— Я сделаю это, — дрожащим голосом обращается к Крэйгу Твик, сжимая мобильник в трясущейся руке. — Ты не сможешь меня остановить, да!
— Не попытаюсь, — бесцветно отзываются на том конце связи.
Такер шумно выдыхает, затем начинает смеяться, слушая, как Твик пытается закричать, но боится разбудить родителей и моментально переходит на жалобные вскрики-всхрипы. Твик представляет лицо Крэйга: его цепкий и колючий взгляд, его заметные линии скул, его тонкие губы, его изогнутые тёмные брови — и его безразличие, вшитое под каждое выражение на лице, в каждое движение, в каждую интонацию.
Твик плачет навзрыд, уткнувшись пылающим жаром лицом в острые и сбитые колени. Размазывая слёзы и сопли по истёртой материи джинсов, повторяя Крэйгу в телефонную трубку из раза в раз одно и то же: «Я сделаю это».
— Ты не сможешь, — отвечает Такер, не стараясь вслушаться в неразборчивый скулёж невротика через плотную стену помех в динамике. — Хватит заниматься хернёй.
Твик ничего не говорит в ответ Крэйгу. Боль надёжно сковала по рукам и ногам, проникая отравленными иглами в мозг и вынуждая тело послушно расслабиться, как будто всё прошло. В голове Твика взрываются мысли, оставляя после себя вонючие пепелища и дыры, похожие на кровоточащие язвы.
Сначала кажется, будто всё действительно закончилось. Наваждение сошло, тело не бьёт дрожью, холодный пот не течёт по разгорячённому телу. И Твику хочется улыбнуться, разомкнуть влажные кровоточащие губы и сказать Крэйгу: «Просто останься». Возможно, ничего не услышать в ответ, но знать, что Такер продолжает держать возле уха телефон и слушать, как сбито дышит тот, кого он не раз целовал так, будто сейчас навсегда исчезнет. Возможно, Крэйг ждёт, когда можно будет что-то сказать Твику, чтобы успокоить его. Возможно, это будет «я люблю тебя». Всего лишь возможно.
— Ладно, — сухим голосом говорит Такер, а спустя секунду завершает звонок, оставляя Твика наедине с одинокой комнатой и ветром, облизывающим спутанные светлые волосы.
Сначала кажется, что всё действительно закончилось. Но возвращается наваждение: тёмные обои превращаются в искрящиеся лабиринты из трещин, потолки наваливаются и придавливают к дощатому полу, ковры на котором превращаются в клубки шипящих змей. Тело дрожит, а внутренности скребутся внутри, будто хотят прорваться наружу, оставляя Твика истекать кровью и наблюдать за тем, как его потрошат собственные органы. Холодный пот течёт по вискам, затекает за шиворот, заставляя рубашку болотного цвета прилипнуть к исхудавшему телу.
Рядом только тишина. Твику хочется рыдать, но слёз попросту не осталось: открыв рот, он смотрит в стену, завалившись на бок. Кожа на левой щеке содрана о жёсткий ковёр, боль обжигает. Длинные пальцы с короткими ногтями пытаются выцарапать что-то на полу, нервно по нему барабаня время от времени. Сейчас Твик не знает, что чувствует. Также он не знает, что делает. Ему хочется просто умереть. Даже если он никогда не сможет этого сделать.
***
Крэйг смотрит насмешливо, окидывая взглядом угловатую фигуру Твика и заглядывая в его больные глаза. Пожелтевшие белки, исписанные сеткой лопнувших сосудов, расширенные зрачки, залёгшие тёмно-синие тени. Твик смотрит на Такера, широко распахнув глаза, забывая моргать. Он хочет сказать ему что-то, но на языке остался только мерзкий привкус алкоголя.
Твик дёргается, но не решается сделать шаг. Высота шести этажей привлекательна так же, как и страшна. Стоя на крыше, белобрысый юноша смотрит вниз, надеясь на то, что что-то незримое сможет его столкнуть прямо на глазах у Крэйга.
— Ты ведь с Бебе встречаешься? — произносит Твик, пока его интонация скачет, а отдельные слова застревают в пересохшем горле. — Картман рассказывал, что у вас всё серьёзно...
А ведь когда-то Крэйг говорил Твику, что любит его. Он, конечно, это не прямым текстом заявил, но смысл был похожим. «Бесит, что ты вечно на наркомана похож, дай-ка я поправлю твою сраную причёску». А Твик тогда сидел в опустевшей школьной столовой и представлял снова и снова, как прохладные руки Такера проходятся по волосам, задевают кожу лба, словно гладят его. Представлял и не мог отделаться от странного ощущения в районе желудка: болезненного и в то же время тягучего и приятного.
— Да не, — легко отзывается Крэйг, сложив на груди руки и посматривая на Твика, что стоял в шаге от неминуемой смерти от падения. — Всего лишь бессмысленная интрижка: потрахались и разбежались. Так себе тёлка.
В голове Твика каждый звук становится громче. Боль в висках нарастает, стискивая голову и прожигая глазные нервы. Зажмурившись, Твик закрывает ладонями уши. Всего лишь один чёртов шаг — и всё, конец. Конец и страданиям, и чувствам, и зависимостям, и даже родители перестанут втюхивать тот ебучий кофе каждый день. Конец Твику.
— О, зацени! — хватая невротика за рукав рубашки, восклицает Крэйг, показывая пальцем в сторону школы, на стадионе которой что-то горело. — Наверняка кто-то из местных готов решил повеселиться.
— Что?! — с тревогой переспрашивает Твик, распахивая глаза и уставившись не на Такера, а на свой рваный ботинок, который наступал в никуда. В воздух. Рука Крэйга удержала Твика от падения, от смерти, от конца. Твик надрывно кричит: — Что ты сделал?! Почему?!
— Хорош орать, — недовольно заявляет Крэйг, раздражённо отпуская чужую рубашку. Один из первых хулиганов школы, который когда-то поцеловал Твика, даже не смотрел в его сторону. — Неужели те таблетки тебе не помогли?
— Крэйг, — зовёт Твик, не отступая от края крыши. Покачивая ногой, которая почти наступила в забытье. — Эй, Крэйг. Крэйг. Крэйг. — Зелёные глаза смотрят испуганно-счастливо, но Твик хочет безутешно рыдать. — Крэйг! Спасибо!!! Да?! Спасибо ведь!
— А? — непонимающе отвечает Такер, поворачиваясь лицом к Твику и видя, что тот радостно балансирует на крыше, смотря на него во все глаза. В лице Крэйг не изменился, фыркнул и договорил, кивая к выходу: — Да-да, не за что.
— Крэйг! — вновь крикнул Твик, подбегая к нему и хватая за руку. — Ты спас меня!! Слышал?! Спас! Я хотел умереть! — Невротик безжалостно тряс Такера за руку, тараторя быстро и громогласно: — Я почти сделал это! А ты меня спас, Крэйг! Крэйг!! Да?! Ты спас меня! Ты не хотел, чтоб я умер!..
— Чего-о-о? — хмуро протянул Крэйг, а затем вдруг рассмеялся, смотря в сияющее радостью и проблемами с психикой лицо. — Спасать тебя? Да ты ж не в состоянии сделать подобного! Ты ссыкло. Но воображение у тебя рабочее!
Пальцы как-то сами ослабли и выпустили из своего цепкого хвата руку Такера. Твик смотрел в спину уходящему хулигану и не понимал одного: почему? Хотелось нагнать Крэйга, вцепиться ему в плечи, развернуть к себе и проорать в лицо: «Почему ты так поступаешь?» Но Твик оставался на месте, даже когда Крэйг звал его откуда-то снизу.
Стиснув материю рубашки на груди, Твик опустил голову и смотрел себе под ноги. Слёз не было. Была лишь боль: всепоглощающая, алчная и бесконечная. Если бы когда-нибудь в прошлом Твику сказали, что любить окажется так затратно, сложно и болезненно, то он бы не поверил. Хотя Твик уже лишился любви как таковой — на её место пришла одержимость, зависимость от человека, который не может зависеть от тебя.
Крэйг Такер — это обоюдоострый нож: он влюбил тебя, чтобы ты любил его, чтобы потом он не любил тебя. А дальше делай что хочешь, сгорая от непрекращающегося желания изрезать себя или сгрызть кожу на пальцах до мяса.
— Эй! — кричит Такер откуда-то снизу. — Ты собираешься идти или нет, шкет?
Твика передёргивает. Он поворачивает голову в сторону края крыши, неуверенно делает шаг и вбирает побольше воздуха в прокуренные лёгкие. В голове парня тысяча оборванных мыслей и невысказанных слов, но какой от них толк, если их адресат никогда не станет слушать? Подходя к самому краю, Твик смотрит вниз. Он замечает синюю шапку Крэйга.
— Я... — хотел было закричать Твик, но его крик прервался и перешёл на неубедительный лепет. Такер стоял внизу и подгонял спускаться с крыши. Глаза щипало, но слёз не было. Твик повержено крикнул, стискивая край рубашки до побелевших костяшек: — Я спускаюсь!
— Наконец-то, — выдаёт Крэйг, когда Твик выходит из парадной, взъерошивая и без того лохматые волосы. Взгляд невротика лишён всяческого выражения, кроме непонимания.
— Я ведь... ну я ведь почти смог, да? — сбивчиво спрашивает то ли у себя, то ли у Такера Твик, сцепляя руки в замок и начиная царапать тыльную сторону левой ладони.
— Давай без твоего бреда, — устало перебивает Крэйг, слабо толкая собеседника в плечо. Будто бы дружелюбно, будто бы тепло, будто бы что-то чувствует.
— Я ведь знаю, да? — едва слышно произносит Твик, уставившись на жёлтый помпон на шапке Такера, лишь бы не смотреть в чужие безразличные и манящие глаза. — Я ведь всё чувствую...
***
Целоваться Твик так и не научился, поэтому Крэйг начинает его кусать за нижнюю, а затем и верхнюю губу, чтобы получить хоть какое-то удовольствие от процесса. Холодные руки Такера проходятся по оголённой спине невротика, поднимаясь к лопаткам, а после опускаясь к пояснице, дабы Твик выгнулся навстречу, подставляя бледную шею чужим клыкам. Когда сухие губы касаются тонкой чувствительной кожи, комната Крэйга впитывает в себя первый стон.
Тело Твика податливо и верит прикосновениям Крэйга. Любое движение получает реакцию, а любая реакция тела сопровождается довольной ухмылкой на губах Такера. Твик нервничает, но это только сильнее подогревает в нём желание большего, поэтому он сам начинает водить ладонью по чужому паху, чуть не повалившись в обморок оттого, что в ответ на это Крэйг глухо прорычал что-то.
Это не первый раз. Шорох одежды, панические ойканья Твика, похотливые фразы Крэйга, произнесённые на ухо сладким шёпотом, опрокинутая настольная лампа. Кровать скрипит протяжно и надоедливо, но Такер забивает на это, не отвлекаясь от натягивания презерватива на свой напряжённый член. Сейчас существует только предвкушение и готовый на всё Твик, что дышит часто и готов стонать лишь от одного взгляда на свои раздвинутые стройные ноги.
Вся шея Твика — в укусах и засосах: алых, фиолетовых, грязно-жёлтых. Глаза подёрнуты мутной плёнкой возбуждения, а громкий стон срывается с покрасневших губ тогда, когда Крэйг требовательно входит в подготовленное тело, не жалея и не собираясь ожидать какого бы то ни было разрешения. Почти сразу Такер начинает двигаться внутри Твика, хватая того за бёдра и притягивая к себе ещё ближе, насаживая и провоцируя боль внутри партнёра пройтись по телу волной. Дышать обоим уже трудно, но Твик готов позорно скулить от смешения ощущений, а Крэйг — приглушённо смеяться от обуявшего чувства власти.
Невротик вцепляется в простыни, стискивает их до боли в ладонях, а Такер не сбавляет оборотов: трахает нещадно, грубо, словно требует полного подчинения что физически, что морально. Каждый толчок, каждый стон, каждый укус-поцелуй — это требование, которое не потерпит отказа.
И Твик не отказывается, извивается в чужих руках и разрывает глотку криками, стонами, мольбами. Но он не просит отпустить или прекратить, не просит быть медленнее или аккуратнее: Твик просит больше боли. Каждое движение навстречу, каждый вскрик, каждый жадный глоток воздуха — это вызов, который не потерпит отказа.
— Давай же... — хрипит Твик сдавленно, дрожащими пальцами хватаясь за Крэйга и перемещая его руки к своей изувеченной шее. — Придуши меня.
Такер смеётся, оглаживая большими пальцами шею Твика и тут же надавливая на неё так, что у невротика выбивает дух. Ощущения начинают усиливаться, а стоны перерастают в окончательные отчаянные выкрики, но Твик и хотел этого, хотел получить это именно от знакомых рук, а скоро всё закончится. Крэйг сам не поймёт, что сделал, но пусть знает: он поступил правильно.
— Сильнее... — едва разборчиво шепчет Твик, почти что одними пересохшими губами. В голове уже ничего не осталось, кроме поразительной пустоты с запахом комнаты Крэйга. Ещё совсем немного — и Твик сделает это. — Сильнее...
Но руки Такера резко отпускают, а сам Крэйг озлобленно начинает смотреть на Твика, но не без тени насмешки, которую можно разглядеть даже сквозь пелену возбуждения, когда голова идёт кругом, а дыхание начинает стабилизироваться. Твик не хочет дышать, но у него нет выбора.
— Какое же ты посмешище, — сипло заявляет Такер, делая ещё несколько поступательных движений, а затем с разочарованным стоном выходя из чужого тела. — У меня даже упал, блять.
— Почему? — дёргано спрашивает Твик, сдвигая ноги и трогая свою шею, на которой несколько секунд назад смыкались пальцы возлюбленного. Того, от которого зависела вся жизнь. Кто мог её отобрать, даже не узнав об этом сразу. — Почему ты снова это делаешь, а?!
— Потому что ты жалкий трус, который не может сделать это сам, — садясь на кровати, отвечает Крэйг, не поворачиваясь к Твику. Он снова посмеивается, снова насмехается, снова не принимает ничего из того, что ему хотели дать. — Ты только ноешь и ждёшь, когда тебе предложат повеситься или вскрыться. Что кто-то протянет тебе верёвку и придвинет табурет.
— Ты забыл всё! — восклицает Твик затравленно, привставая на локтях. — Ты ничего не помнишь из того, что обещал!
— Я обещал тебе нихуя, — безразлично отзывается Такер. — Ты мне нравишься, и на этом всё. Это было сразу ясно.
Четыре раза Твик говорил Крэйгу, что собирается покончить с собой. Он никогда не рассказывал о причине, ибо считал, что Такер сам мог догадаться, но он этого не делал: он не понимал, что делает с чужим сердцем. Пока он запихивал в него осколки битого стекла, пока поливал керосином и вынуждал держать спичку у груди, Крэйг не мог осознать, что попросту подчинил себе человека, у которого никого и никогда не было.
— Свали, — выдыхает Крэйг, пытаясь не думать о том, что сейчас на него устрёмлён взгляд обречённого. — Как-нибудь потом повеселимся.
Твик смолчал в ответ. Встал с кровати и стал отыскивать свою одежду, не поднимая взгляда и бесцельно шатаясь из стороны в сторону, пока Крэйг сам ему не совал под нос одежду. Постепенно сознание невротика стали покрывать глубокие раны, которые кровоточили и поливали алой жидкостью всё изнутри. Впервые Твику хотелось не умереть, а уйти живым. Показать, что он хочет жить. Впервые хотелось соврать.
Твик молча спускался по лестнице в коридор, не оборачивался и ничего не сказал на прощание: даже не попытался неуклюже поцеловать Такера в его прохладную щёку.
— До встречи, — тихо и неуверенно сказал Твик, перешагивая за порог и закрывая за собой дверь.
***
Крэйг с пыхтением влез к Твику в комнату через окно, таща за собой его рюкзак, который он оставил и не потрудился забрать.
— Йоу, я тут твои шмотки притащил, ибо мне завтра... — Такер запнулся, встретившись с тишиной в комнате. Здесь было темно и холодно. Сощурившись, старшеклассник стал осматриваться в поисках хозяина комнаты и через полминуты нашарил глазами его светловолосую голову. Подойдя к спящему Твику, Крэйг несильно пнул его: — Только не кричи.
Но никто не кричал. И не просыпался.
Вокруг Твика было разбросано множество цветных бумажек-стикеров, на которых было что-то написано его размашистым и трудноразличимым почерком. Крэйг сел на корточки рядом с невротиком и стал трепать его по волосам, чтобы тот очнулся. В комнате висел странный запах: как будто кто-то неудачно приготовил обед и засунул его в сумку, где он и испортился.
Когда глаза Такера привыкли к темноте, он пожалел обо всём. О том, что пришёл именно сейчас, о том, что попытался будить спящего, о том, что его телефон был выключен, когда должен был звонить Твик. Крэйг отшатнулся и, не удержав равновесия, уселся на пол, отползая от спящего Твика медленно и с застывшим в глазах ужасом. Несколько бумажек-стикеров были в тёмных пятнах.
Сердце Крэйга билось в груди быстро и гулко. Он достал из кармана куртки мобильник и включил его, тут же залезая в «Вызовы». Пропущенных было двадцать шесть. Голосовых сообщений насчитывалось около десяти. Всё — от Твика. Страх не позволял Такеру начать слушать то, что оставил ему Твик, что сейчас лежал возле своей кровати с перерезанными венами. Давно успокоившийся, давно мёртвый.
На бумажках было написано: «Я сделаю это, я сделаю это, я сделаю это!»
Крэйг не понимал, что чувствует. Он перебирал маленькие клочки бумаги, шелестел ими и вчитывался в то, что там было написано, ощущая, как каждая фраза врезается в сердце зазубренной ржавой стрелой. «Я не нужен». Такер не плакал, но боялся. «Использованный». Он боялся, что вина за то, что он не выслушал Твика, будет на нём висеть колючей проволокой всю жизнь. Его имя написано пять раз подряд на окровавленном стикере. Крэйг Такер уже виновен в том, что Твик покончил с собой: и он не раз об этом открыто заявлял, а потом слушал насмешки. Навеки изувеченный, навеки обсмеянный.
На последней бумажке, которая валялась прямо у руки Твика, что держала дешёвое лезвие, было написано: «Крэйг Такер». А в подтёках крови можно было разглядеть продолжение написанного. Большими буквами, криво и совсем обессиленно.
«ПОШЁЛ НАХУЙ».
***
— Ваш одноклассник звонил вам незадолго до своей смерти, так ведь? — спрашивает у Крэйга тучный дядька-полицейский, перебирая какие-то папки и смотря на старшеклассника исподлобья. Такер только неохотно кивает, смотря на край стола, к которому хотелось со всей силы приложиться виском и сдохнуть. — А почему вы не ответили?
— Выключен мобильник был, — устало ответил Крэйг, посматривая на свой рюкзак.
— Вы прослушали те голосовые сообщения? — не заканчивал с вопросами полицейский, не забывая записывать что-то в свой потрёпанный блокнот.
— Прослушал.
В рюкзаке Крэйга Такера — все те записки, которые Твик оставил именно для него. Никто не должен узнать о них.
— Что вы можете сказать?
Крэйг поднял на полицейского безразличный взгляд. Есть вещи, которые невозможно вернуть и которые будут преследовать тебя всю жизнь. Такеру остаётся об этом помнить. Всю жизнь.
— Я никогда не слышал, чтобы его голос был таким спокойным.
Когда Крэйг стал прослушивать голосовые сообщения, оставленные Твиком, только одно из них содержало слова, а не неразборчивые шумы. В десятом сообщении был неузнаваемый в своём спокойствии голос. Он сказал: «Я убью себя прямо сейчас. Люблю тебя, Крэйг».
— Я хотел его спасти, — не прекращая смотреть на полицейского не выражающими ничего глазами, сказал Такер, игнорируя капающие на дрожащие руки слёзы. — Впервые я захотел его спасти, услышав тот голос...
