Граница ночи

Ночное солнце выходит из-под завесы пыльных облаков, растекается тусклым светом по стенам, ложится блеклыми разводами на лицо.

Хром протягивает руку к свету, но лишь закрывает себя тенью от руки.

Возможно, так даже лучше. Жить в тени. Спрятаться от всего.

Хром молчит. Ведь говорить с самой собой глупо, не так ли?

Девушка приподнимается на локтях, все тело саднит и ломит от лежания на полу. Занозистая древесина массивных досок почти прогнила; под пальцами мягкий отсыревший слой, что неприятно холодит оголенные участки тела.

Хром тихонько выдыхает. Пар вырывается из полураскрытых еще по-детски пухлых губ, клубится в отсветах ночной хозяйки, растворяется в почти осязаемом морозном воздухе.

Докуро вздрагивает, когда возле двери очерчиваются шаги, чеканя плотными прямоугольниками каблуков по утрамбованному слою древесной трухи.

Хром любит эти шаги так же, как и ночь, как и спертый запах этого старого здания. Она знает, сейчас откроется дверь, являя взору такой знакомый силуэт. Девушка встанет на ноги, двинется навстречу выступающей из темноты фигуре. Хром будет идти медленно, не обращая внимания на поторапливающее ее, пытающееся проломить грудную клетку сердце.

Она будет смотреть ровно, уверенно, сжимаясь в комочек внутри, заскользить тонкими пальчиками вдоль ряда застегнутых пуговиц.

Вечный нарушитель ее спокойствия взглянет прямо, холодно, глаза в глаза, он будет молчать, даже когда маленькие девичьи ладошки пройдутся по торсу к пряжке ремня, ниже, еще ниже, потянут собачку металлической молнии, и раздастся характерное позвякивание расстегиваемого ремня.

Тусклый свет разольется по бледной коже мужчины, растворяясь в непроглядной тьме зрачков. Хибари Кея - человек-загадка. Лишь Хром умеет его читать - уже давно научилась.

Она послушно падает на пол, придавливаемая чужим телом. Спокойно позволяет мужчине раздвинуть свои ноги коленом. Да, вот так просто. Без прелюдий, без нежных слов, без ложных признаний в любви - в их судьбах нет места сантиментам. Их реальность давно прогнила, осунулась, налилась дикости и чего-то древнего, вечного, животного.

Тишину прорвет треск разрываемых трусиков - Хибари всегда груб, немного неумел. Он точно мальчишка. Опасный, умный, расчетливый, всегда себе на уме, но все же мальчишка.

Хром давно не вздрагивает, когда горячая набухшая плоть проникает внутрь рывком, быстрым, несдержанным, резким, на всю длину. Девушка молчит, но дышит через раз, когда мужчина переворачивает ее на живот, ставит на четвереньки, вдалбливается утянутым жгутами вен членом, дерет нещадно, как сучку.

Хром никогда не стонет. Она лишь тихонько выдыхает сквозь стиснутые зубы, подмахивая бедрами навстречу толчкам.

Колени раздирает занозистая древесина.

Хибари зарывается рукой в пурпурный ворох мягких волос, тут же оттягивая их, заставляя прогнуться в спине, зашипеть протяжно, втянуть пыльную прохладу ночи, наполняя легкие живительной дозой кислорода. Мужчина никогда не поглаживает - только сдавливает до синяков, "целует" молочную девичью кожу до кровоподтеков.

Хром уже не морщится, когда плоть внутри вздрагивает, наполняет лоно вязким семенем, которое тугими струйками спускается по внутренней стороне бедра, оставаясь светлыми перламутровыми в мечтательных отсветах бледных лучей потеками. Девушка ложится без сил на мощеный неотесанными прогнившими досками пол, уже не замечает пыли на нем, уже плевать на сырость, на твердость.

Хибари садится рядом, смотрит ровно, спокойно, только грудь вздымается неравномерно, высоко, но уже не рвано. Он никогда не проронит ни слова, Хром тоже всегда молчит.

Им незачем говорить, да и не о чем.

Девушка через силу приподнимается на локтях - тело ноет, саднит - и на мгновение она замечает улыбку на слишком тонких, чтобы назвать их красивыми, губах. В этом легком изгибе скользнула, наверное, почти нежность, но Докуро никогда этого уже не узнает - этот миг ушел - секунда была рождена и умерла, унося его с собой.

Хранитель Тумана тянется ручонкой к черным лоснящимся волосам, но тут же ее отдергивает, отводя взгляд. Хром ложится вновь. Рядом слышится шорох ткани - ночной гость уходит.

Первые еще холодные лучи солнца скользят вслед удаляющейся фигуре, уносящей с собою темное время суток.

Хибари идет спокойно, медленно, уверенно, плотные прямоугольники каблуков глухо стучат по отсыревшей древесине и утрамбованной смешанной с пылью трухе. Он переступает полураздолбанный порог, служащий границей ночи, скрываясь в извечной тьме.

Девушка знает, следующей ночью все вновь повторится.

Хром молчит, ведь говорить с самой собой глупо, не так ли?