Да только не один лишь туман держит его здесь. Улыбается Спичка, только вспомнит вторую причину – маленькую, черноволосую, со взглядом не по годам серьезным. Нет-нет, а наведается он в вагончик у станции, притащит захваченной где-нибудь еды, а то и утянет с веревки пару одеял, если покажется ему, что холодно в вагончике, или принесет из степи охапку травы и начнет затыкать ей щели. Хоть и самостоятельная Мишка, а все ж девчонка, и малявка к тому же – да и просто по-человечески негоже давать другому пропадать. Молчит Мишка, не спорит, а за помощь пересказывает другу, что ей «куколка рассказала». Спичка давно уж думает, что куколка тут не при чем, что землю слушает Мишка сама, но ей об этом не говорит – маленькая еще, да и того гляди зазнается, и так вон что говорит: «Через десять лет стану тонкой и высокой красавицей»! «А что, может и станет», - думает Спичка про себя, и вспоминает невольно свою мать – тоже тонкую и высокую. И берет его в такие моменты злость, такая злость, что побить бы кого-нибудь. Бывает так, когда видит он болезненный цвет лица Мишки, когда понимает, какая она хрупкая, как ежится она даже под теми одеялами, что он ей приносит. Овладевает им злость на Город, на Песчанку, на глупых взрослых, и детей, решивших в жизнь поиграть, а в жизни этой ничего не смыслящих, на туман, твирь, гниль, на весь мир – на все, до чего может дотянуться его сознание. Хлопает Спичка дверью и уходит в степь, шагает быстро, все дальше от города, будто надеясь наконец-таки сбежать из замкнутого круга. Шуршит под его ногами трава – рыжая, степная, вся в этот миг единая - что твирь, что сорная колючка. Бежит, бежит Спичка, дышит тяжело, рвется сквозь туман, пока не оказывается, что вокруг него одна степь да туман, будто сам он – тоже город, и сам он под мутным колпаком, и кажется ему, что оттуда, сверху, кто-то наблюдает за ним сквозь мутное стекло, как наблюдал столичный Бакалавр сквозь свой микроскоп за какими-то бактериями. И тогда бежит Спичка обратно, вваливается в холодный вагончик и только там переводит дух, приходя в себя под строгим взглядом Мишки. А она, хмурая и суровая, пихает ему в руки одно из одеял, прижимает к груди свою куколку и смотрит так, будто все-все понимает, и Спичке становится легче – настолько, чтоб начать в сотый раз рассказывать девчонке то, что пообещала им на будущее Капелла. «Как замечательно будет», - говорит Мишка каждый раз, а Спичка многозначительно и важно кивает – конечно замечательно! Они-то больше не будут мерзнущими сиротами, о нет, они будут важными – самыми важными людьми Города, и – Спичка клянется себе в этом – перевернут его так, как нужно будет им. Ради этого он подождет, ведь ждет же Капелла, ждут остальные термитцы, ждет новая кровь Города, и он подождет эти десять долгих лет, чтоб в один прекрасный день изменить к шабнак весь этот прогнивший Город, покрытый плесенью мирок под стеклянным колпаком, куда его поставили, чтоб разводить какую-нибудь биологическую культуру – ту же Песчанку, например – о, он обязательно изменит Город-на-Горхоне, выведет его на свет, на солнце из мерзкого тумана, а Мишка перед этим вычистит его улицы, выгонит всех крыс, всю ту мерзкую гадость, с которой и стыдно-то являться обновленному Городу в мир. Засияют новыми красками улицы, расцветут улыбки на лицах людей – и Мишка тоже будет улыбаться, уж Спичка-то постарается для этого. Она будет тонкой, высокой и черноволосой красавицей, молодой Хозяйкой, и они вместе – обязательно вместе - вдохнут новую жизнь в Город, который станет им домом, наконец-то настоящим домом, не пристанищем. Они вырастут, взрастут сквозь рыжеватый, мутный туман – вверх, к солнцу, прорастут сквозь заплесневелые стены, сквозь ржавые двери, закидают камнями ненавистную Песчанку с ее запахом гнили и крови, они, они – только что посаженные семена, сплетенные корни, новая кровь, новая жизнь. И тогда уже не нужно будет сбегать Спичке отсюда, да и никому не нужно будет – не сбегать они будут, а будут менять и меняться, превращать Город в их настоящее, уже не детское, прекрасное королевство. И вспыхнут костры, такие же, как зажигал Спичка во время эпидемии, и сгорит в этих кострах старая зараза, и с запахом дыма уйдет запах гнили, затхлости, прежней мрачной жизни.
А еще Спичка никогда не убегает, напротив, лезет в самые зубы опасности, чтоб рассмотреть поближе ее кровавую пасть – точно знает, что когда-нибудь это ему обязательно сгодится. А возвращаясь в вагончик за станцией, он знает, что пока что может подождать – ведь ждут же остальные?
