До сорванного голоса люблю

Это похоже на замкнутый круг. Вокруг снова Trapnest и Black Stones, закрытая вечеринка для двух столь популярных групп. Разница лишь в том, что мы уже вовсе не мы, и что наши группы теперь вовсе не просто «две самые популярные».
Я вижу как ты, улыбаясь, разговариваешь с Реном, но тут же теряешься под укоризненным взглядом Наны. Я вижу как ты, словно бабочка, порхаешь то в одну сторону громадной полупустой комнаты с приглушённым светом, то в другую. Вся ирония в том, что каким бы ни было помещение, ты нигде не можешь найти себе хотя бы подобие спокойствия.
Рейра, кажется, мы лишние с тобой на этом празднике жизни.
Ты не смотришь на меня, а я лишь ненароком наблюдаю.
Те, кто знают, что мы знакомы, думают, что мы просто друзья, такие, какими становятся участники разных групп. Те, кто не знают, что мы знакомы, остаются в белёсом неведенье. А Хачи и Такуми - те, кто знают о нашей связи гораздо больше, чем им следовало, слишком заняты друг другом, обсуждением вечеринки и собственными мыслями, чтобы обратить на нас внимание.
Для всех мы сейчас просто двое давно не видевших друг друга участника двух столь популярных групп.
Мы можем даже познакомиться с тобой заново, хочешь?
Это мы могли бы разыграть для Такуми. Показать: вот смотри, я жму ей руку и это касание длится ровно столько секунд, сколько должно длиться рукопожатие новых знакомых. Посмотри, чёрт возьми, мы даже не бросаем друг на друга внимательные взгляды! Мы просто улыбаемся и остаёмся в приятельских отношениях до того момента пока мне не исполнится восемнадцать.
Или кто-то из нас вконец не истреплется, исказится и не начнёт кричать в голос на весь мир.
Давай поиграем, Рейра, ты ведь любишь играть. Ты обязана сегодня быть улыбчивой. На твоё лицо не должна ложиться тень задумчивости, а может, даже печали.
Что ты испытываешь, смотря на меня?..
В какой-то момент наши взгляды пересеклись. Абсолютно случайно и скорее всего из-за моей неосторожности. В тот момент ты переменилась в лице, губы дрогнули, а глаза слишком широко раскрылись. Казалось, ещё немного, и ты не сможешь сдержать горечи внутри себя. Но ты всего лишь отвернулась и вновь стала той, какой должна была быть. Улыбчивой девочкой с прекрасным голосом.
Мне казалось, что внутри что-то оборвалось и наполнилось пустотой. И вообще, разве возможно пустотой наполнить?..
Я не уверен. Вряд ли есть определение, описывающее подобные чувства. Чувствам наплевать, как их называют.
Я всегда ощущаю это. Каждый раз, когда ты рядом, мне кажется, внутри что-то обрывается, и я становлюсь полноценным. Каждый раз, когда ты искреннее улыбалась и ловила мой взгляд, я был полноценным и наполненным твоей любовью. В такие моменты ты ощущаешь себя человеком, в такие моменты твоё существование кажется тебе преисполненным какой-то не совсем точной целью.
Наверное… наверное целью задержать внутри себя эту теплоту как можно дольше.
Золотистое, обволакивающее и приятное чувство, что начинается где-то на кончиках пальцев и, в конце концов, переходит в странную дрожь всего тела. Этого чувства не будет много, это чувство безгранично и столь же ярко, несмотря на то сколько раз ты посмотришь на меня своим тёплым взглядом.
Каждый раз, когда ты будешь меня касаться, это чувство будет меняться и преобразовываться. Каждый раз, когда ты будешь звонить мне, я не смогу почувствовать дрожь всем телом, это будет изливаться внутри. Ожиданием и страхом, возможно, надеждой. Звонок, смс - всё это будет обрывать на секунду удары сердца.
После этого ты конечно восстановишься. Всё проходит. Через пару секунд, читая сообщение, может даже почувствуешь что-то вроде разочарования. Или счастья. Тысячу чувств и каждое по-своему любимо мной. Каждое из тех, что ты мне дарила своим голосом, прикосновениями или взглядом. Всё это делало меня полноценным, переполненным.
Всё это, каждый твой жест и мимолётный взгляд сделает меня и сейчас полноценным, полноценно потерянным и абсолютно переполненным горечью. Это не грусть, нет, мне не грустно. Скорее обида и безысходность в коктейле с невыносимой яростью.
Моей выдержки хватает лишь на то, чтобы не бить руками о стены. Я не такой сильный как ты.
Я не перестаю курить и пить, я ни на секунду не выпускаю стакан из рук, потому что мне кажется, что это хоть немного отвлекает меня.
У тебя нет ни алкоголя, ни сигарет, потому что ты солистка Trapnest, а я всего лишь шестнадцатилетний гитарист BlackStones.
Поэтому ты, бриллиант Trapnest, его основа и его звезда, не имеешь права не улыбаться и слишком много пить. А я имею. Я могу напиться и заснуть на диване, потому что я гитарист и мне можно всё. С меня не берут примера и мной не восхищаются.
В какую-то секунду этой изнуряющей вечеринки ты подходишь ко мне. Несколько шагов в мою сторону и внутри что-то опять начинает рваться. Тяжёлый груз будто падает на плечи и под его давлением, я могу разве что как можно быстрее закурить. Это другие сигареты, это не «BlackStones». И одежда на мне не та, что обычно. И массивной цепочки на шеи и на губе тоже нет. Я даже с непривычки прокручиваю языком кольцо и не могу понять почему оно не останавливается, до того момента, пока не понимаю, что снял всё это с себя. Я не хочу, чтобы что-то во мне могло причинить тебе боль. Боль ещё большую, чем моё присутствие.
Поэтому, подходя, ты не ощутишь знакомый запах, и твоё сердце не будет делать прерывистые скачки, пытаясь освободиться от нахлынувших воспоминаний.
- Похоже, мы с тобой явно обделены вниманием.
Ты улыбаешься и садишься, швырнув между нами свою сумочку.
Я чувствую, как Такуми незамедлительно бросает на нас свой испытывающий взгляд, внимательно следя за каждым нашим движением.
Бесполезно.
Рейра как всегда прекрасна и так не похожа на ту, впервые увиденную мной близи Рейру, закидывает ногу на ногу и пьёт свой сок, разглядывая фотографии на стенах.
Я усмехаюсь не то с горечью, не то с издёвкой, и опрокидываю очередной стакан.
Мы говорим о музыке. Мы говорим о музыке, как и те музыканты, которые совершенно не знают друг друга, чтобы заговорить о чём-то кроме нее.
Я пью, а ты говоришь. Я редко отвечаю и часто затягиваюсь. Между нами достаточное расстояние, чтобы я не потерял голову окончательно. Моего опьянения достаточно, чтобы я не мог тебя рассмотреть.
Всего этого хватает, чтобы я не увидел знакомые черты и изгибы. Чтобы я, будто из другого мира, слушал твой голос, и мне казалось, что это вовсе и не реальность. А сон. Сон, где мы просто сидим чёрт знает где и разговариваем. Где ты – лишь виденье.
И я не чувствую того истинно-твоего аромата, и я не способен под мешковатым платьем разглядеть до боли знакомую фигуру.
Спасибо, Рейра…
Как мало осталось от нас старых. Да и вообще, осталось ли что-нибудь?
Я замечаю, что мои запястья тоньше твоих. С узором из вен и с слишком выпирающими костями. Я замечаю это, когда ты тянешься к винограду, а я в этот момент беру очередной бокал.
Ты становишься лишь красивее, твоя кожа на полтона румяней моей. Ты становишься самой красивой женщиной, которую я видел. Я становлюсь исхудалым и скрюченным, костлявым и прокуренным.
Я помню записи с концертов Trapnest. Одно время Рен постоянно надевал напульсники или широкие браслеты или длинные рукава… что угодно лишь бы скрыть запястья. Которые были такими же тонкими и слишком хрупкими, исполосованными синеватыми линиями и с полупрозрачной кожей.
Сейчас у меня не было сил прятать запястья, и я чувствовал твой на секунду остановившийся на них взгляд.
Мы весь вечер просидели в глупых разговорах и вине. В конце концов, я перебирал колечки своих неизменных цепочек, пара из которых всё же осталась, а ты что-то напевала. В общем хаосе вечеринки никто кроме наблюдательного Такуми не обращал на нас внимания. Да и он вскоре перестал бросать свои испытывающие взгляды, заметив скуку.
Скуку, которая была столько же фальшивой что и весь вечер. Скуку, за которой каждый из нас скрывал воспоминания. Было странным сидеть в полуметре друг от друга и притворяться совершенно чужими. Вспоминать.
Вспомнить, как вместе писали песни, как я постоянно прокуривал комнату, и ты вынуждена была постоянно проветривать.
- Я никогда не курила. И как мне объяснять этот запах?
Ты повторяла это каждый раз, когда одни и те же неизменные номера, уже такие приевшиеся, пропитывались никотином.
Каждый вспоминал долгие сиденья в ванне, изысканные ресторанные блюда и мечты, что вот-вот… когда-нибудь настанет момент, когда мы сможем проснуться вместе.
Когда мы сможем проснуться вместе, потом позавтракать, потом за руки в парк, там прямо на глазах тысячи людей сидеть рядом и сплетать пальцы, придумывать что будет на ужин и ещё кучу вещей, которых сейчас мы были лишены.
Придумывать всё это и искреннее во всё верить. Просыпаться на рассвете и смотреть, как рядом спит кто-то настолько дорогой, что ты боишься даже дышать. Что ты, чёрт возьми, даже не веришь что это реальность.
Может, ты мне приснилась? Вместе с этой жизнью и встречами.
Чудный, однако, был бы сон. Я бы не забыл его до конца своей жизни.
В конце концов, все расходятся, и ты уходишь одна из первых. Ты так же идеальна, как и всегда.
Нет, ты даже прекрасней чем обычно.
Я люблю тебя, Рейра.
До сорванного голоса люблю.
Как мне хочется сказать тебе это.
Как мне хочется крикнуть тебе об этом. После пропавшего вечера и столь бездарного разговора.
Как мне хочется любить тебя и дальше и видеть тебя так же близко каждый день.
Господи, как я хочу говорить тебе о своей любви. Как я хочу показать и рассказать о ней всему миру.
Ты уходишь, а я продолжаю пить. В конце концов, я чувствую, как горечь выходит из меня прозрачными каплями по щекам.
Если кто-то будет удивляться, то я просто слишком много выпил.
Если кому-то будет интересно, то я просто что-то вспомнил.
Если кто-то слишком любопытный, то это вовсе не из-за Рейры.
Я бы всю ночь сидела и пил, вспоминал…
Боже, как я люблю тебя.
И за эту любовь, мне кажется, я мог бы отдать всё, что у меня есть.
Я бы хотел, чтобы эта любовь была полноценной, а не наполняющей меня пустотой.
Мне хочется видеть тебя по утрам. Мне хочется слышать твой голос, твои песни только для меня. Я хочу получать от тебя сообщения и не бояться, что ты вот-вот скажешь мне «Прощай, Окадзаки Синити».
Моя любовь к тебе будет самым прекрасным чувством в этой жизни.
Чувством, которым я пропитан до кончиков пальцев.

*

Этот странный символизм и ирония. Наша жизнь преисполнена совпадений.
Бывший хорошим вечер внезапно прерывается тобой. Комната опустела, я ловлю себя на неприятных мыслях. И в этот исключительный момент ты появляешься на экране. Большой плазменной панели в холле, с пару минут назад заполненном людьми. Людьми, которые отвлекли бы меня от тебя. Мы бы заговорили о музыке и возможно поразмышляли бы о собственном выступлении, вспомнили бы пару шуток, и я бы смотрел больше на Нану, чем на тебя, потому что принято смотреть на собеседника во время разговора…
Но сейчас здесь никого нет, и не смотреть на тебя у меня не получится. В этом вся ирония.
И в этом же весь символизм.
Trapnest для меня - что-то слишком чувственное и личное. Trapnest у меня вызывает гораздо больше чувств, чем любая другая музыка вместе взятая. Я слышу знакомые первые аккорды гитары Рена, той музыки, по которой я учился и ту, которую я должен был превзойти. Но на сцене никого нет… кроме тебя. Все в тени, потому что всё, что есть в Trapnest – это лишь огранка тебя, самого драгоценного алмаза. Ты появляешься в луче света, что разрывает полумрак площадки. Ты как всегда в белом и как всегда слишком красивая. Пианино, аккуратная и такая несвойственная Рену игра, игра для тебя. Пока идёт проигрыш, ты, кажется, собираешься с силами. Я не могу разобрать, что же эта песня – такая до ужаса хрупкая и кажется, полупрозрачная. Что-то внутри настойчиво стучит, подсказывает. Что-то внутри говорит о её непростоте.
Первые слова так же незнакомы, как и звучание. Камера приближается к тебе, и во всём твоём виде проглядывается беспокойство. Та тонкая грань, что заметна лишь самым близким, на твоём заранее придуманном выражении лица.
Ты поёшь о красной нити судьбы. Той самой, что когда-то связала нас.
Я понимаю, что эта песня – именно та, которую ты так выжимала из себя. Не могла написать, потому что не представляла, как всё это описать. Ты пыталась рассказать о нашей любви, но разве кому-то это будет понятно?..
В комнате нет никого. Ну, какого чёрта именно сейчас?
Я закуриваю, но успокоение давно уже не приходит. Ни от сигарет, ни от алкоголя. Я никак не могу выбросить тебя из головы, особенно когда ты поёшь песню про нас.
Музыка, атмосфера, твой голос, твой взгляд и полупрозрачность платья. Сейчас всё не как обычно. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что в этом платье ты слишком бледная, почти призрачная. Мне начинает казаться, что это песня похоронная симфония нашей любви. Ну знаете… любовь в белом, последние тихие звуки, никто не смеет произнести и слова, а самые дорогие пытаются не плакать.
Твой голос более сильный, чуть сорванный, но очень чувственный. Ты пропеваешь слово за словом с той небывалой эмоциональностью, что так не подходит под спокойствие песни. Что-то вроде крика твоей души. Каждый из нас сам выбирает, куда ему изливаться.
- Не закрывая своих глаз
Я скажу тебе в первый раз
Ты, тот, кто отражается в моих глазах
Единственный для меня.
Я понимаю, что сейчас всё слишком лично и интимно. Что будь тут любой другой, он бы ни на мгновение не проникся бы этой мелодией. Его бы не зацепила твоя беззащитность. Но моё сердце обливается кровью, стучит слишком быстро и его удары отдаются в висках. Я чувствую, как через край переполняюсь чувствами. Своей любовью к тебе.
Зачем эти песни?..
В какой момент я ненавижу всех фанатов, толпящихся вокруг сцены и любящих твой голос… твой голос, а не тебя. Твои красивые песни и гитариста Рена. Любящих что угодно, но только не твой противоречивый характер.
Я бы хотел, чтобы ты меня для меня пела. Только для меня, и никому больше не раздаривала свои песни, свои чувства.
Красная нить, что связала нас.
- Я всего лишь верю, что я смогу победить
Этот опасный мир
С тобой.
Ты рассказываешь им об искренности, а они наверняка теряются в рифмах и не могут понять смысла.
Они цепляются за фразы и не видят подтекста.
Я чувствую, как дрожат руки, губы и что-то внутри разрывается. Прости, Рейра, чёрт возьми… прости, что я не смог спасти тебя от этого мира.
Прости, что я сейчас не там – не рядом с тобой.
Когда твоё лицо берут крупным планом, на последних аккордах все видят твои слёзы. Все их видят, и только я знаю, что они настоящие. Слёзы после фразы:
- Мои воспоминания не сотрут нашу связь
Поверишь ли ты в меня?
Я бы крикнул, что да-да, я верю тебе. Но увы, ты – лишь картинка в телевизоре. Твой голос лишь записанный на плёнку звук. Я ненавижу себя за то, что меня нет рядом с тобой. Я ненавижу себя за то, что не могу разделить с тобой наши чувства и сказать:
- Не бойся, Рейра, я спасу тебя…
И действительно спасти.
От твоего пропитанного пустотой взгляда мне становится не по себе, и по телу пробегает дрожь, руки сковывает холод, а в глазах навсегда остаётся твой профиль.
Ты понимаешь, что всё вышло из-под контроля.
Твоя натянутая улыбка чуть отличается от той, что ты обычно даришь на выступлениях. В конце концов, свет меркнет, и ты в нём… ты в нём растворяешься и становишься той Рейрой, которую знают лишь единицы.
На весь дом орёт реклама, а я не могу забыть твоё это единственное в своём роде выражение лица. В голове всё ещё звучат твои признания.
За кулисами во время перерыва Рен поможет тебе прийти в себя.
- Хорошая песня.
Мне остаётся только вздрогнуть и испуганно посмотреть на Нану, стоящую в дверях. Возможно, она стоит там не одну минуту, слишком тихая, а я слишком невнимателен.
Я слишком расчувствовался и не уверен, что глаза не наполняются слезами и таким до ужаса жалким выражением.
- Ага, без Рейры Trapnest – ничто, - я выдавливаю из себя подобие улыбки. Такой странной и натянутой. Я не могу забыть твой голос и твой взгляд… Странно видеть тебя без возможности прикоснуться.
Без возможности спасти или хотя бы попытаться.
- Но и Рейра без Trapnest - всего лишь девчонка, - скептично протягивает Нана, закуривая. Я вспоминаю про сигарету, которую крепко зажал в пальцах. Она уже затухла, и пепел падает на потрёпанный диван.
Да, Рейра, ирония в том, что Trapnest для тебя слишком дорог.

*

- Син.
Я соскочил с кровати и как-то почти на автомате взял телефон. Это такая странная привычка, пришедшая после тебя.
Что-то внутри оборвалось и вылилось холодом в пальцах, когда я увидел «сообщение от Лейла».
Ирония в том, что я поеду к тебе среди ночи и в другой город и на окраину и в плохом настроении. Всё, если ты попросишь.
Особенно спустя столько времени.
Такси и сорок минут езды, как будто по нервам, с Trapnest в проигрывателе.
Я спускаю это на неохоту говорить, но на самом деле я действительно хотел услышать твой голос, пусть даже по радио.
Ты не сказала, зачем я должен был приехать.
Ты даже и приезжать не просила.
Ты просто написала адрес и оставила мне выбор.
Прости, но я всегда буду выбирать тебя.
Я крадусь по гостинице – как тысячи раз до этого. Мне не привыкать это даже навевает ностальгию…
Ты обняла меня слишком крепко, когда я вошёл.
Но эти объятия в корне отличались от прелюдии, так люди хватаются за человека, когда утопают.
- Мы не виделись месяца три. Почему ты написала?
Она пожимала плечами и закутывалась в одеяло. Обвивала его руками и ногами и утыкалась лицом в подушку.
Я сидел около кровати и смотрел на лежащую на тумбочке мою зажигалку.
- Осознание. Ты готов потратить на меня два года?..
Она грустно улыбалась и была почти умиротворённой. В её глазах блестели слёзы, но скорее это было действительно то самое осознание безысходности.
- Я больше боюсь, что ты не сможешь любить меня так долго. Рейра, ты ведь… достойна лучшего.
Я не касался её и даже не целовал. Любой поцелуй – прелюдия к сексу. То, что люди называют любовью, кидаясь друг другу в объятья, на самом деле зовётся желанием. Касаться шеи, губ и щёк, проводить руками по спине и медленно переходить к груди. Прижимать настолько сильно, что тело начинает гореть. Всё, что люди зовут нежностью, на самом деле является возбуждением.
Я хотел только смотреть на Рейру, может, обнимать её очень крепко и спать рядом. Я не хотел никакой близости. В этом есть разница между любовью и выдумкой.
Осознание - оно больнее всего. Мы сидели в полуметре друг от друга и думали. Вернее сказать, понимали. Рейра плакала, она уже не стеснялась этого и держалась за мою руку, иногда чуть сильнее сжимая пальцы. Что-то в душе предательски съеживалось всякий раз, когда она чуть сбивчиво вдыхала.
Я обнимал её за плечи, но не было сил её успокоить.
Ирония была в том, что я не могу пообещать ей, что «всё будет хорошо».
Комнату переполнило отчаянье или чувство, очень схожее с ним. Мы не могли дать друг другу никаких обещаний, мы не могли даже сказать:
- Знаешь, Рейра, завтра надо бы съездить за город.
Потому что завтра у нас будет такое же безысходное.
Без разницы насколько сильной была любовь и чувственность, на что мы могли пойти и что мы бы могли исправить…
Не в наших силах было хоть что-то изменить.
Безысходность, безвыходность.
- Можно было бы писать. SMS или письма… и думать, что мы просто очень заняты и не можем встретиться.
- Гастрольный тур на два года, - она засмеялась и крепко обняла меня. Объятия, пожалуй, самый искренний жест.
Я смотрел на неё самым влюблённым взглядом. И я мог в любой момент ей об этом сказать. Сейчас мы могли быть тем, кто мы есть. И всего лишь немного игры, немного фальши для остальных, для прочих… что мы не знаем друг друга. Совсем немного. Это же просто для нас. А потом сообщения-сообщения… на них ведь можно выжить. Осталось только писать много песен, чтобы наверняка уехать в турне и быть жутко занятыми. Искать в толпе родной силуэт и постоянно представлять, как в будущем будет хорошо.
Рейра, давай же скажем спасибо, что будущее у нас ещё не забрали. Так же как и прошлое.
Мы всего лишь люди без настоящего.
У кого так не бывает?..
- Рейра, только обещай мне больше не плакать на сцене…
Она как-то почти улыбнулась, но глаза наполнялись слезами, и она лишь беззвучно плакала, хватаясь за мою одежду.
Дай мне тебя обнять и сказать насколько я тебя люблю.
Прокричать об этом и написать пару песен для репертуара «Blast».
Потом сыграть их только для тебя.
Но перед этим впасть в амнезию на два года.
А потом, честно, заново всё начать. Не так как сейчас. По другому.