Не сходи с ума

Ослепительно яркий свет бьет в глаза, а режущая боль не дает сосредоточиться. Вместо связной картинки теперь только багровое марево, а тело будто бы ломает в страшных судорогах, когда каждая мышца отчаянно напрягается.
Умирать всегда больно.

Смысла не было сегодня сюда приезжать, но Джеджун понимал, что это надо заканчивать. Проще, разумеется, было в очередной раз написать Юнхо, что он занят и не может вырваться, по крайней мере, игнорировать Чона до тех пор, пока скандал, вызванный единственной фотографией, где они даже не целуются, а просто обнимаются, не уляжется. Это было бы действительно проще. Но и грязнее в разы. Да и к тому же Юнхо за все годы их отношений ни разу не повел себя так, чтобы сейчас удостоиться вранья со стороны Джеджуна. А правда была в том, что их связь себя исчерпала.
Джеджун больше не хотел этих ссор и встреч раз в неделю в их загородном доме. Он не хотел постоянных нервотрепок, ему надоело дергаться каждый раз при встрече со знакомыми, которых – внезапно – дико интересовали все подробности его личной жизни. Да, Ким Джеджун, в далеком прошлом лид.вокалист самой популярной группы Южной Кореи DBSK, а ныне, как и Чон Юнхо, сольный певец, просто устал.
- Это просто несколько слов, Джеджун, ты справишься! – пробормотал мужчина, паркуя свой автомобиль на стоянке рядом с домом. Спорткар Юнхо уже был на месте. Это одновременно нервировало и радовало, все больше запутывая певца в паутине его собственных чувств.
Хлопнула дверца автомобиля, и мужская фигура поспешила скрыться от дождя под навесом на крыльце. Пусть и было только начало осени, но промозглая прохлада пробирала до костей.
Джеджун чуть подрагивающими от нервов и холода руками открыл входную дверь, стремясь как можно быстрее оказаться в спасительном тепле их дома. Нет, мужчина любил дождь, но искренне считал, что при такой холодной сырости гулять в ливень могли только полные идиоты. Или влюбленные, которым плевать на погоду. Джеджун же уже давно не относил себя ни к одной из категорий.

Юнхо ждал его на втором этаже. Не на первом, в общей гостиной или на кухне. И не в спальне на втором, что удивительно. Он ждал его в их личной гостиной, такой небольшой комнатке, которую они когда-то с особой любовью обставляли, не пустив ни одного именитого дизайнера. Именно эта комната была их уютным гнездышком, квинтэссенцией их чувств, а не спальня, что было, конечно, странно, но им нравилось.
А теперь эта комната вызывала только глухое раздражение, ворчливым псом ворочающееся где-то глубоко в душе.
Джеджун горько усмехнулся такому сравнению и порывисто подошел к стоящему возле окна мужчине, не для того, чтобы, как и раньше, просто обнять со спины, положив подбородок ему на плечо…
Сегодня он остановился за два шага до человека, которого раньше считал своим личным счастьем, а теперь… А теперь готов был отпустить в дождь, при этом его не волновало бы то, что видимость на дороге практически нулевая, а до Сеула не один километр ехать.
В комнате царил полумрак, поэтому отражение Юнхо в окне Джеджун видел более, чем просто четко. Разумом он понимал, что должен отпустить, что их отношения больше не кружат голову сумасшедшей страстью, что они охладели не только друг к другу, но и к миру (видимо, все же повзрослели), что так дальше продолжаться не может… Но где-то в глубине души все равно оставалось желание даже сейчас подойти, обнять, прижавшись грудью к спине, и никогда, никогда никуда не выпускать.
- На работе проблемы? – тихо спросил Юнхо, но Джеджун вздрогнул от неожиданности, переводя взгляд со спины мужчины на его отражение в стекле, только сейчас замечая пристальный взгляд этих спокойных глаз и практически пустой стакан виски в его руке.
- Нет, все в порядке, - не моргнув глазом соврал певец, развернувшись и направившись к небольшому бару, спиной чувствуя то, как пристально Юнхо на него смотрит.
Джеджун наизусть знал, где и что у них в баре стоит из выпивки, поэтому не особо волновался по поводу практически отсутствующего освещения, сразу же безошибочно выбирая бутылку виски, которую, видимо, и открыл совсем недавно Юнхо, потому что еще в прошлый их визит она точно была полной.
Горлышко бутылки звонко стукнулось о край стакана, но ни один из них даже не дернулся от звука. Оба мужчины продолжали изображать абсолютное безразличие к происходящему. Наверное, их равнодушные маски разлетелись бы в тот момент, когда на пол с болезненным звоном осыпались осколки стакана, который Джеджун осушил залпом и, никого не стесняясь, швырнул в стену, но этого было недостаточно, чтобы прогнать из взгляда усталость и холодность.
- Нам надо расстаться, Юнхо, - Джеджун сам от себя не ожидал того, насколько легко ему будет произнести эту фразу, означающую конец – действительно конец – их почти пятнадцатилетней связи.
- А между нами что-то было в последнее время?
Джеджун поморщился от этого вопроса, потому что прекрасно знал, что он вызван стойкой неприязнью Чона к таким вот тайным свиданиям, и от совместного камин-аута его удерживал только Ким, который прекрасно понимал, чем может обернуться их связь. Юнхо хотел большего, того, чего мужчина ему был просто не в состоянии дать.
- Не начинай, пожалуйста, - спокойно ответил певец, устало потирая виски. – Ты не хуже меня знаешь, что так продолжаться больше не может.
После этой своей речи Джеджун ожидал чего угодно – криков, матов, того, что его ударят, изнасилуют – но точно не того, что произошло. С тихим звоном на журнальный столик опустился стакан с недопитым виски, Ким со всей силы зажмурил глаза, чтобы не видеть того, как к нему подойдет (если подойдет) тот самый человек, которого он когда-то любил больше собственной жизни.
Но Юнхо не спешил подходить.
Джеджун услышал тихий, немного судорожный вздох, а потом только шаги, никуда не торопящиеся. Будто бы Юнхо таким вот незамысловатым способом решил дать Киму посчитать те секунды, которые они еще могут быть вместе. Каждый шаг – словно затихающие удары сердца. Все меньше шансов оставалось у них хоть что-то исправить.
Но все же Джеджун не шелохнулся. Даже тогда, тогда где-то внизу, на первом этаже, негромко хлопнула входная дверь, будто бы поставив точку в этой их жизни.
Мужчина открыл глаза только в тот момент, когда услышал рев мотора автомобиля своего экс-любовника. Он открыл глаза, чтобы посмотреть в окно, в ту самую ночь, изредка озаряемую всполохами молний. И, наверное, скользя взглядом за едва видимой на стекле каплей, прошептать «Прощай», которое сразу же затеряется в шуме дождя…

Видимость была практически никакая, стеклоочистители не успевали убирать воду, которая, казалось, еще чуть-чуть и польется прямо в салон автомобиля.
Несмотря на практически нулевую видимость и извилистую дорогу, Юнхо все равно выжимал максимум, вымещая все накопившиеся в глубине души боль, горечь и разочарование на ни в чем не повинном автомобиле, резко передергивая рычаг коробки передач и снова заглушая собственные мысли ревом двигателя.
Он не понял, в какой момент видимость вдруг стала еще хуже, но и слезы вытирать или останавливать не собирался. Больше всего мужчина хотел сейчас разрыдаться, как когда-то в детстве, но вместо этого стрелка на спидометре перемещалась все дальше вправо.
Может быть, даже вероятней всего, где-то глубоко в душе он мечтал именно об этом, но в итоге оказался не готов к такому повороту сюжета.
Пальцы на руле свело от напряжения, обороты двигателя практически на максимуме и, скорее всего, стоило бы снизить скорость хотя бы чуть-чуть, но мужчина не обращал внимания на такие мелочи. В своих мыслях он обнимал Джеджуна, вместо того, чтобы уйти, целовал этого строптивца, в очередной раз показывая, что никто другой ему не нужен, нежно любил прямо в их гостиной, как и всегда не дойдя до спальни, шептал ему…
Резкий визг тормозов откуда-то спереди, и Юнхо вернулся в реальность, только для того, чтобы увидеть в полусотне метров от собственного автомобиля джип и рассмотреть сквозь потоки воды лицо мужчины в том автомобиле.
Его пальцы свело от напряжения, когда Чон резко выворачивал руль, пытаясь увести свое собственное авто со встречной полосы, на которой он, задумавшись, оказался.
Возможно, не застилай слезы его глаза, будь скорость не двести восемьдесят и в жаркий летний полдень он бы и смог что-то сделать. Вероятно, что он смог бы спастись…
Когда спорткар повело, Юнхо уже не мог ничего сделать, продолжая все так же давить на тормоз и с какой-то отрешенностью наблюдать за тем, как джип неумолимо приближается, несмотря на все старания водителя.
Удары сердца своим грохотом глушили даже мысли, а последним, что увидел Юнхо, были двое детей в салоне того самого внедорожника.
А он ведь хотел сегодня предложить Джеджуну усыновить ребенка…


Чанмин уже давно сидел у этой койки, поэтому не испытал никакой радости, когда дверь в больничную палату в очередной раз распахнулась, впуская еще одного жалельщика. Всем бы теперь только показать, насколько дорог им Юнхо. Чон Юнхо, которого они даже не знают, которого и видели то, скорее всего, лишь раз или два в жизни и очень круто, если вживую и дольше десяти минут.
Шим Чанмин не был черствым человеком, но свои слезы он уже пролил, когда рассматривал то, что осталось от его друга, с которым они столько лет выступали вместе, когда его вытаскивали из изуродованного автомобиля и перекладывали в карету скорой помощи. Врачи сразу предупредили, что вряд ли смогут что-то сделать – слишком сильны были повреждения, задеты некоторые внутренние органы, при этом количество переломов и ран они даже не собрались считать. Максимум, что было в их силах, - облегчить агонию и продлить его существование на несколько лишних часов, чтобы родные могли с ним попрощаться. С такими травмами Юнхо все равно не жилец.
Чанмин плакал тогда, когда ему позвонили родители мужчины и, рыдая, пытались понять, куда им ехать, чтобы в последний раз увидеть сына. Он плакал тогда, когда мобильник лидера разрывался от входящих вызовов от абонентов «Ючон» и «Джунсу». Он плакал тогда, когда пришел доктор, чтобы проинформировать о том, что аппарат искусственного поддержания жизни отключат через полтора часа…
Поэтому сейчас, сжимая в ладони искалеченную руку когда-то лучшего танцора своего агентства, Шим Чанмин не плакал. Он смотрел на лицо этого человека и мысленно, раз за разом повторял все то, за что он был ему благодарен. И вот теперь эта дверь…
- Юнхо… - этот голос Чанмин знал слишком хорошо, настолько, что челюсть свело от напряжения, настолько сильно он стиснул зубы, чтобы не начать прямо сейчас орать матом на эту безмозглую курицу, на того, кто никогда не ценил всего того, что имел, на мужчину, которому Чон Юнхо подарил всего себя без остатка и сейчас умирал именно из-за этого человека.
- Не приближайся к нему, урод, - зло процедил Чанмин сквозь зубы, наблюдая за Джеджуном, что замер прямо у входа в палату.
Его лицо, гордость певца, опухло и покраснело, видимо, он все же умел плакать. Или причислил этот случай к тем самым трем, когда может разрыдаться. Чанмин понимал, что Ким, в принципе, не виноват, потому что не он направил машину Юнхо навстречу джипу, но младший так же прекрасно понимал, куда ездил Чон. И догадывался, что именно там произошло, раз один из них возвращался в ночь, при этом плевал на аккуратность во время вождения.
- Чанмин? – а Джеджун только сейчас на него посмотрел, будто бы до этого момента даже не осознавал, что в палате есть еще кто-то, помимо него и Юнхо. – Почему?..
Да, Чанмин сейчас действительно ненавидел Кима. За его самоуверенность, самовлюбленность за неспособность ценить то, что у него есть. Наверное, Шим не ошибся бы, если бы сказал, что с момента их дебюта еще впятером, за все это длительное время, проведенное среди акул шоу-бизнеса, Джеджун потерял что-то очень важное, ту самую часть себя, из-за которой раньше он и был «мамочкой» для четверых идиотов. А сейчас…
- Пожалуйста… - Джеджун смотрел на младшего глазами побитой собаки, которая только что увидела смерть собственного хозяина. Любимого хозяина, во что Чанмин уже практически и не верил. – Чанмин…
Казалось, что мужчина, замерший на пороге, никаких других слов больше и не знает, только «Чанмин» и «пожалуйста», ну и смотрит еще своими нереальными глазами так, что где-то в глубине души просыпается жалость и желание помочь этому потерявшемуся во взрослом теле ребенку…
- У тебя минута.
Монотонно гудели приборы, качая кровь и наполняя легкие воздухом, шумела вентиляция… А Джеджун все никак не решался сделать шаг вперед, чтобы после упасть на колени, сжать безжизненную ладонь Юнхо в руках и вымаливать прощение у этого человека. Вместо этого он стоял на месте и никак не мог отвести взгляд от ниточки пульса Чона на экране монитора: вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз… а потом в какой-то момент сразу по прямой.
Мужчина не понял, что произошло, почему он уже лежит на полу, отлетев в сторону от удара Чанмина, почему в палате забегали врачи, почему откуда-то слышится плач… В голове Джеджуна билась только одна мысль: он так и не успел попросить прощения…


- Может, хватит уже? – Чанмин внимательно разглядывал стоявшего напротив него Джеджуна. За прошедшие со дня смерти Юнхо три месяца мужчина изменился до неузнаваемости: кожа стала белой, даже слегка болезненно-сероватой, глаза постоянно были красными от того, что экс-певец обычно плакал по ночам, даже если ему удавалось заснуть, он похудел и немного осунулся. Одежда больше не подчеркивала рельефа мышц, даже татуировки, казалось, выцвели. Кроме, пожалуй, одной, той, которую он совсем недавно набил - «Jung YunHo» слева на груди, третьей строкой. Чанмину казалось, что вот уже три месяца он живет с человеком, который постепенно превращает себя даже не в тень, а просто в ничто, будто бы старается стереть себя вместе со своими воспоминаниями о прошлом, в котором был Юнхо.
Да, Шим Чанмин теперь жил вместе с Джеджуном. Не из-за того, что вдруг воспылал неземной любовью к когда-то столь нелюбимому им старшему, нет, просто смотреть на то, как один из его хёнов, человек, который пусть и давно, но все же был для него примером, медленно, но необратимо тонет в собственном отчаянии – это было выше его сил. К тому же он был уверен, что Джеджун никогда толком-то и не любил Юнхо, а просто был с ним сначала из-за фансервиса, потом просто из-за привычки. Наверное, еще и из-за этого он не ожидал подобных эмоций от постоянно безупречного хёна.
- Не переживай, Чанминни, со мной все будет в порядке. – В ответ на это Шим лишь поморщился: сначала из-за дурацкого прозвища, после – из-за абсолютно фальшивой улыбки Джеджуна, которую этот дурак натягивал только для того, чтобы успокоить младшего. А у самого слезы в глазах. И как после такого верить в искренность чувств?
Чанмину не оставалось ничего, кроме как совсем чуть-чуть поправить воротничок белоснежной рубашки, заправить отросшие из когда-то модельной стрижки пряди челки за ухо и открыть дверь на лестничную площадку, провожая Джеджуна, зная, что тот вернется. Всегда возвращался.

Джеджун шел по улице медленно, будто бы максимально стараясь оттянуть момент прибытия в конечную точку своего маршрута. Фанатки, еще несколько месяцев тому назад счастливо визжавшие при его появлении, теперь спокойно проходили мимо, не обращая внимания на немного сутулого, будто согнувшегося под невидимым грузом, мужчину, покупавшего в самой простой цветочной лавке самые обыкновенные белые хризантемы. Джеджун не любил толпу и зеркал, а в дождь даже близко не подходил к окну. Его лицо уже пару месяцев как перестало постоянно мелькать в прессе, сцены мира больше не ждали его, в отличие, быть может, от фанатов, которые и рады были бы увидеть вернувшегося с новым альбомом оппу, но Джеджун не собирался снова оказываться в губительном водовороте шоу-бизнеса. Особенно сейчас, когда в душе все еще жива глухая боль, которая никуда не собирается оттуда исчезать.
На улице было тепло и солнечно, но ему было плевать на погоду. Тонкие пальцы сжимали хрупкие стебли цветов, а мысли в голове сумбурно перетекали из одной в другую, ни на чем не задерживаясь подолгу.
Джеджун чувствовал себя немного сумасшедшим из-за этого, но никому ничего не говорил, особенно он старался быть максимально нормальным с Чанмином – их макнэ и так был слишком добр и снисходителен по отношению к своему хёну. Джеджун бы никому не простил смерть Юнхо, даже несмотря на то, что сам хотел его отпустить. А Чанмин, хоть и винит во всем Кима, все равно помогает ему, соединяет с реальностью, не дает окончательно уйти в себя, чего Джеджун одновременно хотел и боялся.
Тихонько скрипнула калитка, оповещая о том, что мужчина все же дошел туда, куда хотел и не хотел попасть. Его всегда разрывали противоречивые чувства касательно этого места и его собственного права здесь появляться. В конце концов, то, что Юнхо оказался здесь, было действительно целиком и полностью виной Джеджуна, ведь он мог тогда удержать, не отпускать в ночь, не поднимать эту тему именно в тот день, в конце концов! Но он выбрал именно тот вариант, который в тот момент казался самым правильным, самым лучшим. Наверное, именно в этом проблема всех людей: сожалеть о том, что когда-то казалось им лучшим решением…
Ровные ряды могил, как ни странно, не угнетали Джеджуна, а, наоборот, будто бы воодушевляли его, потому что только здесь он мог почувствовать себя по-настоящему живым. Он хотел чувствовать себя живым здесь.
Под ногами упруго пружинила трава, где-то щебетали птицы, в воздухе витал тонкий запах хризантем, лежащих на могилах тех, к кому приходили родственники или просто друзья.
Как ни странно, но надгробный камень Чона Юнхо не стал местом паломничества тысяч фанаток. Быть может, это все из-за того, что родители умершего попросили не разглашать место захоронения их сына. Вероятно даже, что фанаты прислушались к этой их просьбе. Но Джеджун знал, что это все из-за того, что периметр на сотню метров вокруг могилы лидера охраняют здоровенные бугаи, нанятые Чанмином, когда тот узнал, что Джеджун практически все свое свободное время стал проводить на кладбище. И мужчина был искренне благодарен младшему за то, что теперь может посидеть здесь в тишине, облокотившись спиной о теплый мрамор надгробия. Не было бы так твердо, и он смог бы спокойно представить себе, что сидит спина к спине со своим Юнхо. Но камень не собирался становится, отчего на глаза снова наворачивались слезы, но вместо солоноватой влаги на зеленую траву падали белые хризантемы, выпущенные из рук, когда Джеджун лихорадочно пытался стереть бегущие из глаз слезы.
- Прости-прости-прости… - практически без остановок шептали губы мужчины, пока воспаленные глаза судорожно скользили по надгробию, по знакомым буквам и цифрам, болью отдающимися в израненном сердце.
Однако сегодня он не собирался вот так вот просто рыдать на могиле того, кого когда-то называл любимым человеком, а потом сам же и убил. Нет, сегодня Джежун знал, что сможет лично попросить прощения у Юнхо, вновь заглянуть в его светящиеся нежностью и заботой теплые глаза лучистого орехового цвета. Пистолет он выпросил у своего охранника еще вчера. Пусть тот поначалу и не хотел отдавать опасную вещицу практически психу, но в итоге все же вытащил обойму и, вполне здраво рассудив, что без нее эта игрушка абсолютно бесполезна, отдал бывшему певцу. Даже не догадываясь при этом, что полная обойма у Кима уже была. Пусть в голове у мужчины и творился иногда кавардак, но все же он сумел незаметно стащить обойму. Тогда он думал, что она ему когда-нибудь пригодится в целях самозащиты. Но кто же знал…
Он казался слабым и измученным, однако без особого усилия передернул затвор и снял курок с предохранителя, после того, как обойма стала на место как влитая.
И рука совершенно не дрожала, когда он подносил ствол с глушителем к виску. Все в любом случае умрут. Так почему бы не сделать это немного раньше, чтобы, наконец, сказать дорогому человеку то, на что когда-то не хватило ни храбрости, ни времени.
- Прости, Юнхо, - на губах мужчины играла нежная улыбка, когда палец начал нажимать на курок. Он не торопился, потому что ему просто-напросто некуда спешить.
- Не надо, Дже! – внезапно раздавшийся крик, от которого рука мужчины дрогнула, дернулся палец, но пуля не прошила висок, как ей и полагалось, а ушла куда-то вверх.
Джеджун же сидел на земле, судорожно сжимая пистолет во вспотевшей ладони, и пустым взглядом смотрел перед собой. Он был уверен, что только что ему послышалось, потому что… Потому что иначе никак не объяснить того, что несколько секунд назад он слышал голос Юнхо.


- Ты неважно выглядишь, - обронил Чанмин, присаживаясь рядом с Джеджуном на кровати. Старший сидел там уже два часа, обняв собственные колени и бессмысленно уставившись в одну точку то ли на стене, то ли просто где-то в пространстве. – Что-то случилось?
Чанмин не был дураком и заметил, что Ким с кладбища в последние несколько дней возвращается будто бы сам не свой. А потом каждый раз сидит вот так вот по несколько часов кряду.
- Минни, - хрипло отозвался старший, по-прежнему не смотря на Шима, - ты бы поверил мне, если бы я сказал, что слышу голос Юнхо? – только после этого вопроса Джеджун все же решился поднять глаза на того человека, который о нем заботится с того самого дня как Юнхо не стало.
А Чанмин даже не удивился этой фразе, давно подозревая, что рано или поздно, но хён все же поедет крышей на почве своего собственного чувства вины. Поэтому и книжки по психологии уже давно занимали большую часть его шкафа. Он хотел помочь Джеджуну справиться с этим, действительно хотел помочь, но только теперь, когда мужчина озвучил свой вопрос, макнэ понял, что его помощь здесь не требуется. Не потому что она не нужна, а потому что в ней не нуждаются. Джеджун, скорее всего, построил для себя свой собственный мир, в котором он по-прежнему может общаться с Юнхо, в котором они все еще вместе, в котором у них будут маленькие дети… Все это промелькнуло в голове у Чанмина меньше, чем за секунду, поэтому он не стал разочаровывать своего хёна молчанием или отрицательным ответом. «Верю», - сказал тогда он, прекрасно представляя, в каком состоянии находится мужчина, впервые счастливо улыбнувшийся со дня смерти Юнхо. Джеджун был действительно счастлив, потому что Чанмин ему поверил, значит, он не будет считать его странным.
А Ким Джеджун действительно слышал голос Юнхо. С той попытки самоубийства он приходил на кладбище еще трижды, каждый раз принося цветы, прося прощения и приставляя пистолет к собственному виску. И каждый раз его останавливал голос Юнхо. Сначала мужчина думал, что это какая-то шутка и что кто-то просто установил где-то неподалеку плеер с записью голоса Юнхо, а потом просто сидит и тихонечко ухахатывается с обескураженного лица бывшего певца, но Ким Джеджун проверил все в ближайшей округе, однако никакой техники не нашел, что и натолкнуло его на мысль о галлюцинациях. Однако он был уверен, что никаких препаратов не принимал. Чанмин ему даже антидепрессанты пить запрещает, мотивируя это тем, что так и до тяжелых наркотиков рукой подать.
Поэтому завтра он хотел просто пойти на кладбище, без пистолета, который его к тому же попросили вернуть, и проверить, услышит ли он хоть слово от Юнхо или же это все были просто игры его подсознания, которому очень не хотелось умирать.
Но это он действительно сделает завтра, потому что сейчас мужчина больше всего хотел обнять того человека, без которого он вряд ли бы дожил до этого дня. И Чанмин не стал даже сопротивляться, размышляя о том, что это может быть последнее осмысленное проявление нежности со стороны его хёна…

По небу гуляли грозовые тучи, предвещая скорое начало дождя, но даже из-за этого Джеджун не собирался проваливать свой эксперимент с кладбищем, чем сильно нервировал прекрасно осведомленного о его фобии Чанмина.
Однако Ким не хотел в этот раз покупать цветы или как-то по-особенному одеваться. Он просто хотел проверить свои догадки, не более чем. Поэтому попросил нервничающего Чанмина подвезти его, прекрасно понимая, что в такую погоду вряд ли доберется туда и обратно без каких-нибудь приключений и серьезной простуды после, потому что даже если он успеет вернуться обратно до начала дождя, его все равно изрядно продует по дороге.
Шим одевался быстро и молча, украдкой наблюдая за немного растерянным хёном, который периодически о чем-то, видимо, глубоко задумывался, потому что будто бы подвисал на несколько секунд, а потом снова начинал вести себя вполне нормально.
На подземную автостоянку они спускались молча: Чанмин не хотел ни о чем разговаривать, а Джеджун боялся нарушить тишину, зная, насколько резок с ним может быть этот человек, когда его отвлекают от размышлений.
Они жили в квартире Джеджуна, поэтому сейчас стояли перед всеми его навороченными авто, пытаясь выбрать, на какой из машин им предстоит добираться до кладбища по не самой радужной погоде.
- Вот на этой поедем, - Дже кивнул в сторону спортивной серебристой Ауди, его давней любимицы. Он бы и сейчас с удовольствием сел бы за руль своей малышки, но Чанмин не пускал его, чуть ли не силой отбирая ключи, а иногда и рукоприкладством не брезгуя, мотивируя этот запрет тем, что Джеджун слишком эмоционально нестабилен, чтобы пускать его за руль. И мужчина не спорил с этим доводом, понимая, что Чанмин, в принципе, прав, потому что он всегда прав, но ему все равно было иногда до слез обидно из-за того, что теперь из его жизни ушел не только Юнхо, но еще и такая успокаивающая езда на большой скорости. К тому же (Джеджун скрывал эту правду где-то глубоко внутри себя), он очень сильно хотел погибнуть, разбившись в автокатастрофе, как Юнхо. Чтобы уйти в мир лучший следом за тем человеком, который когда-то давно, будучи еще совсем мальчишкой забрал его сердце.
Несмотря на то, что автомобиль носил гордое звание спортивного, мужчины ехали не спеша, прекрасно понимая, что кладбище никуда не денется, а по такой погоде именно что поспешишь – людей насмешишь. Поэтому Чанмин соблюдал все правила дорожного движения, понимая, что это немного раздражает Джеджуна, но поделать с привычкой ничего не мог.
Наверное, из-за этого Ким, будто бы в отместку, запретил младшему идти вместе с ним к могиле. На самом деле Джеджун просто не хотел, чтобы Чанмин знал все подробности. Он ему расскажет обо всем сам, если убедится в том, что это все просто его фантазия и ничего более. Пока что же он, увы, не был готов даже себе признаться, что действительно не смог оборвать свое жалкое существование только из-за того, что услышал голос умершего человека.
Джеджун шел быстро, всем телом чувствуя готовую разразиться в любой момент грозу. Он зябко ежился на пронизывающем ветре, однако в машину возвращаться не спешил, продолжая ряд за рядом приближаться к одной единственной могиле.
А там все было как всегда, только цветы, которые он приносил, сторож уже выкинул, а без них здесь все же чего-то не хватало. Уюта?
Джеджун снова вчитывался в буквы на надгробии, в даты, будто бы именно в них заключался ответ на терзающий его вопрос. Однако он продолжал стоять на месте, вздрагивая от каждого рокочущего вдалеке предзнаменования грозы, вслушиваясь в шепот ветра…
- Ну прости же меня, Юнхо! – непонятно почему взвыл мужчина, падая коленями на траву, словно подкошенный, в первый раз давая слезам свободно стекать по щекам и капать на траву, не размазывая их по лицу, не запрокидывая голову, чтобы остановить этот поток горечи и сожаления.
Практически полностью сломленный грузом вины мужчина стоял на коленях у мраморного надгробия и рыдал, ничего не скрывая, не пряча больше своих чувств. Буквы имени плыли от застилающих глаза слез, нос, наверняка, покраснел и припух, хотя его уже давно не интересовала собственная внешность, когда…
- Господи, Джеджун… Не плачь.
Мужчина судорожно всхлипнул и затих, почти что и не дыша даже, пытаясь понять, послышалось ему или же это просто ветер сыграл с ним злую шутку. Но секунды сменялись минутами, а ничего больше не происходило.
Тогда он решился закрыть чуть припухшие глаза, которые сейчас так трогательно обрамляли слипшиеся от слез ресницы, и полувопросом выдохнуть в пустоту:
- Юнхо?
Когда через несколько секунд не последовало никакого ответа, Джеджун судорожно вздохнул, пытаясь хоть так унять свое же разочарование, и выдохнул, вместе с последней слезой отпуская сегодняшний день.
- Не плачь. Да. Это я, - раздалось совсем тихо у него над ухом, и мужчина все же распахнул глаза, чуть щурясь, чтобы лучше сфокусировать свое неидеальное зрение. Но вокруг него никого не было, в этом Джеджун был уверен.
- Юн? Где ты? Почему я тебя не вижу? – слезы снова начали скапливаться в глазах, на этот раз вопреки воле мужчины и даже несмотря на то, что Юнхо его попросил не плакать. Раз уж это его личная галлюцинация, то Джеджун хочет видеть его. Он хочет разговаривать с ним. Хочет трогать и целовать, ощущая под пальцами тепло его тела и губами вкус его губ…
- Теперь я с тобой.
И почему-то Джеджуну стало очень легко после этой фразы, будто бы вес того булыжника, состоящего из вины, который он до этого тащил на себе, кто-то сумел с ним поровну разделить и теперь помогал нести его. Впервые за три месяца Ким Джеджун смог вдохнуть полной грудью и даже попробовал улыбнуться. Он догадывался, что вышло, скорее всего, плохо, может быть, немного нервно и совсем неумело, но он хотел улыбаться.
- Спасибо…
Его шепот потонул в шорохе первых капель дождя.


Теперь в жизни Джеджуна начались хоть и небольшие, но изменения, которые сам мужчина считал вполне нормальными, но Чанмин в них логики никакой не видел, хоть и пытался ее найти.
Во-первых, Ким Джеджун больше не посещал кладбище, в последний раз побывав на нем после той грозы, когда, на удивление Шима, он даже сам смог добраться до машины. Теперь Джеджун не сидел днями на кладбище, потому что он начал постепенно оживать. После трех месяцев добровольного практически затворничества, Ким Джеджун снова начал интересоваться чем-то, помимо погоды, ларька с цветами и кладбища. С одной стороны это было прекрасно, но Чанмина угнетало то, что его хён, скорее всего, забыл о смерти человека, которому был так дорог. И младший не хотел злиться на Джеджуна, но все равно понимал, что с этим свербящим чувством внутри себя вряд ли сможет что-то сделать. Слишком уж дорог ему был тот, кто сейчас лежит в могиле… Во-вторых, Ким Джеджун снова вспомнил то, что когда-то очень даже неплохо готовил, постепенно начиная заново ориентироваться на кухне. Это, опять-таки, должно было только радовать Чанмина, но макнэ все чаще ощущал себя какой-то сиделкой у тяжелобольного пациента, в которой этот самый пациент вдруг резко перестал нуждаться. С одной стороны просто прекрасно, что Джеджун снова становится самостоятельным, но с другой – он может снова захотеть петь, податься на сцену… Выпустит новый альбом и станет как Ючон с Джунсу, которые из-за плотного гастрольного графика не смогли даже на похороны друга попасть, приехав только через несколько дней. Чанмин не хотел такого.
А Джеджун стал оживать не просто так: мужчина был уверен в том, что слышит голос Юнхо, что ему не просто кажется, что мужчина действительно где-то рядом с ним. Он постоянно улавливал запах тонкого, едва ощутимого парфюма Чона Юнхо, который тот так любил и ни разу не изменил своему единственному предпочтению, даже во время рекламных кампаний переливая свою любимую туалетную воду во флаконы рекламируемых продуктов. И Джеджун знал, что не может ошибаться. Этот запах он бы смог узнать из тысячи. К тому же ни он сам, ни Чанмин никогда не использовали подобную парфюмерию. Он часто разговаривал с голосом Юнхо. Поначалу ему могли долго не отвечать, но постепенно беседы становились все более и более оживленными. Пару раз Джеджуну казалось, что он самым краем глаза замечает фигуру человека, что была ему до боли знакома.
Мужчина знал, что с ума он уже, скорее всего, сошел, но он не хотел ничего менять и не собирался (даже в мыслях не собирался) рассказывать Чанмину о том, что с ним творится. Нет, он был очень сильно признателен младшему, но теперь начиналось его персональное безумство, и он не будет Кимом Джеджуном, если не насладится им сполна.


Чанмин внимательно наблюдал за Джеджуном, который что-то готовил на кухне. Уже не в первый раз он специально возвращался с записи очередного шоу немного пораньше. И раз за разом он заставал примерно такую картину: радостно разговаривающий с кем-то мужчина, который периодически посматривает на стол, будто бы за ним и сидит тот самый собеседник, с которым общается Джеджун. С мужчиной явно было уже давно не все в порядке, но Чанмин все равно не собирался бросаться к телефону, чтобы прямо сейчас вызвать карету скорой помощи, которая бы отвезла Джеджуна единственным рейсом – прямиком в психушку. Во-первых, это повредило бы не только имиджу Кима, но еще и его собственному. В конце концов, они вчетвером до сих пор связаны друг с другом так же, как и в год дебюта, поэтому все еще пугающая мощь Кассиопеи вряд ли обрадуется тому, что один из экс-мемберов сдает другого в психушку. А во-вторых, Джеджун никого не трогал, ни на кого не набрасывался, он даже из дому перестал выходить, практически все время проводя со своим невидимым собеседником, однако умудряясь это делать так, что не приди Чанмин случайно пораньше домой, то и не узнал бы ни о чем, потому что при нем Ким ведет себя тише воды, ничем не напоминая того помешанного, в которого превращается, когда Чанмин уходит. А еще Шим был уверен, что несколько раз слышал, как хён обращается к своему невидимке как к «Юнхо». И не сказать, что это открытие окончательно убедило Чанмина не сдавать мужчину санитарам, просто… Просто это значило, что Джеджун не собирался так просто забывать того, кому пришлось заплатить жизнью за возможность увидеть Кима. И это его немного радовало…

- Он пришел, - пробормотал Юнхо за спиной Джеджуна. Он уже практически неделю приходил к Джеджуну, скрашивая его одиночество разговорами, отвлекая от головных болей, которые в последнее время все сильнее мучили. За эти дни Дже выяснил, что это действительно Юнхо, его Юнхо, не галлюцинация. Ну, конечно, может и галлюцинация, но в таком случае своим подсознанием мужчина гордился бесконечно – оно у него оказалось с очень интересными оправданиями.
В ответ на реплику Юнхо, Джеджун лишь кивнул. На самом деле, он не прекращал общаться с Юнхо ни на минуту, даже присутствие Чанмина не было этому помехой. Просто когда младший возвращался, Дже молчал, просто слушая речь Юнхо, его рассказы про тот самый день, когда он погиб. Им было о чем поговорить. На самом деле, Джеджун никогда даже в мыслях себе представить не мог, что по-настоящему потеряет от человека голову только после его смерти, когда не то что вернуть что-то назад, но даже прикоснуться или в глаза посмотреть является чем-то абсолютно невозможным. И это было невыносимо больно с одной стороны, но и до волшебного притягательно с другой…
Все так же не говоря больше ни слова, Джеджун закончил готовить ароматный суп, налил себе в тарелку, аккуратно поставил все это дело на поднос, украсил зеленью и направился к себе в комнату, зная, что Чанмин не станет его останавливать, чтобы не выдать свое присутствие в доме.
Когда дверь за ним закрылась, Ким облегченно выдохнул, сел на пол и прямо там и начал есть то, что с собой принес.
- Ну, ты б еще в постель с едой залез бы, - буркнул Юнхо, полупрозрачной тенью, нависая над жующим мужчиной. – Приятного аппетита, - на безупречном лице мелькнула очаровательная улыбка, которую Джеджун еще успел заметить, и даже кивнуть вместо «спасибо», справедливо решив, что еще и с набитым ртом разговаривать точно хорошим тоном не считается.
Да, он снова начал нормально есть и даже пытался следить за собой чуть лучше, по крайней мере, в салон ради стрижки уже сходил. Просто Юнхо ему уже высказал все то, что думает по поводу внешнего вида человека, которого все еще любит. И что пусть он призрак, но все же хочет видеть рядом с собой что-то более сексуальное, чем средний вариант между бомжом и пугалом. В тот момент Джеджуну стало действительно стыдно за то, что он себя до такого довел.
Полупрозрачный силуэт призрака опустился на кровать, с любовью наблюдая за тем, как Джеджун ест им же приготовленный суп. Ким тоже был бы не против посмотреть на Юнхо, потому что безумно скучал по нему все эти три месяца. Он бы никогда и не подумал, что это настолько тяжело, когда человек, с которым ты был готов в любой момент порвать отношения, умирает. Тогда это стало для него чем-то вроде откровения, что не так уж он и хотел жить без Юнхо. Быть может, им всего лишь нужна была передышка, но в тот момент они не были готовы дать ее друг другу, а потом стало слишком поздно что-либо предпринимать. И сейчас Джеджуну было откровенно мало этого полупрозрачного тела. Когда Юнхо не было совсем – было проще. Хотя бы из-за того, что отсутствовала эта иллюзия того, что он и не умирал вовсе. Каждый раз, когда Джеджун хотел прикоснуться к нему, он вспоминал о том, что перед ним лишь тень Чона только в тот момент, когда пальцы вместо тепла человеческого тела ощущали прохладу деревянной столешницы или кожаной обивки дивана. Он хотел вдохнуть его аромат полной грудью, так, чтобы голова закружилась, но его все время окружала лишь тень запаха, будто бы кто-то забрал у него насыщенность. И он не хотел так жить, но и не мог вырваться из этого круговорота собственных желаний.
Внезапно перед глазами у мужчины все потемнело, а резкая вспышка боли заставила выронить поднос на пол и упасть следом, сжимая раскалывающуюся голову руками. Мир вокруг шатался и все никак не хотел приходить в себя, звуки с трудом пробивались сквозь пелену боли.
Джеджун даже не понял, что в комнату, услышав шум, вошел Чанмин, который тут же бросился к старшему, не обращая внимания на разлитый по полу суп. Как он кричал, вызывая скорую, Ким тоже не слышал. Просто не мог понять, что с ним происходит. Да, у него побаливала голова, но так сильно еще никогда.
Единственное, что он запомнил до того, как его увели врачи, - немного расстроенный взгляд лучистых глаз цвета ореха. До этого момента Джеджун ни разу не смог рассмотреть цвет глаз Юнхо…


Мужчина пришел в себя в больнице.
Голова не болела. Совсем. Немного звенело в ушах, но в остальном он был практически в порядке, если не считать слабости.
Джеджун почувствовал, что кто-то держит его за руку. Он не собирался вырываться, но когда скосил немного глаза, чтобы рассмотреть посетителя… Это получилось непроизвольно, и он ничего не мог поделать с реакцией тела, дернувшегося от неожиданности и тем самым потревожившего мужчину, что до этого так мило лежал на кровати, положив голову ему на колени.
- Что-то не так? – пробормотал Юнхо, потирая кулаком заспанные глаза.
И сейчас он казался Джеджуну настолько реальным, что мужчина даже потянулся, чтобы ущипнуть себя, и сделал вполне успешно, поэтому тут же зашипел от боли. Значит, он не спал. Значит, либо Юнхо ожил, либо его галлюцинации перешли на новый уровень…
- Ты в порядке? – задал еще один вопрос Чон, рассматривая мужчину на больничной койке взглядом своих спокойных и одновременно безрассудно нежных глаз.
Ким смог лишь дважды кивнуть, не в состоянии оторваться от изучения этого нового-старого Юнхо, что сейчас был у него в палате, и (этого не может быть, но!) чувствовал, как тонкие аристократичные пальцы сжимают его собственную руку, чувствовал этот глубокий и пленяющий запах парфюма Юнхо, который наконец-то полностью его обволакивает, подчиняет себе разум. В этом аромате хотелось задыхаться, пропитаться им насквозь и никуда больше не отходить от вновь обретенного Юнхо.
Джеджун сам не понял, что на него нашло, но вот он уже немного наклонился, совсем чуть-чуть, потому что они и так были слишком близко, практически непозволительно близко, и его губы совсем легко, невинно прижимаются к губам мужчины, который когда-то свел его с ума. Всего несколько секунд, и Джеджун отстраняется, понимая, что это уже больше, чем то, что у него было раньше, но еще не все. Он еще не чувствует вкус Юнхо настолько сильно, насколько это было раньше. Но мужчина не может сдержаться, когда замечает немного горькую улыбку на губах призрака: рука сама тянется к его лицу, чтобы мягко лечь на щеку, подушечкой большого пальца разглаживая едва заметные морщинки на этом по-прежнему безупречно красивом лице. И призрак закрыл глаза, отдаваясь этой незамысловатой ласке без остатка, чуть ли не мурча от удовольствия, вызывая такой своей реакцией переполненную теплотой и нежностью улыбку на немного бледном лице Кима Джеджуна.
Наверное, так бы они и сидели в этой палате, если бы к Джеджуну внезапно не наведался бы врач, который вошел безо всякого предупреждения, заставляя мужчину резко одернуть руку от лица Юнхо, который ему еще в самом начале сказал, что его в любом случае будет видеть только Джеджун, так что лучше понапрасну не рисковать и не привлекать к себе лишнего внимания. Вот и сейчас Чон просто-напросто встал, отойдя в дальний угол палаты, а на его место секундой позже присел немолодой тучный мужчина – врач Джеджуна. Это Ким тоже узнал от призрака, который не поленился ему прямо в процессе все объяснить.
Мужчина что-то говорил о лекарствах, анализах, каком-то обследовании, назвал какой-то не выговариваемый диагноз и только после этого, поинтересовавшись, все ли у пациента в порядке, покинул палату, предварительно заметив, что Джеджуна выпишут на днях, но ему придется еще несколько раз приехать в больницу для сдачи анализов и полного обследования. Мужчина лишь кивал в знак его согласия на все мыслимые и немыслимые экзекуции, лишь бы его поскорее оставили с Юнхо, который, Джеджун был уверен, знал ответы на все его вопросы.
- Голова не болит? – участливо поинтересовался Чон, снова присаживаясь в кресло рядом с койкой Джеджуна.
- Нет, - тихо ответил мужчина, разглядывая того, кого только он видеть и мог, потому что остальным судьба такой шанс не даровала. – А почему ты спрашиваешь? – немного насупился Ким, понимая, что у них есть и куда более интересные темы, нежели его собственное самочувствие.
- Врач говорил, что тебя будут мучить мигрени, - как ни в чем не бывало отозвался призрак, с губ которого никак не хотела исчезать улыбка, вызванная столь милым поведением этого взрослого уже давно человека.
- Чанмин знает? – Джеджун не собирался бурчать и строить из себя дитя малое, но именно так у него, почему-то, постоянно и получалось, особенно когда он разговаривал с Юнхо. Это было что-то непроизвольное, на уровне рефлексов, не более того.
- Знает, - прозвучал спокойный ответ, немного, в принципе, разозливший Джеджуна, но не более того. Гораздо больший дискомфорт, чем спокойствие Юнхо, вызывала снова начинающаяся головная боль, да и глаза немного резало к тому же.
- Значит, жить спокойно теперь точно не даст, - печально улыбнулся мужчина темноте, потому что решил все же прикрыть глаза. И, может быть, попробовать поспать, если ему это действительно удастся, потому что таких частых мигреней у него еще не было, а в том, что легкая пульсирующая боль перерастет в мигрень, Джеджун даже не сомневался.
- Поспи. Врач сказал, что тебе надо больше спать, - Ким услышал мягкий успокаивающий баритон и ощутил мимолетное прикосновение сухих теплых губ к собственному лбу…
Он и сам не заметил, как уснул…


- Хён! Хён, проснись! Нам надо ехать!
Джеджун резко вынырнул из сна в мир, наполненный в первую очередь головной болью, отчего практически сразу же со стоном упал на подушку.
- Юнхо? – непослушные губы прошептали имя того, кого Ким действительно хотел бы сейчас увидеть рядом с собой, но действительность очень редко дает людям именно то, что им нужно.
- Нет, хён. Это Чанмин. Поднимайся, ну же. Врач разрешил забрать тебя домой, - уже тише говорил Шим, поняв, видимо, что громкие звуки мало подходят человеку, у которого один из симптомов заболевания частые мигрени.
- Чанмин? Прости… - Джеджун кое-как сел на кровати, опираясь на руки, и немного мутным взглядом обвел все пространство палаты, пытаясь найти Юнхо. Потому что если он не в непосредственной близости от него, то обязательно должен быть где-то совсем рядом. Ким не знал, почему так, но призрак еще никогда не оставлял его действительно в одиночестве. А сейчас его не было, и мужчина начинал ощутимо переживать по этому поводу. Он даже порывался встать с постели, чтобы как можно быстрее начать поиски своей пропажи, но сделать этого ему не позволил Чанмин, чуть ли не силой уложивший Джеджуна обратно, заодно и напомнивший таким образом о своем присутствии в палате.
- Не глупи, хён. Врач запретил тебе сильные физические нагрузки до тех пор, пока ты не пройдешь полное обследование, - произнес Шим, подкатывая к постели мужчины кресло-каталку.
Видимо, удивление слишком ярко проступило на лице Джеджуна, отчего Чанмин даже позволил себе сдержанно похихикать с самой эвильской мордочкой, хотя после озвученного врачом предварительного диагноза ему, на самом деле, было совсем не до смеха. Скорее в пору верующим становиться и начинать молиться, чтобы предполагаемый диагноз так и остался просто опасением, не более того.
Морщась от тупой боли в голове, Джеджун кое-как пересел в кресло, дожидаясь Чанмина, который должен был собрать его немногочисленные здесь вещи. Все это время мужчина потратил просто глядя в стену, размышляя о том, куда мог пропасть Юнхо и не стал ли он на самом деле сумасшедшим, если Чон был просто галлюцинацией, а он теперь мечтает о том, чтобы эту самую галлюцинацию хоть как-то вернуть обратно.
Пока они продвигались к выходу, парочка медсестер умудрилась попросить у них автографы, заодно успев спросить, вернется ли Джеджун на сцену в скором времени. И что мужчина мог ответить на этот вопрос? Он уже почти произнес «да», когда Чанмин оборвал его резким «нет» и ускорил шаг, пытаясь поскорее дойти до выхода и оставить позади эту больницу вместе с тем заболеванием, свое подозрение на которое озвучил врач. И, если честно, Шим Чанмин впервые за свою жизнь действительно не хотел и боялся вслух повторять Джеджуну тот диагноз, который пока что предполагает врач. Нет, макнэ не был суеверным, но все же считал, что беду лишний раз лучше не накликать…
- Ты в порядке? – не выдержал таки Джеджун угнетающей тишины, когда они все же сели в машину. Вместо ответа Чанмин на него как-то очень странно посмотрел и, ни слова не сказав, завел двигатель, чтобы спустя пару секунд осторожно тронуться с места, наконец-то направляясь домой, чему Ким был несказанно рад. Больничные стены давили на него, мешая думать, а дома все же было как-то проще в этом плане.


- Завтра тебе на осмотр, - пробормотал Чанмин, поглядывая на своего хёна, лениво доедающего тост с маслом. – Туда и обратно тебя завезет охранник, потому что я не знаю, в котором часу смогу освободиться. – Джеджун внимательно поглядывал на внезапно разговорчивого и абсолютно положительного Чанмина, который почему-то его немного настораживал, ведь до этого парень относился к нему не сказать что с большой любовью, и Джеджун в этом вопросе его прекрасно понимал.
- Хорошо, - тихо пробормотал изнуренный постоянными головными болями и сверх заботливым Чанмином мужчина и устало поднялся на ноги, направляясь в комнату. Буквально на днях ему все же удалось уговорить младшего о свободном передвижении по квартире, безо всяких инвалидных кресел. Правда он не стал в этом разговоре упоминать того, что голова у него не только болит, но еще и кружится частенько, причем так, что и не знаешь, в какую сторону падать в случае чего.
Собственная спальня встретила тишиной и каким-то отрешенным спокойствием, будто бы все то, что было за ее пределами, никоим образом не могло повлиять на происходящее внутри.
Джеджун устало упал на кровать и прикрыл глаза. Эта непонятная слабость его убивала. Ему хотелось писать стихи и сочинять мелодии, гулять по городу, потому что погода была действительно восхитительной, навестить родителей с сестрами, которых он уже очень давно не видел… Но вместо всего этого единственное, что он мог сделать – еле-еле дойти до кухни ради стакана воды и по стеночке вернуться обратно.
- Что-то ты совсем расклеился… - дошло до сознания Джеджуна одновременно с тем, как тяжелое тело опустилось рядом на кровать, рукой за талию притягивая Кима и прижимая того к собственной груди. – Ты же никогда не жаловался на головную боль, Дже, - тихонечко пробормотал Юнхо, губами цепляя непослушные прядки на макушке своего мужчины, обогревая его в своих объятиях.
- А ты никогда не должен был стать призраком, который лежит в моей кровати, - прошептал Джеджун куда-то в район шеи, щекоча своим дыханием кожу Чона. В итоге мужчина просто прикрыл глаза и постарался расслабиться, принимая боль, желая стать с ней единым целым. Может быть, тогда будет не так тяжело и все перед глазами, наконец, перестанет плыть…