

Малфой мог бы сейчас лежать, уткнувшись рожей в камень, как этот человек за его спиной. Но он дышал. Пока ещё натяжно дышал, и какая-то глупая мысль мелькнула в голове: никогда не думал, что глухота такая тяжелая.

К правой стороне головы будто привязали булыжник.

Но. Это всё такие мелочи. Так неважно, Мерлин. Нужно только прикоснуться к ней, и всё отойдёт на задний план.

Она воскресит его, как делала всегда.

Малфой снова опирается о локоть, но только хрипит, заходясь в позорном кашле. А она так близко, дразняще близко, в трёх шагах.

— Драко?..

Слёзы в голосе. Слёзы в глазах. И от них ему на миг становится страшно.

Молодец. Покажи, какой ты хренов слабак.

— Вставай, Драко, — шепчет она дрожащими губами, и он стискивает зубы.

Хочет сказать, что да, сейчас встанет, сейчас освободит её. Но во рту вяжет от крови, которую приходится глотать. Ещё попытка. Рывок.

Господи, это смешно.

Он откидывает голову и закрывает глаза, тяжело вдыхая в себя воздух. Всё, да? Это всё. Потому что живой человек не может чувствовать этого. Слишком холодно. А Грейнджер, почти распятая хреновыми кандалами, дёргается к нему навстречу. Гремят цепи, отдаваясь в голове.

— Стой, слышишь! Пожалуйста. — О чём она просит? О чём, когда сознание заволакивает, медленно и неотвратимо. Как тот туман из коридора. Даже сердца почти не слышно. — Освободи меня, и я помогу тебе, — она всхлипывает. Из темноты закрытых век. Но он видит. Сознание рисует её растрёпанные волосы и карие глаза. Таких огромных не было ни у кого в Хогвартсе. Ни у кого в мире.

Он так хорошо знает её.

Он так хорошо изучил. Наверное, по предмету “Грейнджер” у него был бы отличный балл.

— Малфой! Давай же, Алохоморой, сейчас! — и это уже крик, направленный, злой. Заставивший на секунду вернуться в темницу. Приоткрыть глаза и уставиться в плывущую стену. И её лицо, такое чёткое на фоне всего остального. — Немедленно!

Боится.

Глупая девочка.

Думает, что имеет право… говорить с ним так… Но рука почему-то поднимается, чертит — кривую-косую, но — знакомую с детства руну. А губы бесшумно произносят заклинание.

На голос просто не осталось сил.

Драко слышит звон железа. Слава Мерлину, получилось.

Секунда, две — и тело Грейнджер рядом. Вот оно. Продрогшее в этом мертвом мраке темниц тело. Затёкшие руки пытаются сжаться на его мантии, но вместо этого беспорядочно гладят по груди.

Гладят и не чувствуют, будто его нет.

Конечно, это из-за того, что кровь ещё не успела разогреть пальцы, но страшно. Так надрывно страшно. Потому что он есть, вот он, перед ней, лежит и смотрит прямо в лицо, а взгляд будто не здесь. Медленно скользит по ней.

У Драко всё лицо в крови. Губы, подбородок. Бровь рассечена. Волосы справа, ухо. Вся ушная раковина испачкана. И ладони её в крови. В такой красной, что слёзы не удерживаются в глазах. Она прикусывает губы до боли.

— Смотри на меня, — шепчет Гермиона.

И судорожно дышит полувсхлипами.

Пальцами, которые наконец начинают слушаться её, она обхватывает его холодное лицо. А он смотрит. Сжимает и разжимает челюсть. То ли в попытке что-то сказать, то ли в попытке сохранить своё сознание.

Она лихорадочно гладит его щёки, будто в попытке согреть. Пожалуйста, нет. Пожалуйста, пусть он продолжает смотреть на неё. А она…

Слышит отдалённый крик из коридора. Отданный приказ. Гулкий голос кажется знакомым, и до слуха доносятся только отрывистые выкрики.

— Быстрее! В каждую дверь! Открывай, Ральфус, открывай. Нет? Дальше! Быстрее! Барти, тащи последнего в Министерство! Свяжитесь с Томпсоном! Быстрее, мать вашу, Ральфус!

Сердце переворачивается. Их найдут. Сейчас найдут, Мерлин.

— Мы здесь! — кричит Гермиона, уже не осознавая, что трясётся всем телом, нервно сжимая пальцы на мокрой мантии Малфоя. — Сюда!

А Малфой слегка прикрывает глаза от её крика.

— Нет, нет, — она снова гладит его лицо. Любимое лицо, сереющее с каждой секундой. — Смотри на меня. Пожалуйста, Драко.

Тонкие губы приоткрываются, выпуская изо рта струйку крови.

По щеке, по линии челюсти. Драко сглатывает, словно этим может остановить её. Извилистая змейка путается в его волосах, окрашивая их. В страшный. Самый страшный на свете цвет.

И хочется обхватить его голову руками, чтобы сохранить его в ней.

Глаза светлые, как никогда. Видит Мерлин, они никогда ещё не были такими прозрачными.

— Хол…лодно, — хрип получается едва слышным. Но губы продолжают шептать что-то. Просто воздух. Гермионе кажется, что она слышит своё имя в этих выдохах.

Которые становятся прерывистыми и слишком короткими.

А голоса в коридоре громче.

Она осторожно привлекает Малфоя к себе. Пытается приподнять тяжёлое тело, но у неё ничего не получается. Поэтому наклоняется к аккуратному уху.

— Всё будет хорошо, — дрожащая улыбка растягивает губы. Она чувствует вкус собственных слёз на языке. — Сейчас, они уже здесь. Сейчас ты согреешься.

Она не замечает, как начинает раскачиваться из стороны в сторону, лелея его. Успокаивая себя. Давясь рыданиями, подступающими к горлу. Чувствует только, как его рука слабо сжимает ткань её рубашки.

Тишина смертельная. Душит, давит. И Драко тоже ощущает её. Потому что выдыхает:

— Не сл…ышу. Г… говори. Пож…

Судорожный вдох, перебивший его слова, пугает её больше, чем его кровь, в которой она была уже по самые локти. И она начинает говорить, просто говорить ему на ухо, торопливо подбирая слова.

Несусветную чушь.

Такую важную.

— Всё будет хорошо. Ты спас меня, слышишь? Спас, по-настоящему. Ты смелый, отважный, всё будет хорошо, слышишь? Сейчас всё будет в порядке, — Грейнджер перемежает эти слова, которых он почти не понимает, с поцелуями, которых он почти не чувствует.

Но звук её голоса помогает оставаться здесь.

И чудовищный холод. Такого холода он не испытывал никогда. Такого, от которого бы отнимались руки, и он не может больше сжимать её рубашку.

Пальцы срываются, и рука тяжело падает на пол, отчего Грейнджер сильнее обнимает его, трясётся, плачет.

Плачет.

— Нет! Нет, нет, пожалуйста, Драко. Держись, здесь, со мной. Я люблю тебя, — всхлипы такие громкие. — Пожалуйста…

Сознание так быстро отключается. Так не вовремя, потому что от этого, сказанного ею, на какой-то миг сердце вдруг стучит сильнее. Несколько ударов.

Сраных несколько ударов.

Глупый орган. Ради этих слов можно воскреснуть, а тебя хватило на два грёбаных конвульсивных толчка. А он даже ответить не может. Он не может говорить.

Рот будто онемел.

Словно шестерёнки замедляются. Пусто перекручивают воздух, а не друг друга. И только её голос. Всё тише и тише.

И, выдирая из груди последний хрипящий выдох, Драко вдруг понимает, что Грейнджер поёт. Плачет и поёт какую-то белиберду.

О падающих мостах.