Розы для Малфоев. День роз

Тот день — день роз в Малфой-мэноре — выдался солнечным и ветреным. В такие дни хочется верить в лучшее и по-щенячьи бездумно радоваться: солнцу, теплу, свежему ветру, от которого невольно ждешь перемен.

Драко вывел Нарциссу подышать воздухом, надеясь, что это придаст ей хоть немного бодрости. Вместе со старым Тоби Драко всегда ставил ее любимое кресло на одном и том же зеленом пятачке, где упрямая молодая трава плевать хотела на пепелище и кое-как прикрывала выжженную землю. Подальше от убитого розария.

Драко сидел прямо на земле у ног матери и жевал травинку, лениво щурясь на слепящее солнце в пронзительно голубом небе. Если закрыть глаза и чуть-чуть постараться, можно снова почувствовать себя беззаботным пацаном, будто и не было Войны, ставки Лорда в Малфой-мэноре, Азкабана… И всей этой поганой послевоенной псевдожизни.

Хлопок раздался неожиданно: Драко вздрогнул и открыл глаза.

— Мистер Малфой, к вам гостья, — лопоухий эльф таращил блеклые глаза.

Драко слегка удивился: гостья? Разве какая-нибудь министерская крыса с какой-нибудь свежеизобретенной плановой проверкой? Хотя нет, эти вломились бы без церемоний: антиаппарационный барьер вокруг поместья слетел и канул в Лету еще после штурма…

«Ну что ж, примем это как сюрприз: чем Мерлин не шутит, вдруг — для разнообразия — приятный?» — Драко, ухмыльнувшись, легко вскочил на ноги. Задержался около Нарциссы: та по-прежнему смотрела вдаль, улыбаясь чему-то, видимому ей одной. Погладив мать по бледной щеке, Малфой вздохнул, развернулся и зашагал за приплясывающим в мрачном нетерпении эльфом.

Нет, к явлению у ворот Малфой-мэнора он решительно не был готов. Потребовалось все фамильное самообладание, чтобы не выругаться, как последний магл: перед ним, краснея и бледнея, стояла Гермиона Грейнджер. Вот так — собственной персоной. В руках Грейнджер держала цветы. Розы… Столь любимые обоими оставшимися на свободе Малфоями Forever Young. Нежно-алые лепестки подрагивали и трепетали на ласковом ветру. Большая охапка, стебли достают почти до земли. «Самые длинные розы в мире, — пронеслось в голове Малфоя, — и без упаковки: все, как и следует, лучшие из цветов совершенны сами по себе, любая мишура их опошляет и простит…»

Проглотив потрясенный возглас, Драко нацепил на лицо выражение холодной вежливости и выдавил светское:

— Мисс Грейнджер? Чем обязан?

Гермиона коротко вздохнула, собралась с духом и выговорила:

— Здравствуй… Драко. Я с частным визитом. Разрешишь войти?

— О да, конечно. Прошу, — Малфой галантно отступил в сторону, изящным жестом приглашая гостью. Он уже справился с первым потрясением, только сердце все еще стучало где-то в горле.

Гермиона прошла несколько шагов по разбитой дорожке и остановилась, обводя взглядом видимую часть поместья. В глазах читалось потрясение. Драко бросило в жар.

— Слегка неубрано, извини. Нам нечасто приходится принимать гостей в это странное время, — он пытался язвить, чтобы скрыть бушевавшее внутри бешенство. Как смеет она приходить сюда с цветами — розами! — и смотреть на руины мэнора с таким лицом?! Какого черта ей надо — убедиться, что бывший враг раздавлен? Это что, новая гриффиндорская фишка — плясать на костях? Может, они всех таким дозором обходят?.. Да и по его виду многое ясно. Драко знал, что она видела — то же, что и он в тусклом зеркале по утрам: серая кожа, заострившиеся скулы, под глазами залегли фиолетовые тени — бессонные ночи даром не проходят.

Кипя от ярости, Малфой решился наконец взглянуть на Гермиону и едва не отшатнулся: в карих глазах стояли слезы.

— Пойдем в дом, — хмуро буркнул он, отвел глаза и прошел мимо нее к парадному входу.

— Только не вздумай жалеть меня, Грейнджер, — глухо проговорил Драко, не отрывая ладоней от лица. — Не вздумай. Это моя жизнь, какая бы ни была, и мой выбор, в конце концов.

Он сидел на широком подоконнике, уперев ноги в стену, а острые локти — в колени. Солнечный свет лился в окно и разбивался об узкую спину, так что тощая фигура напоминала вырезанную из бумаги куколку.

— Но Драко! Вам не оставили выбора, — чуть не плакала Гермиона. — Ты не обязан отвечать за своего отца!..

— Обязан! — вскинулся Малфой, оскалившись. — У меня ничего в жизни не осталось: только мать и отец! И покуда я еще не сдох, буду делать все — слышишь? — все для их спасения! Беги, донеси в аврорат… Не смею задерживать.

Он легко спрыгнул с подоконника и вопросительно уставился на Гермиону. — Ты все еще здесь, Грейнджер? Мне показалось — разговор окончен. — Теперь он тянул слова точь-в-точь как в Хогвартсе, и его независимая поза напомнила Гермионе школьного Малфоя, Малфоя-хорька; таким она его хорошо знала, и эта обманчивая привычность странным образом успокоила.

— Драко, не злись, пожалуйста. Присядь, мы еще не договорили, — примиряюще попросила она.

— О, благодарю вас, мисс Грейнджер, за столь любезное приглашение в моем собственном доме, — Драко отвесил издевательский поклон и сменил тон. — Мерлина ради, Грейнджер, я устал и должен взглянуть, как там мама. Что еще ты можешь сказать такого, что бы меня задержало?.. — Малфой будто снял маску: худые плечи опустились, лицо осунулось еще больше, а в глазах действительно читались усталость и раздражение.

«Что я тут делаю, — пронеслось в голове Гермионы, — со своим сочувствием и предложениями?.. Это же Малфой: фамильная гордость, гиппогриф ее дери. К черту, я все равно уже здесь — один Мерлин знает, каких усилий мне это стоило! Пусть думает обо мне что хочет — он и так это делает, ничего не изменится…»

Малфой насмешливо наблюдал за ее лицом, пока она кусала губы, не зная, как продолжить странный разговор.

— Ну давай, Грейнджер, исполняй свой гриффиндорский долг: протяни руку помощи сирым и убогим — ты же за этим пришла, — Драко предостерегающе ухмыльнулся.

— Нет, не за этим! — неожиданно для себя выпалила Гермиона. — Я принесла цветы твоей маме, Малфой, и не уйду, пока ее не увижу. Так-то, — добавила она по-детски и замолчала, закусив губу. Брови Малфоя поползли вверх.

— Цветы — Нарциссе?.. А по какому поводу, позволь узнать? — если Драко и был изумлен, скрывал он это искусно.

— Знаешь, все вокруг решили, что, оставив вас на свободе и не бездомными, достаточно отблагодарили… — Гермиона поморщилась и продолжила: — Я не спорю, это, наверное, правильно, но… Я ведь помню, что сделала твоя мама для Гарри, и выдай она его тогда Волдеморту — не мы, а вы решали бы: кому жить, а кого и… в расход. — Видно было, что слова даются ей тяжело, на лбу бисерно поблескивала испарина. Свой роскошный букет она продолжала бережно держать чуть заметно дрожащими руками.

В душе Драко Малфоя что-то дрогнуло и надломилось с тихим звоном, будто кусочек ледяной скульптуры. Все время, пока Гермиона говорила, он не сводил с нее внимательных глаз.

— В общем, никто не знает, что я здесь… Никто бы не понял, наверное… — она снова запнулась, а потом решительно закончила: — Я хочу поблагодарить Нарциссу за Гарри. За всех нас, за конец Войны.

И уставилась на Драко исподлобья, всем видом выражая готовность стоять до конца. Даже если ему в голову взбредет выставлять ее за ворота пинками.

Малфой в задумчивости смотрел на выпрямившуюся фигурку в кресле у камина, где, помнится, любил сидеть с трубкой после обеда Люциус, потягивая старый коньяк и глядя в огонь. В такие часы они с сыном подолгу разговаривали обо всем на свете, и Драко задавал отцу тысячи вопросов, а Люциус терпеливо находил на них тысячи ответов. Мерлин, как давно это было… Тысячи лет назад.

Однако сейчас в потертом кресле сидел отнюдь не Люциус, а кудрявая проблема, которая требовала немедленных действий. Отбросив с глаз длинную челку, Малфой заставил себя очнуться от горьких воспоминаний и принять решение. Он не отдавал себе отчета, что у Гермионы защемило сердце от этого жеста: настолько мальчишеским и трогательно знакомым он вышел. Драко вздохнул и негромко произнес:

— Хочешь, значит, видеть Нарциссу. Ну что ж, идем.

И взмахом руки пригласил следовать за ним к выходу.