Сколько уже времени я пытаюсь достучаться до тебя! Попытаться наставить тебя на правильный путь в завоевании сердца потрясающей женщины, а ты... Ты продолжаешь кричать о том, что ты водитель дерьмовоза и что полумёртвую птицу можно запихнуть в грудную клетку вывернутого наизнанку трупа. Я говорю тебе: «Будь спокойнее рядом с ней, не заставляй её настороженно следить за каждым твоим движением», а ты всё так же нарезаешь круги вокруг недоумевающей сирены, размахивая пилотопором, между зубцов которого застрял чей-то сине-фиолетовый язык. Я говорю тебе: «Прекрати тащить Майе в подарок оторванные конечности Кровомесов и глазные яблоки альфа-скагов», но ты из раза в раз делаешь всё с точностью да наоборот. У меня складывается впечатление, что ты делаешь всё мне назло, будто считаешь, что не подчиняться здравому смыслу — это твоя обязанность.
Но ты хотя бы попытайся понять, что я, раздражающий тебя голос в голове, всё равно являюсь твоей частью. Как бы ты ни противился. Как бы ни бил себя по лысой макушке, стискивая зубы и обречённо рыча. Даже не смей отрицать того факта, что эта синеволосая красавица с очумелой силой — не та, в кого ты влюбился с первого взгляда. Мы оба в плену. Так когда ты начнёшь хотя бы слушать меня, приятель?
Сегодня в Убежище, как и всегда, почти спокойно. Железяка маячит перед глазами и каждому мимо проходящему норовит продемонстрировать свой новый битбокс, а Зед снова не подлечил клиента, а умертвил: лицензии врача как не было, так и нет. После смерти Красавчика Джека Пандора превратилась в относительно мирную планету, но это совсем не означает, что на ней не осталось психопатов, хищников и убийц. И солнце всё так же ублюдочно: ослепляет и готово сжечь твою кожу. А вообще, я иногда завидую твоему безрассудству. Тебе даже не впору считаться с проблемами окружения. Что было, что есть, что будет — тебе лишь бы дали оружие и возможность убивать, превращая мишени в кровавый фарш. Однако ты, как глупый мальчишка, всё равно способен влюбляться. И скаг его знает — может, когда-нибудь ты позволишь мне вернуть собственное изуродованное тело, если в тебе ещё не сдохла целиком моя личность.
Давай хотя бы вместе подумаем над тем, как нам показать Майе, что она нам небезразлична. Что она, чёрт возьми, изумительная девушка с выразительными глазами, всегда хитро сощуренными. Или, например, ты как-нибудь постараешься прислушаться ко мне и подойти к сирене не с намерением напугать её или вынудить приставить к твоей безумной башке прицел винтовки. К нам в Убежище относятся хорошо, ибо мы в числе Искателей Хранилища, но это не означает, что твои выходки будут прощать постоянно. Задумайся, чувак. Может, ты хотя бы раз уступишь мне?..
— Заткнись, черепной выродок!
Ну да, кто бы мог подумать... С того самого момента, как мы сбежали из лаборатории Гипериона и как мои глаза сделались твоими, я каждый день наблюдаю одну и ту же кровожадную картину, перед которой я бессилен. Я всячески пытаюсь договориться с тобой, но ты в ответ только калечишь себя и орёшь дурным голосом. Требуешь, чтобы я замолчал навсегда, что ты ненавидишь меня и всё, что осталось моим в твоём сознании. Сросшиеся друг с другом кошка с собакой. Оба — упрямые и жестокие. Жаль только, что для меня остался лишь один метод воздействия: нескончаемое ворчание. Послушай меня. Ну хоть один сраный раз. Не убивай его, не делай больно ей, не несись навстречу поезду в Линчвуде, эта огненная дыня сожжёт тебе нахрен внутренности. Если бы я мог разочарованно вздохнуть, то я бы так и сделал.
— Синяя татушка!
Твоя голова поворачивается в сторону выходящей из штаба Майи, которая даже с такого расстояния слышит, как ты с устрашающим восторгом зовёшь её. Сирена, пожимая плечами и оглядываясь, начинает двигаться в нашу сторону, но что ты собрался делать, идиот? Подарить свой отрубленный палец? Ещё один?
— Ну, привет, чудила, — с мягкой улыбкой говорит Майя, останавливаясь перед нами на расстоянии вытянутой руки. Сразу заметно это дружеское недоверие, старательно скрытое за обворожительно-тёплой улыбкой женщины, о которой только мечтать можно. Мы оба мечтаем об одном и том же, но почему-то друг другу постоянно мешаем.
Я изо всех сил стараюсь взять контроль хотя бы над твоими нервными руками, еле заметно дрожащими и старающимися дотянуться до сирены. Вот мы опять застряли на том же этапе, когда перед нами стоит цель, но нет ни единого плана действий. Ты хочешь что-то сказать — что-то абсолютно дурацкое, бессмысленное. Только не дерьмовоз, пожалуйста.
— Дерь...
Майя, наш прекрасный ангел с призрачными крыльями кислотного цвета, приподнимает удивлённо брови и ждёт окончания твоей фразы. Боже, только не дерьмовоз.
— Хрусть! — выдаёшь ты резко, подаваясь вперёд и замахиваясь на сирену пилотопором, но почти сразу же опуская руку с оружием и непонимающе на неё смотря, дёргая головой. Ну вот посмотри! Посмотри, что ты опять натворил, не слушая меня!
— Оу, — с тихим смешком отзывается Майя, смотря не на нас, а куда-то в сторону, потирая правой рукой затылок и поджав тёмные губы. Ты это видишь? Она поставлена в глупое положение из-за твоего идиотского жеста. Спустя пару мгновений светлые глаза вновь устремляются на нас, словно разглядывая с обновлённым интересом, а грубоватый голос продолжает: — Это было ожидаемо, да...
Какой раз мы вот так вот стоим и ничего не делаем? Зачем ты каждый раз подзываешь Майю к себе, если мы всё равно проваливаемся на этапе «покажи ей своё небезразличие»? Скаг тебя дери, приятель, это невыносимо... Самое паршивое в этой ситуации то, что я могу только смотреть на Майю, жадно запоминая каждую черту, каждое выражение на лице с пухловатыми щеками, но вот что-то сказать — ни разу. Потому что ты не позволяешь. Считаешь свой бездумный бред лучше. Как-то я слышал, что отношение человека показывают его действия, но если это так, то мы обречены на вечный позор. Слушай, ну хоть раз...
— Обжималки!!!
Снова этот непонятный ор, снова непонимание на красивом женском лице, снова лишнее внимание посторонних и снова твои неразумные действия. Хочется закрыть неподчиняющиеся глаза и не видеть всего того кошмара, который ты творишь. Как ты несёшься на пожилую дамочку, у которой в одной руке двустволка, а в другой — поводок, удерживающий небольшого шипастого молотильника.
— Мистер Гнилоротик! — визжит старушка, когда ты наносишь её питомцу удар пилотопором, нещадно распиливая глазастую вытянутую морду, оглушая улицу пищанием хищника. Всего несколько секунд — и в нашей руке оторванное щупальце, изрезанное на манер какого-то безумного цветка с мясистыми и скользкими лепестками. А несчастная пожилая женщина в испуге выстреливает в обидчика, но промахивается — и дробь крошит землю.
— Жертва любви! — в ответ на выстрел отвечаешь ты, приближаясь к старушке и неаккуратно выдирая из её модной шляпки один из искусственных цветочков бледно-рыжего цвета, позже запихивая жёсткий стебель в сочащееся слизью мясо в щупальце ныне покойного Мистера Гнилоротика. Теперь это букет для сумасшедшего. Букет для той, в кого мы влюблены, чёрт возьми.
— Обжималки... — повторяешь ты, протягивая оторванное щупальце с засунутым в него цветком Майе, а ты лишь часто моргает, посматривая то на нас, то на испуганную старушку, прижимающую к груди дробовик, то на «подарок», с которого капает тёмно-зелёная слизь.
— Вот этого я точно не ждала, — неуверенно произносит сирена, убирая мешающую синюю прядь волос, забирая из твоего дикого букета только искусственный цветок. Я могу ошибаться, могу ловить галлюцинацию, как и ты, но я отчётливо вижу розоватый оттенок, появившийся на бледных щеках нашего ангела. Лишённое декорации щупальце летит на землю, а потом его топчет грязный ботинок, разбрызгивая кровь молотильника и пачкая ею и нас, и Майю.
И знаешь, приятель, мы оба сейчас видим смущённую улыбку на забрызганном слизью лице.
И я впервые, похоже, доволен тем, что ты совершил этот ненормальный поступок.
— Вероятно, я теперь должна тебя обнять? — всё тем же неуверенным тоном интересуется сирена, изогнув брови и держа между пальцев стебель ненастоящего цветка. Майя видит, как ты бешено на неё смотришь, а я снова бессилен... Неужели мы снова провалили цель продемонстрировать своё небезразличие? Но с женских губ немного приглушённо срывается: — Если ты под «обжималками» это имел ввиду...
— Обжималки с синей татушкой!!! — снова орёшь ты и без какого-либо предупреждения сгребаешь девушку в своих медвежьих объятиях, сдавливая чужое тело так, что Майе остаётся только захрипеть и похлопать тебя по спине, но ты не ослабляешь хватки. Не говори мне, что ты решил сломать ей все кости... Послушай. Эй. Эй! Полегче, приятель. Серьёзно! Сирена делает только судорожный вздох, когда хватка становится слабее, а мой голос, интонация которого разительно отличается от прежней, наконец-то впервые выходит за пределы твоей головы: — Прости, Майя.
Помутнение безбашенного психопата. Открытая сцена для меня прошлого. Жаль, что только на момент — и в следующие секунды грубые руки снова заковывают девушку в стальные объятия, вынуждая её хрипеть. Только к отчаянным хрипам добавляется женский смех, изломанный невозможностью нормально дышать.
— Мы любим татушку!
Самое нелепое признание, которое я больше никогда не хочу слышать.
— Будто бы я... кх... не заметила...
Но лучший ответ, которого мы были достойны.
— Эй, братва, не хотите заценить мой новый битбокс?!
И худшее окончание такого долгожданно-романтичного момента...
Но ты хотя бы попытайся понять, что я, раздражающий тебя голос в голове, всё равно являюсь твоей частью. Как бы ты ни противился. Как бы ни бил себя по лысой макушке, стискивая зубы и обречённо рыча. Даже не смей отрицать того факта, что эта синеволосая красавица с очумелой силой — не та, в кого ты влюбился с первого взгляда. Мы оба в плену. Так когда ты начнёшь хотя бы слушать меня, приятель?
Сегодня в Убежище, как и всегда, почти спокойно. Железяка маячит перед глазами и каждому мимо проходящему норовит продемонстрировать свой новый битбокс, а Зед снова не подлечил клиента, а умертвил: лицензии врача как не было, так и нет. После смерти Красавчика Джека Пандора превратилась в относительно мирную планету, но это совсем не означает, что на ней не осталось психопатов, хищников и убийц. И солнце всё так же ублюдочно: ослепляет и готово сжечь твою кожу. А вообще, я иногда завидую твоему безрассудству. Тебе даже не впору считаться с проблемами окружения. Что было, что есть, что будет — тебе лишь бы дали оружие и возможность убивать, превращая мишени в кровавый фарш. Однако ты, как глупый мальчишка, всё равно способен влюбляться. И скаг его знает — может, когда-нибудь ты позволишь мне вернуть собственное изуродованное тело, если в тебе ещё не сдохла целиком моя личность.
Давай хотя бы вместе подумаем над тем, как нам показать Майе, что она нам небезразлична. Что она, чёрт возьми, изумительная девушка с выразительными глазами, всегда хитро сощуренными. Или, например, ты как-нибудь постараешься прислушаться ко мне и подойти к сирене не с намерением напугать её или вынудить приставить к твоей безумной башке прицел винтовки. К нам в Убежище относятся хорошо, ибо мы в числе Искателей Хранилища, но это не означает, что твои выходки будут прощать постоянно. Задумайся, чувак. Может, ты хотя бы раз уступишь мне?..
— Заткнись, черепной выродок!
Ну да, кто бы мог подумать... С того самого момента, как мы сбежали из лаборатории Гипериона и как мои глаза сделались твоими, я каждый день наблюдаю одну и ту же кровожадную картину, перед которой я бессилен. Я всячески пытаюсь договориться с тобой, но ты в ответ только калечишь себя и орёшь дурным голосом. Требуешь, чтобы я замолчал навсегда, что ты ненавидишь меня и всё, что осталось моим в твоём сознании. Сросшиеся друг с другом кошка с собакой. Оба — упрямые и жестокие. Жаль только, что для меня остался лишь один метод воздействия: нескончаемое ворчание. Послушай меня. Ну хоть один сраный раз. Не убивай его, не делай больно ей, не несись навстречу поезду в Линчвуде, эта огненная дыня сожжёт тебе нахрен внутренности. Если бы я мог разочарованно вздохнуть, то я бы так и сделал.
— Синяя татушка!
Твоя голова поворачивается в сторону выходящей из штаба Майи, которая даже с такого расстояния слышит, как ты с устрашающим восторгом зовёшь её. Сирена, пожимая плечами и оглядываясь, начинает двигаться в нашу сторону, но что ты собрался делать, идиот? Подарить свой отрубленный палец? Ещё один?
— Ну, привет, чудила, — с мягкой улыбкой говорит Майя, останавливаясь перед нами на расстоянии вытянутой руки. Сразу заметно это дружеское недоверие, старательно скрытое за обворожительно-тёплой улыбкой женщины, о которой только мечтать можно. Мы оба мечтаем об одном и том же, но почему-то друг другу постоянно мешаем.
Я изо всех сил стараюсь взять контроль хотя бы над твоими нервными руками, еле заметно дрожащими и старающимися дотянуться до сирены. Вот мы опять застряли на том же этапе, когда перед нами стоит цель, но нет ни единого плана действий. Ты хочешь что-то сказать — что-то абсолютно дурацкое, бессмысленное. Только не дерьмовоз, пожалуйста.
— Дерь...
Майя, наш прекрасный ангел с призрачными крыльями кислотного цвета, приподнимает удивлённо брови и ждёт окончания твоей фразы. Боже, только не дерьмовоз.
— Хрусть! — выдаёшь ты резко, подаваясь вперёд и замахиваясь на сирену пилотопором, но почти сразу же опуская руку с оружием и непонимающе на неё смотря, дёргая головой. Ну вот посмотри! Посмотри, что ты опять натворил, не слушая меня!
— Оу, — с тихим смешком отзывается Майя, смотря не на нас, а куда-то в сторону, потирая правой рукой затылок и поджав тёмные губы. Ты это видишь? Она поставлена в глупое положение из-за твоего идиотского жеста. Спустя пару мгновений светлые глаза вновь устремляются на нас, словно разглядывая с обновлённым интересом, а грубоватый голос продолжает: — Это было ожидаемо, да...
Какой раз мы вот так вот стоим и ничего не делаем? Зачем ты каждый раз подзываешь Майю к себе, если мы всё равно проваливаемся на этапе «покажи ей своё небезразличие»? Скаг тебя дери, приятель, это невыносимо... Самое паршивое в этой ситуации то, что я могу только смотреть на Майю, жадно запоминая каждую черту, каждое выражение на лице с пухловатыми щеками, но вот что-то сказать — ни разу. Потому что ты не позволяешь. Считаешь свой бездумный бред лучше. Как-то я слышал, что отношение человека показывают его действия, но если это так, то мы обречены на вечный позор. Слушай, ну хоть раз...
— Обжималки!!!
Снова этот непонятный ор, снова непонимание на красивом женском лице, снова лишнее внимание посторонних и снова твои неразумные действия. Хочется закрыть неподчиняющиеся глаза и не видеть всего того кошмара, который ты творишь. Как ты несёшься на пожилую дамочку, у которой в одной руке двустволка, а в другой — поводок, удерживающий небольшого шипастого молотильника.
— Мистер Гнилоротик! — визжит старушка, когда ты наносишь её питомцу удар пилотопором, нещадно распиливая глазастую вытянутую морду, оглушая улицу пищанием хищника. Всего несколько секунд — и в нашей руке оторванное щупальце, изрезанное на манер какого-то безумного цветка с мясистыми и скользкими лепестками. А несчастная пожилая женщина в испуге выстреливает в обидчика, но промахивается — и дробь крошит землю.
— Жертва любви! — в ответ на выстрел отвечаешь ты, приближаясь к старушке и неаккуратно выдирая из её модной шляпки один из искусственных цветочков бледно-рыжего цвета, позже запихивая жёсткий стебель в сочащееся слизью мясо в щупальце ныне покойного Мистера Гнилоротика. Теперь это букет для сумасшедшего. Букет для той, в кого мы влюблены, чёрт возьми.
— Обжималки... — повторяешь ты, протягивая оторванное щупальце с засунутым в него цветком Майе, а ты лишь часто моргает, посматривая то на нас, то на испуганную старушку, прижимающую к груди дробовик, то на «подарок», с которого капает тёмно-зелёная слизь.
— Вот этого я точно не ждала, — неуверенно произносит сирена, убирая мешающую синюю прядь волос, забирая из твоего дикого букета только искусственный цветок. Я могу ошибаться, могу ловить галлюцинацию, как и ты, но я отчётливо вижу розоватый оттенок, появившийся на бледных щеках нашего ангела. Лишённое декорации щупальце летит на землю, а потом его топчет грязный ботинок, разбрызгивая кровь молотильника и пачкая ею и нас, и Майю.
И знаешь, приятель, мы оба сейчас видим смущённую улыбку на забрызганном слизью лице.
И я впервые, похоже, доволен тем, что ты совершил этот ненормальный поступок.
— Вероятно, я теперь должна тебя обнять? — всё тем же неуверенным тоном интересуется сирена, изогнув брови и держа между пальцев стебель ненастоящего цветка. Майя видит, как ты бешено на неё смотришь, а я снова бессилен... Неужели мы снова провалили цель продемонстрировать своё небезразличие? Но с женских губ немного приглушённо срывается: — Если ты под «обжималками» это имел ввиду...
— Обжималки с синей татушкой!!! — снова орёшь ты и без какого-либо предупреждения сгребаешь девушку в своих медвежьих объятиях, сдавливая чужое тело так, что Майе остаётся только захрипеть и похлопать тебя по спине, но ты не ослабляешь хватки. Не говори мне, что ты решил сломать ей все кости... Послушай. Эй. Эй! Полегче, приятель. Серьёзно! Сирена делает только судорожный вздох, когда хватка становится слабее, а мой голос, интонация которого разительно отличается от прежней, наконец-то впервые выходит за пределы твоей головы: — Прости, Майя.
Помутнение безбашенного психопата. Открытая сцена для меня прошлого. Жаль, что только на момент — и в следующие секунды грубые руки снова заковывают девушку в стальные объятия, вынуждая её хрипеть. Только к отчаянным хрипам добавляется женский смех, изломанный невозможностью нормально дышать.
— Мы любим татушку!
Самое нелепое признание, которое я больше никогда не хочу слышать.
— Будто бы я... кх... не заметила...
Но лучший ответ, которого мы были достойны.
— Эй, братва, не хотите заценить мой новый битбокс?!
И худшее окончание такого долгожданно-романтичного момента...
