Всё пошло не по его плану. Подземелье озарилось светом того, кто принёс его вслед за собой: улыбка Фриск всё такая же безнадёжно-нежная. Монстры вот-вот выйдут на поверхность и почувствуют тепло солнца, ощутят свежесть тихого ветра, услышат звуки природы, которая столько лет была для них запретна. А цветок будет слышать только чужие шаги, неуверенным эхом раздающиеся позади. Чувствовать, как посторонние руки берут его и поднимают над землёй. Ощущать, как кто-то дышит совсем рядом, желая что-то сказать.
Фриск понимает, что поступает неправильно, но почему-то ей не хотелось оставлять Флауи на такую смерть: она хотела подарить ему то, что подарила всем монстрам, что смогли выбраться из оков отчаяния. Только цветок не подаёт никаких признаков жизни. Его оковы проржавели слишком сильно. Однако Фриск не хочет сдаваться, улыбается, разворачивает Флауи к себе лицом, но сломанный стебель стоит перед её глазами жалкой картиной. Бледнеющие лепестки всё так же смотрят вниз, под ноги девочке, как и сердцевина, лицо на которой застыло.
— Ты не умер, — тихо говорит Фриск, продолжая улыбаться.
А Флауи хотел бы умереть. Он открывает тёмные глаза и поднимает раздражённый взгляд на две яркие полосы на свитере человека.
Цветок не знает, почему его спасла Фриск, которую он бесчисленное количество раз хотел лишить воли, подчинить, убить. Не знает, почему она принесла его на поверхность, когда на тусклые цветочные лепестки монстры смотрели с неприкрытым презрением. Флауи просто не знает, почему Фриск позволила ему жить, когда могла там же, во тьме подземелий, раздавить и с наслаждением топтать то, что от него осталось, смешивая с пылью и грязью.
Знаешь, все скорбят о чём-то своём. Мы можем этого вовсе не замечать, отслеживая настоящее в фальшивых улыбках тех, кому хотелось бы горько плакать. И часто тот, кто кажется нам бесчувственным, на самом деле очень печален внутри. Он всеми возможными способами хочет скрыть это, не показывать, оставляя за собой право считаться безэмоциональной, несокрушимой скалой. Оставаться злым. Не пытайся, Флауи. Я хочу научить тебя быть счастливым и быть способным любить. Даже если у тебя нет души. Даже если у тебя нет вообще ничего, кроме дыры в сгнившем сердце.
— Зачем мы это делаем, дружбан? — недовольно спрашивает Санс у Фриск, посматривая на Флауи, отвернувшемуся лицом к стене фото-кабинки. Девочка старательно настраивала камеру, игнорируя вопрос бывшего часового. — Ну и отстой.
— Это ты про себя? — ядовито поинтересовался Флауи, которого Фриск осторожно взяла в руки и пыталась растянуть его рот в подобии улыбки.
— Что ты сказал, жертва флориста? — угрожающе переспросил Санс, за секунду до этого широко улыбнувшись в камеру и ослепнув от вспышки на мгновение.
Фриск молчала, позируя и стараясь сгрести своих друзей в объятия, но на первой попытке на девочку зашипел рассвирепевший Флауи, а на второй Санс не выдержал, случайно вдарил человеку по лбу и налетел на обнаглевший цветок.
Из всех восьми фотографий удачных получилось всего три, но и на тех Флауи либо с хмурым видом смотрел в объектив, либо Санс показывал цветку средний палец, прижимая к себе Фриск и силясь улыбнуться. На остальных же получилось что-то неразборчивое. Например, на последнем снимке было запечатлено то, как девочка валяется в отключке, а Санс дерётся с Флауи.
Меняться тяжело. Но если ты сможешь это сделать, то прошлое будет вспоминаться тебе лишь как дурной сон. Здесь важен результат, а не то, каким путём ты шёл, чтобы его добиться. Не нужно просчитывать, сколько сил и сколько воли ты отдал, чтобы измениться. Сколько боли было, пока ты считал, что смешон, потому что делаешь из себя кого-то другого. На что это похоже? Как ты думаешь, Флауи? Расскажи мне.
— Сознавайтесь, — уперев руки в бока, потребовала Ториель, рассматривая троих дебоширов, у каждого из которых было по фингалу или шишке. Флауи фыркнул, Санс враждебно на него покосился, сдувая с лица золотистый лепесток, а Фриск показывала пальцем на скелета-часового и цветок, бесстрашно смотря на Тори. Хранительница вздохнула: — Я так и знала...
Через пару минут Флауи и Санс недовольно и шумно сопели, сталкиваясь лбами и рыча друг на друга, не в силах вырваться из огромного, но для них страшно тесного свитера с надписью «для тех, кто ладит», который давно сделала Ториель. Девочка стояла рядом с ней, прижимая к фингалу мешочек со льдом, и счастливо улыбалась. А двум враждующим, растягивающим и без того просторный свитер нежно-розового цвета, оставалось только обмениваться замаскированными под любезности оскорблениями под суровым взглядом Тори.
Дерево сбрасывает листья, а после периода мучений показывает новую оболочку. И тогда оно по-настоящему красиво, им любуются, не вспоминая о том времени, когда оно было уродливым и портило придирчивым взглядам картину.
Фриск сдувала с лица мешающие тёмные пряди своих отросших ниже плеч волос. Папирус воодушевлённо о чём-то рассказывал, обустраивая место для пикника под большим деревом с пышной листвой сочного зелёного цвета. Флауи смотрел по сторонам, держась рядом с девушкой. На солнце маленькая наклейка в виде оранжевого сердечка, которую полгода назад приклеила Фриск на цветочный горшок, блестела.
— Человек! — воскликнул Папирус, доставая что-то из рюкзака. — Я знаю, что разгонит тоску в этот замечательный летний день!
— Только не снова... — застонал Флауи, заметив небольшую коробку, на которой было написано «паззлы». Фриск хихикнула и погладила цветок. — Одно и то же из года в год!
Однако под победоносный смех Папируса друзья стали собирать паззлы. Флауи достался непонятный для него кубик, на котором было много цветов. Чуть позже младший брат Санса пояснил, что цель цветка заключается в том, чтобы сделать каждую грань куба определённого цвета. Флауи поворчал, покрутил кубик в руках-листьях, воодушевился и стал с блеском в маленьких глазах пытаться достичь цели. Он даже не видел, как на него смотрела Фриск, в этот момент оторвавшаяся от своего занятия и наблюдающая с улыбкой.
Теперь золотые цветы растут и на поверхности. Я помню, как ты удивлённо смотрел на один из них: неживой, но яркий и привлекающий внимание. Его аккуратно раскачивал ветер. Ты тогда мне сказал, что боишься, что цветку сломает стебель, но он всё раскачивался и раскачивался, а я держала тебя в своих руках и смотрела на твоё лицо. Оно было совершенно другим, будто смягчённым всеми годами, что ты жил с нами. Будто ветер содрал все листья с дерева, но оно знало, что вырастут новые, красивые и яркие, — нужно только подождать.
— Эй, Флауи! — Андайн поставила цветочный горшок на тумбочку, положив рядом с ним ярко-красный помидор. — Давай поспорим, что ты не справишься с сокрушением этой помидорки!
За спиной бывшего стража подземелий появился широко улыбающийся Папирус, а вслед за ним — Фриск, даря цветку ободряющую улыбку, мол, ты сможешь. Флауи верил ей, верил этой улыбке уже очень давно, но пока не признался. Даже спустя девять лет. Он перевёл взгляд на помидор и приблизился к нему.
— Давай-давай! — восклицала Андайн, хлопая в ладоши. — Покажи, на что ты способен, цветок!
В небольшой квартире с голубыми обоями в фиолетовую рыбку на Флауи, что хмурил брови и подозрительно косился, смотрели трое. Когда-то всем им он желал мучительной смерти. А сейчас, беря в руки-листья помидор и с размаху кидая его в стену, о которую он шмякается и разлетается брызгами, Флауи ничего им не желает. Он находится в каком-то счастливо-спокойном вакууме. Сквозь него прорываются радостно-яростные возгласы Андайн, громогласные речи Папируса и тихое, родное «молодец, Флауи».
Цветок несколько мгновений смотрит на друзей с недоумением, с каким-то страхом, который бывает, когда сталкиваешься с чем-то незнакомым и большим. Может, Флауи впервые почувствовал, как меняется. Как с мысленного дерева ветер безжалостно срывает листья, оставляя уродливым и беззащитным.
На поверхности ведь здорово, правда? Здесь светит солнце, много чего интересного. Когда я впервые попала в Подземелье, то мне было страшно, но потом я встретила Ториель. Затем и Папируса с Сансом. Постепенно мир монстров становился для меня не таким устрашающим, он мне не угрожал своей темнотой, гулкими звуками и дождями в Водопадах. И знаешь, если бы не повстречавшиеся мне друзья, то я бы... Я не знаю, Флауи. Мне кажется, я бы поддалась тому, что шло извне, и взяла бы в руки оружие. Стала бы убивать, как хотел ты. Только всё это в прошлом, слышишь?
Санс садится на корточки перед Флауи и улыбается ему недобро, но всё же дружелюбно. За столько лет жизни в мире людей цветок стал для монстров чем-то вроде угрюмого, но верного товарища. Вот и сейчас Флауи смотрит на скелета с подозрением, окидывая с ног до головы, выискивая подвох.
— Эй, малыш, — говорит Санс, доставая хот-дог, — ты выглядишь голодным!
Замечая приближающуюся к ним Фриск, Флауи начинает уворачиваться от сосиски, политой кетчупом.
— Фриск! — орёт цветок, видя, как женщина ускорила шаг. — Этот скелет!..
— Ну давай же! — не унимался Санс, давясь смехом и пачкаясь кетчупом, игнорируя знаки Фриск, которая просила его прекратить издеваться над Флауи. — Ты же хочешь есть!
Я действительно хочу научить тебя быть счастливым. Это может занять некоторое время.
Фриск прижала к груди Флауи, становясь в центр, между Андайн и Сансом. Азгор настраивал камеру, а Ториель ругала его за то, что тот всё делает неправильно. Альфис застенчиво жалась к краю, норовя вылезти из кадра, но Андайн надёжно захватила жену в объятия, не позволяя ни под каким предлогом улизнуть. Папирус выбирал, какую кепку ему надеть, чтобы смотреться крутым парнем, а Санс подкалывал брата и заявлял, что тому не хватает спагетти на голове. Если бы не Меттатон, успевший вовремя остановить младшего брата Санса, то Папирус и правда бы умчался в дом, чтобы вывалить свежие спагетти себе на черепушку и остаться на общей, «семейной» фотографии как яркая личность. Один только Флауи хмурился, отворачиваясь или прижимаясь к Фриск.
— Улыбочку! — воскликнул Азгор, но женщина почему-то его остановила.
— Флауи, — поняв намёк, обратилась к цветку Ториель мягко, — улыбнись, пожалуйста.
— Да, чувак, не жмись ты к Фриск, — добавил Санс дружелюбно.
— Никто тебя не побьёт, — уверенно заявила Андайн, вынудив Альфис сконфуженно закивать в ответ на её слова, подтверждая их.
— Мы же одна большая семья! — сладко пропел Меттатон, подмигивая Флауи.
Он ждал тех слов, что скажет Фриск. Но когда Флауи посмотрел на женщину, то увидел лишь её улыбку: нежную и открытую. Фриск молчала, заботливо держа цветочный горшок в руках. И, может, впервые за столько лет Флауи улыбнулся искренне, не удержавшись. Когда вспышка ослепила на миг, цветок понял, что стал чем-то большим. Стал частью большой, доброй и любящей семьи, которой без Фриск просто бы не существовало для него.
Возможно, это будет длиною в целую жизнь.
— Ну что, Флауи, как там твоё праздничное настроение? — произнесла Ториель, подходя к цветку и целуя его в один из лепестков. — С Днём Рождения!
Флауи смущённо улыбнулся, опасаясь встречаться взглядом с Хранительницей. Тихо скрипнула дверь, и толпа хлынула в квартиру, а за ней, устало, но счастливо улыбаясь, зашла пожилая женщина, морщинки возле глаз которой можно было разглядеть даже издалека. Когда старушка приблизилась к Флауи и наклонилась к нему, маленькое сердце цветка дрогнуло.
— Мы приготовили тебе подарок, — улыбаясь, сказала Фриск, мягко поглаживая цветок. — Сейчас я его тебе принесу, а ты никуда не уходи.
Флауи смотрел Фриск в спину и чувствовал, что что-то предательски стискивает его сердце. Он не понимал этого чувства, он считал, что не умеет чувствовать что-то, что может быть сильнее ненависти или злости. Но сейчас он наконец-то понял, чему хочет научить его Фриск, спасшая его и разрушившая его проржавевшие оковы отчаяния. Флауи впервые испугался так, что ощутил себя беспомощным ребёнком. А те взгляды остальных монстров, что наблюдали за медленной, хромой походкой Фриск с каким-то не принимающим, печальным видом, только настойчивее загоняли в голову Флауи страх.
— Эй, ты куда? — крикнул вслед цветку Азгор, уже желающий помчаться за ним, но его остановила рука Ториель и её взгляд: понимающий и печальный.
Она прекрасно знала, почему Флауи сорвался с места и побежал за пожилой, но такой же любимой Фриск. Тори понимала чужой страх — страх, что Фриск уйдёт и никогда больше не вернётся. Это было тем, что отличало Флауи от всех остальных монстров: он боялся ухода Фриск больше, чем кто-либо.
Но я научу тебя, Флауи.
Сердце стучит громко и отчаянно. Чужие рыдания позади прорываются в сознание лишь чем-то заглушённым, ненастоящим, мешающим. Флауи смотрит и не понимает, что он чувствует сейчас: злость, тоску, боль? Растерянный взгляд маленьких тёмных глаз снова и снова задевает выгравированные слова на надгробии, спотыкается о них, снова вчитывается. Кажется, что они клеймом выжигаются на сердце, которое сейчас находится в каком-то беспощадном болезненном плену. Тесно, трудно дышать, что-то перекрывает возможность говорить, позволяя только непонимающе хрипеть.
Флауи не плачет, но ему почему-то больно. По-настоящему. Он единственный, кто осмелился подойти к могиле слишком близко. Её освещали лучи вечернего солнца. За спиной слышны всхлипы, шмыганье носом, воющие рыдания, но Флауи всё ещё тот, кто не понимает. Ему хочется спросить: «Где Фриск?», а получить в ответ лёгкое, улыбчивое «сейчас вернётся».
Флауи вспоминает судорожно, хватаясь за каждое светлое воспоминание, от которого веет родным, уютным теплом, что всегда исходило от объятий Фриск, от её нежных рук, которые даже в старости оставались такими. Эти руки привели его к любви, к настоящей дружбе — к тому, о чём Флауи не мог и мечтать, будучи одиноким убийцей Подземелья. Без души. Неспособный чувствовать. А сейчас... сейчас все его чувства усилились в десятки раз. Он продолжает убеждать себя в том, что не понимает, что произошло. Что вся его с Фриск семья проливает слёзы не потому, что Фриск не вернулась. Флауи говорит себе: «Сейчас вернётся».
Он оборачивается и смотрит на всех монстров, которые приняли его, зная, что он являлся их врагом. Они все плачут, закрывая свои лица, обнимая кого-то, растирая слёзы и пытаясь их остановить. Чьи-то глаза смотрят на Флауи: впиваются взглядом в его лицо, которое ни одна эмоция не кривит, кроме непонимания. Будто осуждают.
Неожиданно в глаза Флауи бросается маленькое светящееся сердце, которое лежит возле надгробия и медленно поднимается в воздух. Цветок наблюдает за ним, позабыв о звуках плача позади, позабыв о боли, позабыв о тех высеченных словах на бесчувственном бетоне. Сердце парит над землёй и начинает неспешно двигаться в сторону Флауи, источая свет, становящийся всё ярче и ярче. Цветок подаётся вперёд, чувствуя, как что-то обжигает ему лицо, а от маленького сердца свет становится всё ярче и всё ближе. Когда Флауи мог почти ощутить, как это светящееся нечто касается его, оно раскололось на две части и рассыпалось. Флауи видел руки Фриск, которые тянулись к нему, чтобы обнять в последний раз: тот яркий свет, принявший форму женских рук, потух прежде, чем дотянулся до цветка.
Научу тебя любить...
Он не слышал больше, как стучит его сердце. Голосов, что звали. Шума ветра, ставшего предательски холодным и колючим. Флауи слышал только собственные обессиленные всхлипы. Хотел произнести родное имя вслух, но никаких звуков, кроме глухого воя, не было возможности издать. Флауи плакал, как дитя, оставшееся без самых близких людей, которые всему его научили: беспомощный, уязвимый и сдавшийся. Чьи-то руки взяли Флауи и подняли над землёй, но он не чувствовал знакомого тепла. Слышал только: «Она всегда будет с нами».
Покойся с миром, Фриск.
