— А разве нет? — легко отвечаю я на вопрос вопросом, склоняя набок голову и рассматривая Фриск. Мне её никогда не было жалко, но не могу перестать смотреть на столь изумительное, потерянное выражение на лице. Отчаявшийся, истинный убийца, которому не хватило смелости сбежать — и вот он здесь, посреди орошённых кровью монстров подземелий. — Помнится, ты яростно сопротивлялась, когда я хотела просто помочь тебе быть увереннее в схватке. — Подмечаю, как девочка пристыженно отводит взгляд, и усмехаюсь. — Ещё тогда ты делала всё, чтобы не причинять вреда тем монстрам, которые так тепло тебя приняли...
— Если бы не ты, то всё было бы...
Осечка. Я делаю к Фриск шаг и хватаю её за плечи, пару раз встряхивая и наклоняясь так, чтобы дышать прямо в чужие губы. Дрожащие, манящие, беззащитные. Сколько раз звучала эта фраза, начинающаяся со слов «если бы»? Больше десятка — а Фриск до сих пор не может понять, что для неё более нет никаких альтернатив. Даже Возврат невозможен, отчего выход на поверхность навсегда закрыт. Путь к людям, к настоящему солнцу, звёздам, живописным местам. Всё это рано или поздно в твоей памяти, как в кислотной слюне монстра из Хотлэнда, растворится. Сейчас, Фриск, ты должна думать о том, как выживать. А я с удовольствием помогу тебе стать новым кошмаром, но... Со своими собственными кошмарами ты не можешь справиться до сих пор, не так ли?
— Да я же всегда за тебя горой, малыш.
Говорит твой хороший друг Санс, стоя рядом со своим младшим братом, который всегда смотрит на тебя с широкой улыбкой, потому что его лицо на что-то большее редко когда способно. И ты верила в это, улыбалась, тянулась к этим монстрам, сбрасывая мои руки со своих плеч. Прогоняла меня, говоря, что не желаешь, чтобы меня увидели. Что я — серьёзная помеха. Когда-то ты умоляла меня уйти, покинуть тебя, сдаться и прекратить преследование, но что станет с тобой, если я уйду? Ты умрёшь. Самой жалкой, самой немилосердной смертью: в позоре, замешательстве, одиночестве. И никто из твоих друзей к тебе не придёт.
Первые два раза я пыталась тебя останавливать, в третий раз я смотрела тебе в спину, в четвёртый я тихо посмеивалась, а на пятый раз ты даже и шага к братьям-скелетам не сделала. Потому что ты знала, что случится. Потому что всё это повторяется и идёт по кругу, а ты меняешь лишь свои действия, которые всё равно ни на что не влияют. Все эти миры, что создаются в твоём сознании и перенаправляют твою душу, готовы тебя обманывать снова и снова. Всё это — всего лишь фальш, Фриск. Помнишь, что тебе говорили?
— Убей, — без сожаления произносишь ты, смотря прямо в глаза умирающей от кровопотери Ториель, — либо будь убит.
— Я знала, — хрипит хранительница Руин, с усилием поднимая голову и не спуская с тебя презрительного, усталого взгляда. Здесь ты для всех смертоносное посмешище. Когда ты наносишь им последний удар, они всё равно смеются над тобой, харкая кровью и шевеля обрубками конечностей. Ториель протягивает в твою сторону руку, исколотую лезвием ножа, с отсутствующими пальцами, грязную и начинающую рассыпаться в пыль. Бывшая жена Асгора шепчет, обращаясь именно к тебе: — Жалкое, глупое дитя...
И у нас с тобой нет отсюда выхода. Нам остаётся убивать, чтобы развлекаться. Но твои кошмары приносят разнообразие в жизнь под землёй. Твои кошмары заставляют тебя думать, что я нужна тебе.
— Мой настоящий друг? — вытирая грязь со смуглого лица, переспрашиваешь ты, разглядывая постепенно тающий труп Андайн. Её пустые глазницы смотрят на тебя, а раздавленные глазные яблоки — прямо под твоей подошвой, заляпанной багровой слизью. Ты сказала, что сделала это, потому что тебе казалось, что Андайн смотрит на тебя. Прожигает взглядом. С тем же самым насмешливым выражением, с каким на тебя смотрят все, даже когда ты рвёшь их плоть на куски, даже когда почти сгнившая палка врезается в чью-то раскрытую рану, даже когда ты говоришь, что никогда этого не хотела. Ты поворачиваешь ко мне голову, ещё не так уверенно смотришь мне в глаза и договариваешь: — Я думаю, его никогда не было.
Ты — всегда прекрасная жертва. Моя. Когда ты подчинилась моей воле окончательно, я была счастлива. То оружие в твоих трясущихся руках могло безнадёжно упасть на землю, но я не позволила этому случится, взяв твои ледяные руки в свои. Горячие, сухие и живые. С тобой, Фриск, я готова убивать всех бесконечно, зная, что ты нуждаешься во мне.
Если бы не я, то ты бы никогда не убила всех своих лживых друзей. Если бы не я, то ты бы никогда не узнала о том сладком предвкушении, которое возникает, когда слышишь подкрадывающегося к тебе монстра. Если бы не я, то ты бы никогда не осознала, что песня Водопада так холодна и бесчувственна в абсолютном мраке, пропахшем кровью. Если бы не я, то ты бы перестала существовать. Твоя душа, твоё когда-то доброе сердце, твоя решительность... Всё это — ничто, когда ты пытаешься поверить в то, что те, кто убивал людей для выгоды своего народа, хотят стать твоими товарищами. Хотят тебе помочь.
Знаешь, удар в спину — всегда больно. Ты бы не смогла подняться. Не ко всему можно привыкнуть сразу. Этот мир сожрал бы тебя заживо, а твои друзья-монстры порадовались бы тому, что на останках людей можно построить будущее. Только теперь никакого будущего не существует — для них существуем лишь мы с тобой, Фриск. А сейчас держи мою руку крепче, потому что твой кошмар снова растворяет реальность.
Безупречная иллюзия доброго места, в которое ты с улыбкой приходила, но из которого с маниакальным смехом хотела сбежать. Теперь каждый здесь знает тебя и меня, знает наши намерения, но всё равно из раза в раз пытается показаться тем, кто хочет стать нашим другом. Твоим другом. Теперь мне не нужно одёргивать тебя, переубеждать, останавливать — мне остаётся лишь смотреть за тем, как ты беспощадно убиваешь тех, кого раньше всегда хотела оберегать и кому доверилась в самом начале.
— Я защищу тебя, невинное дитя!
Но ты слышишь одно, стряхивая с ножа зелёную жидкость: «Я лишь использую тебя».
— Уау, Человек, ты, наверное, очень одинок!.. Поверь, я, великий Папирус, готов избавить тебя от этого!
Но ты слышишь одно, занося руку с магической сковородой: «Я знаю, что ты купишься на мою ложь».
— Мы с тобой станем офигительно-лучшими друзьями, нытик!
Но ты слышишь одно, пока чужие копья угасают и обрушиваются бесполезным хламом на влажную землю: «Я предам тебя ради остальных».
Ты выпрямляешься, втягиваешь носом тяжёлый воздух и хмуришься. Твои раны кровоточат, левый рукав свитера порван, а из глаз непроизвольно текут всё те же слёзы. Я подхожу к тебе, а ты смотришь на меня исподлобья, молча обвиняя. Твои покрасневшие глаза блестят, а в них отражается сожаление и ненависть к самой себе. Даже кошмары не дали понять тебе самое главное, что тебе нужно знать про этот мир, из которого нет больше выхода.
— Когда это закончится? — еле-еле слышно хрипишь ты, пока я держу твоё лицо за подбородок, свободной рукой стирая с твоей щеки чужую чёрную кровь. Здесь смрад, здесь пепелище, здесь тьма. Здесь мы.
Твои кошмары — это твоя память. Безжалостная, светлая память о тех, кто был убит, как ты думаешь, не твоей рукой. Но, по-твоему, почему я продолжила существовать, будучи давно убитой? Почему я пришла к тебе, почему я говорила с тобой, почему ты оказалась под моим контролём, когда твоя решительность заставляла глаза монстров загораться завистью и одновременно восторгом? Почему я существовала, когда ты не желала в меня верить? Гнала, сопротивлялась, отказывалась... А всё ведь просто, маленькая лгунья. Ты ничем от меня не отличаешься. Я — то, что ты пыталась в себе закрыть.
Твои кошмары отрицают тебя. Твою настоящую суть, твои цели, твою сокрушительную решительность. И со временем, Фриск, ты справишься с ними. Просто убивай — и никогда, слышишь? Никогда не доверяй тем монстрам, что в твоих иллюзиях кажутся приветливыми и дружелюбными. Никакой пощады. Всё пройдёт, когда ты окончательно осознаешь, что дарить мир всем им было бы твоей огромной ошибкой. Когда ты примешь мысль, что я поступила правильно, столкнув тебя с одной тропы на другую. Я ведь никогда не стану отрицать тебя.
Если мы до сих пор не можем выбраться из подземелья, то лишь потому, что у нас остались здесь дела. Жертвы. Твои жертвы. А моей жертвой навсегда будешь ты, Фриск. Пожалуйста, хватит плакать. Ты ещё всех своих «друзей», к сожалению, повстречаешь. Опять.
— Мой настоящий друг? — лёжа на диване в пустом доме Ториель, снова спрашиваешь ты, смотря в потрескавшийся потолок. — Да, я думаю, что он есть.
— И кто же, Фриск? — отзываюсь я, сидя на полу рядом.
Фриск поворачивает ко мне голову и долго смотрит на меня, не произнося ни слова. Я тоже не отвожу взгляда, слыша, как где-то в коридоре что-то незримое бьётся внутри зеркала, норовя прорваться. В доме Ториель отныне темно: даже ярко-жёлтые цветы угасли и засохли.
— Я пережила, кажется, сотню собственных кошмаров...
Выстояла.
— Но я не чувствую себя сильнее. Мне всё равно безумно тоскливо, больно, когда я вижу, как кто-то из тех монстров погибает от моей руки. — Фриск не сводит с меня глаз. — И их слова, взгляды... они болезненны для меня, невыносимы, понимаешь, Чара?
— Нет, — перебиваю я.
А она вздыхает.
— Это ты, — вдруг ровным голосом произносит Фриск, закрывая свои глаза и протягивая ко мне руку, к которой я тут же прикасаюсь. Горячая, сухая, живая. — Ты — мой друг.
— А знаешь, почему? — с улыбкой спрашиваю я, приближая своё лицо к лицу девочки. Выдыхая эти слова с наслаждением, вслушиваясь в удары о стекло из коридора: — Потому что я — это ты.
Осколки брызжут во все стороны, осыпаясь на пол. Фриск резко поднимается с места и проходит в коридор, идёт по нему, чтобы остановиться возле того, что осталось от зеркала. Долго смотрит в тот провал, в котором когда-то было её отражение. Теперь — разбитое. Звуки шагов за спиной. Девочка оборачивается, но никого не видит. А я стою рядом и смеюсь.
— Твои кошмары, Фриск, — произношу я тихо, — это всего лишь твой новый путь. А я — твой настоящий...
КОШМАР
— Друг.
