Путь

Она была уверена, что судьба подарила ей нерушимые оковы - сдавливающие грудь, затрудняющие дыхание, неодолимой тяжестью увлекающие в бездонную глубь засасывающей бездны ее мира. Мира бегущих чудовищ, скрывающихся во мраке, готовых молниеносно напасть из тени и утащить жертву во мрак, дабы утолить вечное проклятие своих оков - жуткий, неумолимый голод. Сложно остаться собой, если для выживания приходится убивать вновь и вновь. Сложно остаться собой, видя, как близкие безвозвратно топят собственное "я" в реках крови убитых. Сложно остаться собой, замечая, как разумы родных медленно гаснут в стенаниях погибающих, а взгляды хищно, кровожадно ожесточаются, встречая замершие взоры стекленеющих глаз бесчисленных жертв.



Она никогда по-настоящему не желала идти по этому пути. Противилась обычаям и правилам собственного рода. Даже оставшись в одиночестве и проклиная предначертанное, не имея сил разорвать тяжкие оковы, она боролась, не давая миру поглотить себя. Ее щитом в этом сражении стало сосредоточенное терпение, а дорогу вперед прорубал отточенный клинок, сияющий остротой упорства и закаленный твердостью. Получая тяжкие удары, оступаясь и падая на ухабах трудностей, ошибок и неудач, она продолжала двигаться вперед. Когда не хватало упорства, ее поддерживало банальное упрямство. Медленно и уверенно Тоука тесала в камне судьбы лестницу собственного пути наверх. Не видя света впереди, не уповая на какое-либо чудо - просто поставив перед собой цель. В ее мрачном мире не существует выхода, миновав который, можно оставить все позади. Но она сделала правильный выбор, предпочтя тяжесть собственного пути губительному бездействию многих представителей своего рода.

Тоука отважно боролась с судьбой.

Но однажды появился он. Как показалось ей тогда - жалкий, слабый, мнительный и испуганный, неспособный даже принять случившееся. Она жила под градом ударов судьбы - он с трудом держался после первого. Человек, который вдруг оказался вынужден жить по законам совсем иного, совершенно незнакомого мира. Изнеженный, избалованный постоянством спокойного течения жизни, всех удобств которого ему больше никогда не осознать. Обреченный ступить на путь гуля, он отчаянно цеплялся за то, что осталось в нем от человека. Он оказался против своей воли брошен в тот мир, в котором была рождена она. Закрыв глаза, Тоука могла представить, как поднимается по лестнице, вытесанной в камне судьбы меж двух миров. Он же проносился рядом и падал вниз, тщетно стараясь удержаться - слабые пальцы судорожно хватали пустоту. Ее лицо спокойно, а его - искажено, обезображено ужасом. Он жалок - так казалось ей тогда.



Дни мчались, проматывались перед глазами черно-белыми кадрами дешевой пленки - когда он был рядом, ее привычная повседневность нередко отходила на второй план. Она наблюдала за ним. С затаенной усмешкой ждала, когда непомерный груз сломает хрупкую человеческую натуру. Но как бы низко ни опускалась его голова, какую бы тяжесть ни взваливали на его спину обстоятельства, он терпел. Он был слаб, порою глуп в своей наивности и смешон в неопытности - начинающий боец, растрачивающий силу на удары по воздуху. Но со временем она сумела по-настоящему рассмотреть его. Внутри вчерашнего мальчишки затаилось нерушимое "я", закованное в броню идеалов и убеждений, опоясанное клинком, заточенным упорством верности и долга. Это удивляло Тоуку - она знала, что гули живут по двум негласным правилам - закону выживания и закону силы, но он не подчинялся этому. Спасая кого-то, он не оглядывался на то, сколько еще судеб подвергнет риску, пока оставался самый ничтожный шанс сохранить все жизни. Хотя привычный закон гулей предписывал пожертвовать одной жизнью ради сохранения остальных. Среди монстров всегда царила иерархия могущества и власти сильнейших - для него это не значило ровным счетом ничего. Он выступал против противников любой силы, верный зову сердца. Став гулем, он продолжал жить со вполне человеческими убеждениями. Он был предан тем, которые были добры к нему. Он стал врагом для всех, кто вредил дорогим ему. Он проявлял истинно человеческие добродетели - жалость и сострадание, столь презренные среди гулей. Она видела в этом великую слабость и уязвимость, которой лишены другие гули. И очень нескоро Тоука разглядела за этой стеной не менее значительную силу, все так же недоступную иным гулям.



Когда его похитили, он стал совсем другим - пропав на несколько дней, словно стал старше на несколько лет. Тогда они двинулись в путь, желая отыскать перепуганного или уже умерщвленного мальчишку, а нашли совсем иную личность. Когда он подхватил ее на руки, она встретила его взгляд. Изменившийся взгляд того, кто показался ей безнадежно далеким. Его разные глаза показательно подчеркивали принадлежность к обоим мирам - теперь он действительно принял себя и может одновременно видеть и как гуль, и как человек. Ей снится сон, в котором она продолжает подниматься по лестнице между двумя мирами. И вновь она видит его. Только теперь он уже не падает в пустоту, проносясь мимо. Его лицо спокойно, а за спиной развеваются серые крылья, позволяющие свободно перемещаться между мирами. У нее же - все та же недостроенная лестница, по которой она упорно продолжает подъем. Нет, Тоука ни капли не завидует. Она молча ненавидит себя за тайное желание, за первое проявление слабости. За то, что ей так сильно хочется, чтобы он взял ее с собой. Ей было бы намного легче, если бы он злорадствовал, издевался, торжествовал, упивался обретенным превосходством. Ей было бы намного легче ненавидеть его. И хотя его лицо не выражает ни жалости, ни сострадания, он протягивает руку. Тоуке приходится напрячь всю силу воли, чтобы не поддаться соблазну и гордо отвернуться.



Время замирает вокруг - она застывает на месте, услышав роковые слова. Он решает уйти, оборвать все прошлые связи. Оборвать все, что было между ними раньше и оставить ее позади. Где-то глубоко внутри голос разума шепчет, объясняет ей его благородные мотивы - отвести всю угрозу на себя, обезопасить ее и остальных... Она не слушает, пропускает мимо ушей те более глобальные и важные цели, которые он решает поставить перед собой в дальнейшем. Ей противно, ей кажется, что она впервые слышит в его словах ее отпечаток, ее издевательский, звонкий смех. И Тоука впервые за много лет почему-то чувствует себя по-настоящему преданной, брошенной. Кажется, лишь закрыв глаза, она вновь видит ту лестницу и его - взмахнув крыльями, он с легкостью взлетает и пропадает во мраке, впервые за долгое время оставив ее одну. В полусне она почти вслепую мечется по своей комнате и выуживает из небольшого шкафчика маску. Кролик. Совсем как в том сериале, что Хинами недавно смотрела по телевизору - Брошенный кролик*. И уже готовая окончательно поддаться слабости, Тоука падает на кровать и закрывает маской лицо. Вдруг ее глаза меняют свой вид, белки полностью чернеют, а зрачки вспыхивают алым пламенем мучительной, безысходной жажды убийства. И Тоука смеется - звонко и громко, непостижимым образом вкладывая в смех то, что обычно выплескивают в рыданиях.



И уже давно она ждет. Ждет терпеливо, спокойно и уверенно, не превращая свою жизнь в ожидание. Отведя всему, что связано с ним, отдельный уголок в подсознании, она продолжает свой путь, избранный уже давно. Всплески эмоций и бурные, неконтролируемые порывы остались далеко позади. Она больше его не видела, хотя времена года успели сменить друг друга около десятка раз. Все-таки он избрал правильную тактику - она почти уверена, что появляйся он хоть изредка, будь память о нем чуть свежее, яснее - ей было бы гораздо труднее. Осознанно или нет, он мудро и дальновидно позволил течению времени наполнить ее новыми воспоминаниями. Довершить начатое им же тогда.



Она пересекает незнакомые ночные улицы - в свободные дни ноги все чаще заносят девушку дальше от родного района, в котором, кажется, она уже успела изучить каждый уголок. Чуткое обоняние гуля улавливает ни с чем не сравнимые запахи - запах человеческого мяса и тончайший, чарующий аромат крови и смерти, который обычный человек не способен ощутить. Усилием воли девушка подавляет проснувшийся аппетит, не позволяя желанию взять верх - Тоука вполне сыта, но для гуля чувство меры в еде довольно относительно. Но вдруг девушка невольно замирает - в уже привычном запахе крови и смерти смутно ощущаются трепещущие нотки чего-то знакомого. Поддавшись мимолетному порыву, Тоука бесшумно и осторожно двигается к источнику запаха, чутко улавливая малейшие шорохи - все-таки это чужая территория. Один поворот, другой - запах уверенно ведет ее в сторону пустырей. Девушка сворачивает в темный переулок, проходит чуть вперед и оказывается на задворках старого полузаброшенного завода. Повсюду виднеются следы яростной битвы гулей - искореженные мусорные баки, обломки бетонного забора, осколки стекла и около десятка изрезанных, смятых или разорванных тел. Девушка опускает взгляд и замирает - в паре метрах от подошв ее обуви лежит косо отрубленная голова. Лицо знакомо Тоуке - луна на миг выглядывает из-за тучи, и неяркое сияние высвечивает черты ощеренной, безумной гримасы Гурмана. Тело любителя экзотических кушаний, облаченное в помятый франтоватый костюм, лежит неподалеку - изорванное и раздавленное до такой степени, что кажется чуть ли не высушенным. Грудная клетка заметно просела, будто старый диван под плотным хозяином - кажется, ребра не просто сломаны, а вынуты или стоптаны в прах. Хотя отрубленной головы вполне достаточно, кто-то очень тщательно позаботился, чтобы Гурман не смог себя восстановить. Настороженный слух девушки улавливает внезапный шорох - Тоука мгновенно отталкивается от земли, отпрыгивает в тень и замирает, внимательно оглядываясь по сторонам.

- Т-тоука? - вопросительно шепчет слабый, надломленный голос - таким обычно бормочут последние слова умирающие, обращаясь к близким родственникам. Глаза девушки изумленно расширяются - каждая буква в собственном имени сейчас становится ударом молота, забивающего в грудь Тоуки стальной кол, раскаленный добела. Сдавленно глотая воздух, девушка срывается с места, бросается к источнику звука и замирает.

Изменившийся, повзрослевший Канеки дышит едва слышно, хрипло и прерывисто - грудь почти не вздымается. Одинаковые, обычные глаза смотрят перед собой, явно ничего не замечая - взгляд пуст и холоден. Тоука с ужасом смотрит на его раны, слышит, как слабо стучит сердце, с трудом толкая кровь по сосудам. Девушка понимает, что его тело уже умирает - только мозг пока еще чудом борется со смертью. Все самообладание, терпение и выдержка Тоуки оставляют ее, жадно выпитые изумлением, страхом и жуткой тревогой. Дрожащая девушка силой открывает рот Канеки, материализует свой кагуне, выпускает один метательный кристалл, перерезает острой кромкой вену на запястье и прижимает руку к открытому рту парня. Кровь стекает по синеющим губам, заливается в рот, и, невольно кашляя, Канеки инстинктивно глотает ее. Пару минут спустя Тоука делает еще один надрез, уже на другой руке, не обращая внимания на небольшую слабость и помутнение в голове. Канеки почти не реагирует - грудь по прежнему едва вздымается, а распахнутые глаза пустые, почти остекленевшие, спина болезненно выгнута в безмолвной муке. Девушка склоняется к нему, приподнимает его голову и, сдвигая край воротника кофты, прижимает рот парня к своей оголенной ключице, ближе к шее. Невольно вздрагивает, чувствуя прикосновение его губ. С силой давит на его затылок, ощущая, как зубы вдавливаются в кожу, пока не прокусывая ее - лишь концы острых клыков будто неохотно погружаются в плоть. Она чувствует, что его челюсти неподвижны - сейчас он лишь податливая кукла, чье почти погаснувшее дыхание так болезненно жжет ее кожу. Дрожа, она сильнее прижимает его к себе и невольно срывается на отчаянный крик, гулко разносящийся вокруг. Тоука чуть наклоняет голову, трется щекой о его мягкие волосы, шепча что-то неразличимое. Время останавливается - все окружающие звуки и ощущения пропадают. Она закрывает глаза и вновь видит уже знакомую лестницу. Она поднимается вверх, несет его на себе, но ступени неожиданно начинают осыпаться, крошиться под ногами. Они срываются вдвоем - его пепельные крылья неподвижны. Тоука невольно вскрикивает...

Вскрикивает, чувствуя, как его челюсти начинают сжиматься - медленно, неуверенно, пока резким движением не захлопываются, как капкан, глубоко вонзая острые клыки в кожу. Для нее сейчас не существует физической боли, потому что Тоука чувствует - он уже насыщается, жадно пьет из нее жизнь большими глотками. Его дыхание, все так же обжигающее его кожу, постепенно выравнивается. Немного погодя Тоука ощущает, как он дрожит, пытается остановиться, но пока ему не хватает сил - инстинкты берут верх, а тело слушается неважно, и девушка продолжает удерживать его. Однако, потеря крови вскоре дает о себе знать - Тоука слабеет, но пока ее руки окончательно не разжимаются, клыки Канеки не покидают ее плоть. Заваливаясь на бок, девушка чувствует холодок оголенной ключицей, с которой на грудь сбегает струйка крови и немного слюны. Запоздало краснея до кончиков ушей и уже теряя сознание, она успевает поймать его взгляд. Осмысленный, живой, изумленный взгляд расширившихся глаз, наполненных ужасом узнавания.

- Тоука... - и звучание собственного имени уже нежно ласкает ее слух...

Девушка просыпается в собственной комнате. Немного придя в себя, Тоука чувствует, что запястья и место укуса на ключице туго перевязаны - наверняка Канеки знает, что раны, нанесенные кагунэ и зубами гуля, затягиваются гораздо медленнее обычных. Тоука чувствует слабость - тела гулей отличаются ускоренной регенерацией, но это бесполезно в случае незначительных ран с большой кровопотерей, а нехватка собственной крови действует на гуля точно даже сильнее, чем на обычного человека. Но, с трудом упираясь ослабевшими ладонями о кровать, девушка приподымается на локтях и, чуть передвинув подушку, опирается спиной о стену. Что-то внутри обрывается - он действительно здесь. Стоит у окна в изорванной, грязной одежде, заляпанной пятнами крови - уставший, измотанный, но каким-то чудом вполне восстановившийся. Ее взгляд жадно, нетерпеливо изучает его, стараясь отметить каждую черточку нового образа, мысленно наложив его на образ того Канеки, которого она знала раньше. Он чуть поворачивается, становясь к ней боком, и продолжает задумчиво смотреть в окно - ей уже кажется, будто и не было того времени, на протяжении которого они не виделись. Да, он изменился - черты лица стали чуть более заостренными, четче выделяются широкие мужские скулы. Он стал значительно выше и заметно шире в плечах - образ жизни, который он вел эти два с лишним года, наложил заметный отпечаток. Он вырос не только внешне, но и внутренне, это ощущается. Даже не полностью оправившийся от ран, он излучает спокойную силу. Оказалось, что запах крови и смерти, который она почувствовала тогда, исходил от него. Этот запах был подобен черной туче, надвигавшейся на Тоуку с грозовой темнотой - плотной, загадочной и отчего-то волнительной. Словно чувствуя ее взор, он поворачивается к ней, и девушка тут же забывает обо всем. Она просто встречает ничуть не изменившийся взгляд темных глаз.

- Спасибо, Тоука. Я скучал, - просто и прямо говорит он, и все то, что она могла бы ответить, тут же уносится прочь из мыслей - голова остается пустой, но странно ясной. Вместо ответа Тоука сумела выдавить из себя лишь странный звук - некое подобие раздраженного хмыканья. Девушка силится подняться, и на лице Канеки отражается тревога - парень бросается к Тоуке, поддерживая ее. С огромным трудом она отталкивает его руки, с раздражением смотрит на него.

- Мне не нужна твоя помощь, - с искренней ненавистью говорит девушка. Но эта ненависть направлена не на него, отнюдь - просто Тоука чувствует предательскую слабость, дрожь в голосе. Она опускает голову, но тут же вздрагивает, чувствуя, как кончики его теплых пальцев забираются в волосы чуть выше бровей. Тоука на миг замирает, а после что-то необъяснимое заставляет девушку с усилием сесть на кровати и поднять голову. Тоука встречает его взгляд, в котором застыла странная твердость. Намерение Канеки проясняется - парень сдвигает набок ее длинную косую челку и, на миг взглянув в изумленно расширившиеся глаза, быстро склоняется к девушке и целует ее.



Прошло ли несколько счастливых секунд, минут, солнечных дней или дождливых месяцев, прежде чем он отстранился - почему-то она так и не запомнила. Да и это совершенно неважно - потому, что с его прикосновениями ход часов на стене замедлялся, пока стрелки, словно обессилев, не замерли. Мир вокруг превратился в цветастую декорацию. И время - безжалостное, холодное и расчетливое - медленно, словно нехотя обернулось вспять. И, совершенно так же, как она держала его у своей шеи, пока в его тело вливалась жизнь, теперь он не отпускал ее, пока не наверстал все. Перед полузакрытыми глазами проносились картины прожитого - словно киномеханик, сменив старую партию киноленты, переставил ее в специальный прибор для ускоренной обратной перемотки. И тот Канеки, которого она увидела в момент перед уходом, теперь уже не был прежним или новым. Он выглядит так, будто никогда не уходил, и она чувствует себя так, будто он всегда был рядом. Ведь пока он касался ее, грань между мирами, что начертила для Тоуки судьба, истончалась, стиралась, пока не обратилась в прах, тут же растворившийся в темноте. Теперь, закрыв глаза, Тоука отчетливо и ясно видит, что лестница, по которой она поднималась всю жизнь, стала ровной дорогой. И где бы он ни был, теперь она видит, что по этой дороге он идет рядом с ней. Не показывая ей путь, не направляя ее куда-либо, не помогая - просто держась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Она знает, что вскоре он вернется, завершив то, что взвалил на себя в день расставания. Вернется и останется уже навсегда. И ей больше не придется закрывать глаза, чтобы увидеть его, больше не придется жить воспоминаниями.



* - Отсылка к замечательной манге и одноименному аниме-сериалу "Брошенный кролик (Usagi Drop)".