I feel you 1

Юрию Пли­сец­ко­му че­тыр­надцать, ког­да по­яв­ля­ет­ся мет­ка, как и у всех в его воз­расте. Вос­хи­титель­ные, про­низан­ные ед­ва за­мет­ным го­лубо­ватым све­чени­ем бук­вы го­тичес­ким шриф­том сос­тавля­ют зна­комое имя чуть ни­же та­зовой кос­ти. Он гуг­лит шрифт, но так и не на­ходит пе­рево­да его обоз­на­чению. «Werfus» выг­ля­дит кра­сиво, но как-то обор­ванно, чу­жое имя в две строч­ки: «Вик­тор Ни­кифо­ров». Юра не ма­лень­кий, зна­ет поч­ти всё о сек­се в те­ории, как и мно­гие в его воз­расте, и ду­ма­ет, что мет­ки со­ул­мей­тов бу­дут очень яр­ким до­пол­не­ни­ем, от соп­ри­кос­но­вения све­тящим­ся в тем­но­те под оде­ялом, во вре­мя их с Вик­то­ром за­няти­ем лю­бовью.

Нес­мотря на свой бой­кий ха­рак­тер, он на­ив­но пред­по­лага­ет, что лю­бить его бу­дут обя­затель­но и всем сер­дцем. На­вер­ное, Ни­кифо­ров прос­то не хо­чет то­ропить со­бытия, ждёт сво­его пред­назна­чен­но­го и так же пред­вку­ша­ет их вос­со­еди­нение. Ил­лю­зии с трес­ком рас­сы­па­ют­ся, ког­да в ту же ночь Юрий ви­дит яр­кие вспыш­ки под зак­ры­тыми ве­ками: чу­жое гиб­кое те­ло, тре­ниро­ван­ное и пок­ры­тое ров­ным за­гаром, тём­ный заг­ри­вок, креп­кая зад­ни­ца, в ко­торую вхо­дит вро­де и он, но… На те­ле то­го, кто так ярос­тно вби­ва­ет­ся в дру­гого пар­ня, чуть ни­же та­зовой кос­ти при каж­дом дви­жении на­зад очень яс­но мож­но раз­ли­чить лёг­кий от­свет букв, скла­дыва­ющих­ся в из­вес­тное: «Юрий Пли­сец­кий».

Ут­ром Юра ни­чего не го­ворит, ко­сит­ся на до­воль­но­го жизнью Вик­то­ра и не зна­ет с че­го на­чать, что ска­зать, и сто­ит ли ему во­об­ще о чём-то за­икать­ся. Он ре­ша­ет по­дож­дать и пос­мотреть, что вый­дет. Ведь не мо­жет стар­ший фи­гурист не ощу­тить, что его мет­ку так и тя­нет к родс­твен­ной, по­явив­шей­ся все­го во­семь ча­сов на­зад? Не мо­жет ведь, вер­но?

В сле­ду­ющий раз его нак­ры­ва­ет в раз­де­вал­ке. В этот раз у стен­ки за­жата ка­кая-то блон­динка, он ка­жет­ся её да­же где-то ви­дел. И всё те же от­рывки, всё та же над­пись, и быс­трые, рез­кие тол­чки, сме­шан­ные с де­вичь­ими сто­нами, а та­кая зна­комая ла­донь за­жима­ет при­пух­шие от по­целу­ев гу­бы.

Юрий тер­пит, ждёт, ему уже пят­надцать, а поч­ти что ежед­невные по­хож­де­ния сво­ей по­ловин­ки за­пол­ня­ют его го­лову в са­мый не­под­хо­дящий мо­мент, да­же на тре­ниров­ках. Он од­ним толь­ко чу­дом умуд­ря­ет­ся ни­чего се­бе не сло­мать и не вы­вих­нуть, ког­да пе­ред гла­зами вста­ют об­ра­зы оче­ред­ных пас­сий Вик­то­ра, а Фель­цман тем вре­менем кри­чит, тре­буя иде­аль­но­го вы­хода из ту­лупа.

На сме­ну ожи­дания при­ходит не­годо­вание — он пос­то­ян­но ог­ры­за­ет­ся, всем гру­бит, не за­думы­ва­ясь о чу­жих чувс­твах, а за­тем нас­ту­па­ет не­пони­мание. Как так? По­чему Вик­тор его не чувс­тву­ет? По­чему он не ощу­ща­ет боль сво­его со­ул­мей­та? Что с ним не так? Хо­чет­ся с кем-то по­делить­ся, по­гово­рить с тем, у ко­го та­кое уже бы­ло и кто точ­но его не за­ложит. Раз­го­вор с Ми­лой он на­чина­ет в тот же день, под­ка­ра­улив её у вы­хода и выз­вавшись про­вес­ти до­мой, пол­ностью про­иг­но­риро­вав шо­киро­ван­ный взгляд в свою сто­рону.

— Мил, у те­бя ведь есть мет­ка, а? — Юра хо­чет на­чать из­да­лека, а по­луча­ет­ся, как обыч­но — нап­ря­мую и на­от­машь.

— Есть, — она ки­ва­ет и нем­но­го хму­рит­ся. — И у те­бя дол­жна быть, воз­раст уже. А что та­кое?

— И ты чувс­тву­ешь его эмо­ции? — иг­но­риру­ет воп­рос па­рень.

— Иног­да, — Ба­биче­ва нап­ря­га­ет­ся ещё силь­нее. — Мо­жет ска­жешь уже, что хо­тел и не бу­дешь уви­ливать?

Юра мнёт­ся, при­кусы­ва­ет ниж­нюю гу­бу и тя­жело взды­ха­ет:

— А мо­жет быть так, что со­ул­мейт те­бя не чувс­тву­ет?

Де­вуш­ка рез­ко ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, по­вора­чива­ет­ся к не­му всем те­лом и смот­рит ка­ким-то стран­ным взгля­дом, в ко­тором пле­щет­ся… Со­жале­ние? Имен­но оно, и Пли­сец­кий сра­зу по­нима­ет, что это не к доб­ру.

— Я слы­шала, что та­кое бы­ва­ет… — она за­пина­ет­ся. — У мо­их ро­дите­лей так бы­ло. Па­па не на­шёл свою родс­твен­ную ду­шу и ре­шил, что та умер­ла. По­том же­нил­ся на ма­ме, а пред­назна­чен­ная объ­яви­лась, ког­да мне бы­ло во­семь. Он прос­то не при­нял её, — лёг­кое по­жатие пле­чами, слов­но ста­ра­ет­ся сог­нать оз­ноб. — Та де­вуш­ка очень стра­дала, при­ходи­ла к нам и пла­кала, го­вори­ла, что пос­то­ян­но ви­дит ма­му и ме­ня пе­ред гла­зами, что боль­ше так не мо­жет.

Ми­ла смот­рит уже не на не­го, а ку­да-то сквозь, вдаль, и в гла­зах её та­кая пе­чаль, что Юре в по­ру ве­шать­ся от чёр­то­вого по­нима­ния. Луч­ше бы он ни­ког­да не спра­шивал, луч­ше бы он не знал.

— А па­па ни­чего не чувс­тво­вал, сколь­ко бы его не спра­шива­ли, — про­дол­жа­ет она сов­сем ти­хо. — Мы да­же уз­на­ли толь­ко че­рез год, что та де­вуш­ка умер­ла.

— Как? — в гор­ле пе­ресох­ло, и го­лос вы­ходит по­хожим на кар­канье во­рон.

— Из­ба­вилась от мет­ки.

Пли­сец­кий толь­ко ки­ва­ет и про­дол­жа­ет ид­ти впе­рёд. По поз­во­ноч­ни­ку вверх пе­реби­ра­ет мер­зки­ми лап­ка­ми страх, лип­нет к не­му и про­бира­ет­ся под ко­жу, осе­дая на внут­реннос­тях, зас­тавляя их сжать­ся. Нет, ему со­вер­шенно точ­но не сле­дова­ло это знать.

— Юр? — Ми­ла его до­гоня­ет и кла­дёт ру­ку на пле­чо. — Ты ду­ма­ешь, что от те­бя от­ка­зались?

— А я мо­гу сде­лать то же са­мое? — встреч­ный воп­рос, хо­тя он уже до­гады­ва­ет­ся ка­ким бу­дет от­вет.

— Это ра­бота­ет толь­ко в том слу­чае, ес­ли эмо­ци­ональ­ная связь не зак­ре­пилась, — и до­бав­ля­ет уже со зна­комым со­жале­ни­ем. — Прос­ти.

Боль­ше ему ни­чего не нуж­но знать. Он об­ре­чён. От это­го не из­ба­вить­ся. Те­перь до кон­ца жиз­ни тер­петь ви­дения тра­ха­юще­го всё без раз­бо­ра Вик­то­ра. Тер­петь и схо­дить с ума от раз­ди­ра­ющей ду­шу бо­ли. Юра по­нима­ет, что ес­ли бы тот не стал сра­зу же спать с кем-то дру­гим пря­мо в день его рож­де­ния, то это­го все­го мож­но бы­ло бы из­бе­жать. Они мог­ли по­гово­рить, об­су­дить, что им это не нуж­но и ра­зор­вать связь обо­юд­но, но слиш­ком поз­дно. Всё ре­шили за не­го.

На уро­вень с его воз­вы­шен­ной, да­рован­ной са­мими не­беса­ми лю­бовью, под­ни­ма­ет­ся но­вый сте­бель, пок­ры­тый свин­цо­выми ши­пами. И имя ещё не рас­крыв­ше­муся бу­тону на вит­ке — не­нависть.

Вмес­то до­ма Пли­сец­кий с твёр­дым на­мере­ни­ем всё ис­пра­вить нап­равля­ет­ся со­вер­шенно в дру­гое мес­то. Он идёт к Вик­то­ру, со­вер­шенно не ожи­дая под­ста­вы. Ког­да то­го не ока­зыва­ет­ся на мес­те, Юра го­товит­ся к оче­ред­но­му секс-ма­рафо­ну в сво­ём под­созна­нии и но­вой пор­ции бо­ли. Но это­го не про­ис­хо­дит ни ве­чером, ни ночью, ни ут­ром, а на тре­ниров­ку Ни­кифо­ров и вов­се не при­ходит. Рез­кий вспо­лох пе­ред гла­зами: па­да­ющие ле­пес­тки с ро­зовых де­ревь­ев, так прек­расно, что дух зах­ва­тыва­ет, и во­да, вез­де во­да, он прак­ти­чес­ки то­нет. Вы­ныри­ва­ет из ви­дения и бе­жит к Яко­ву, ко­торый не мо­жет дать вра­зуми­тель­но­го от­ве­та, толь­ко злит­ся не пой­ми на что и ма­шет ру­кой:

— На хуй по­шёл твой Ни­кифо­ров!

Кар­ти­на вы­рисо­выва­ет­ся не сра­зу, толь­ко уже бли­же к ве­черу уда­ёт­ся уз­нать, что Вик­тор бро­сил всё и у­ехал чёрт зна­ет ку­да и хрен пой­ми за­чем. Но Юра не был бы со­бой, ес­ли б не уз­нал. В ко­торый раз за двое су­ток он прок­ли­на­ет своё лю­бопытс­тво и же­лание до­копать­ся до ис­ти­ны, по­тому что его воз­люблен­ный, его со­ул­мейт, ко­торо­го он жаж­дет и поч­ти так же силь­но пре­зира­ет, умо­тал в Япо­нию, о чём сви­детель­ству­ют не­ос­то­рож­ные фо­то в ин­стаг­рам. Пос­лав всё нах­рен, Юрий ле­тит за ним. Прос­то по­тому что так на­до, так пра­виль­но, и мо­жет сам се­бе не приз­на­ет­ся, но так силь­но хо­чет­ся быть ря­дом со сво­ей по­ловин­кой.

Уже в Ха­сецу он по­нима­ет нас­коль­ко иди­от­ская эта идея. Его не ждут, его не хо­тят ни ви­деть, ни знать, хоть вто­рое и не оз­ву­чено. Вик­тор толь­ко смот­рит на не­го как-то стран­но, с при­щуром и де­лан­ным рав­но­души­ем, под ко­торым пло­хо скры­ва­емое раз­дра­жение. Пли­сец­ко­го это бе­сит до не­воз­можнос­ти, но он уп­ря­мо ждёт, пы­та­ет­ся улу­чить мо­мент, ког­да они ос­та­нут­ся вдво­ём и смо­гут на­конец об­го­ворить про­ис­хо­дящее. Толь­ко всё при­выч­но идёт по пиз­де.

— Ты же зна­ешь, что я — твой со­ул­мейт, — не воп­рос, ут­вер­жде­ние, про­из­не­сён­ное сор­ванным го­лосом на зад­нем дво­рике он­сэ­на.

Ни­кифо­ров толь­ко хмы­ка­ет, от­тря­хива­ет по­лы юка­ты, что на­дел пос­ле ку­пания, и скла­дыва­ет ру­ки на гру­ди, вы­жидая.

— По­чему ты ме­ня не приз­на­ёшь? — уп­ря­мит­ся Юрий. — Раз­ве ты не чувс­тву­ешь?

Вик­тор не­поко­лебим, слег­ка скло­ня­ет го­лову в сто­рону пар­ня, но мол­чит, и тот не сра­зу по­нима­ет по­чему. Толь­ко ког­да он слы­шит лёг­кий шо­рох за спи­ной и ог­ля­дыва­ет­ся, встре­ча­ясь взгля­дом с не­лов­ко пе­реми­на­ющим­ся Юри, до не­го до­ходит, что тот слы­шал его приз­на­ние.

— А ты ка­кого хе­ра за­ришь­ся на чу­жое?! — злость бе­рёт верх, вып­лёски­ва­ясь на слу­чай­но­го сви­дете­ля их раз­го­вора.

— Он ни в чём не ви­новат, — на­конец по­да­ёт го­лос муж­чи­на и до­бав­ля­ет: — Ос­тань­ся, — ког­да ви­дит, что япо­нец хо­чет уй­ти.

— Ка­кого он дол­жен ос­та­вать­ся? — Юра с тру­дом сдер­жи­ва­ет се­бя, что­бы не сор­вать­ся на крик, и бук­валь­но це­дит каж­дое сло­во. — Это меж­ду на­ми, ему тут не мес­то.

— Я пой­ду, — по­рыва­ет­ся ис­чезнуть из-под не­нави­дяще­го взгля­да рус­ско­го маль­чиш­ки Ка­цуки. — Юрио прав, это де­ло толь­ко меж­ду со­ул­мей­та­ми.

— Вот и ва­ли, — ры­чит блон­дин, обо­рачи­ва­ясь к сво­ей па­ре. — Вик­тор…

— Мы не мо­жем быть родс­твен­ны­ми ду­шами, — об­ру­ба­ет тот, не сво­дя глаз с но­вого про­теже. — Я те­бя не чувс­твую.

— По­тому что ты от­ка­зал­ся от ме­ня! — не вы­дер­жи­ва­ет Пли­сец­кий. — Как ты мог! Ты да­же не по­пытал­ся!

Он вздра­гива­ет и за­тыка­ет­ся. По­тому что тот взгляд, ко­торым его толь­ко что оки­нул Вик­тор, ку­да крас­но­речи­вее лю­бых слов. Он слов­но го­ворит, из­де­ва­ясь: «Поп­ро­бовать? С то­бой? Ты в сво­ём уме, ре­бёнок?», и от­ча­яние за­тап­ли­ва­ет его с го­ловой. Один толь­ко хо­лод, сплош­ной лёд в род­ных ему гла­зах, ни кап­ли ви­ны или по­нима­ния. Юра не за­меча­ет уже, что тёз­ка по­кинул их, всё, что он ви­дит — не­доволь­ство на прек­расном ли­це Ни­кифо­рова с лёг­ким на­лётом от­вра­щения.

— Прос­то обор­вал связь, от­вернул­ся, — на ав­то­мате шеп­чет па­рень, — не за­хотел при­нять и по­чувс­тво­вать хоть что-то, — су­дорож­ный вздох. — За что ты так со мной, Вить?

— Я про­бовал, — ре­ша­ет­ся тот.

— Ког­да? Ког­да ты, чёрт те­бя по­бери, про­бовал? В день мо­его че­тыр­надца­тиле­тия, ког­да тра­хал то­го брю­нета?!

Вик­тор хму­рит­ся, ви­димо по­нимая к че­му идёт раз­го­вор, но не ре­ша­ет­ся прер­вать чу­жое от­кро­вение.

— Я ведь ви­дел! Я всё ви­дел! Каж­до­го и каж­дую, как прок­ля­тый ка­лей­дос­коп! Од­но удо­воль­ствие и ни­какой бо­ли! В то вре­мя, как я… Как мне…

Го­лос окон­ча­тель­но за­тиха­ет, а паль­цы рук под­ра­гива­ют, и Юра не зна­ет при­чины, да­же не хо­чет ра­зоб­рать­ся. Он опус­ка­ет го­лову, что­бы соб­рать­ся с си­лами и до­вес­ти на­чатое до кон­ца.

— Ты мог бы по­дож­дать нес­коль­ко ча­сов, не умер бы от воз­держа­ния. Тог­да и я сей­час был бы сво­боден, а не наб­лю­дал за тво­ей жизнью, как за сплош­ной пор­ну­хой, — он вски­дыва­ет­ся, рас­прям­ля­ет пле­чи и смот­рит сме­ло, уве­рен­но, гла­за в гла­за. — Эта связь — твоя от­ветс­твен­ность, Вить. Ты ви­новат — те­бе раз­гре­бать.

— И что ты пред­ла­га­ешь? — слов­но яд сте­ка­ет по каж­до­му сло­гу.

— Да­вай поп­ро­бу­ем, — се­кун­дная не­уве­рен­ность. — Со­еди­нить на­ши мет­ки?

Выш­ло жал­ко, он зна­ет, но по-дру­гому не по­лучи­лось бы и с со­того ра­за. Юра прак­ти­чес­ки пред­ла­га­ет ему все­го се­бя от и до, пре­дос­тавля­ет пол­ный дос­туп и да­ёт раз­ре­шение на все зап­ре­ты — толь­ко бы взял. Вик­тор вски­дыва­ет воп­ро­ситель­но бровь, а за­тем по­нима­юще хмы­ка­ет.

— Лад­но, поп­ро­бу­ем.

От это­го прос­то­го сог­ла­сия сер­дце в гру­ди юно­ши де­ла­ет куль­бит и за­ходит­ся бе­шеным сту­ком от не­верия. Пред­вку­шение за­пол­ня­ет каж­дый мил­ли­метр его хруп­ко­го те­ла, раз­жи­гая внут­ри не­обыч­ный огонь, пря­мо там на двух рос­тках, тес­но пе­реп­ле­тён­ных люб­ви и не­навис­ти. Всё по­лыха­ет, ре­вёт и рвёт­ся на­ружу, ког­да сам не­пов­то­римый Ни­кифо­ров, при­тяги­ва­ет его бли­же за пле­чи и от­во­дит в дом, в от­ве­дён­ную блон­ди­ну ком­на­ту.

Юра ждёт лас­ки, жаж­дет её каж­дой кле­точ­кой ес­тес­тва, но не до­жида­ет­ся да­же лёг­ко­го по­целуя. Вик­тор от­ма­хива­ет­ся от не­го, ког­да тот тя­нет­ся навс­тре­чу, что­бы на­конец за­печат­леть при­кос­но­вение гу­бами, и су­хо бро­са­ет од­но лишь:

— Не дёр­гай­ся, — а по­том, по­думав, — и не ме­шай.

Он под­чи­ня­ет­ся, прос­то по­тому что так ска­зал его лю­бимый, по­тому что все мыс­ли и собс­твен­ные же­лания ис­чезли в тот мо­мент, ког­да его уло­жили, до­воль­но бе­реж­но, на та­тами и тёп­лые ла­дони плав­но ог­ла­дили вдоль по бо­кам. Юра те­ря­ет­ся от са­мого осоз­на­ния бли­зос­ти сво­его пред­назна­чен­но­го, пы­та­ет­ся уло­вить хо­тя бы его взгляд, но не вы­ходит, и да­же не за­меча­ет, ког­да ос­та­ёт­ся пол­ностью об­на­жён­ным ле­жать под са­мым же­лан­ным для не­го че­лове­ком в це­лой все­лен­ной.

Ког­да Вик­тор вхо­дит в раз­ра­ботан­ное и по­дат­ли­вое нут­ро — мет­ки соп­ри­каса­ют­ся, ис­крят­ся: Юри­на — го­рит и пла­вит­ся, чу­жая от­да­ёт ар­кти­чес­ким хо­лодом. Бук­вы трут­ся друг о дру­га, от­да­ва­ясь пуль­са­ци­ей по все­му те­лу, за­давая лишь им од­ним из­вес­тный ритм. Дви­жения быс­трые, но плав­ные, глу­бокие, от ко­торых весь воз­дух из лёг­ких ра­зом вы­шиба­ет, на­пол­няя их вза­мен та­ким об­жи­га­ющим мо­розом, что ка­жет­ся, буд­то со­суды вот-вот рас­кро­шат­ся на ос­колки. Толь­ко Юра не чувс­тву­ет чу­жого удо­воль­ствия, не ви­дит пе­ред гла­зами кар­ти­нок со сво­им учас­ти­ем, и не ощу­ща­ет ни­чего, кро­ме бо­ли, нес­мотря на то, что пар­тнёр де­ла­ет всё с мак­си­маль­ной ос­то­рож­ностью и ак­ку­рат­ностью.

Толь­ко как пе­чёт, раз­ры­ва­ясь, имя на его бед­ре, как раз­би­ва­ют­ся его чувс­тва о лёд Ни­кифо­рова, как вы­вора­чива­ет внут­реннос­ти, и как дот­ле­ва­ет по­гиба­ющий от кор­ня до вер­ши­ны от­росток люб­ви в са­мом его сер­дце, ус­ту­пая всё прос­транс­тво в еди­нов­лас­тное вла­дение ши­пас­то­го по­бега. Вик­тор ни ра­зу не це­лу­ет его, не ка­са­ет­ся боль­ше, чем не­об­хо­димо для их удобс­тва, не ста­ра­ет­ся быть неж­ным и не прит­во­ря­ет­ся. Он не ос­тавля­ет ни еди­ного сле­да на раз­го­рячён­ной ко­же, да­же ма­лей­ше­го си­няка или ца­рапи­ны. Те­ло Юры — чис­тый лист, ос­квер­нённый из­нутри са­мым от­вра­титель­ным чувс­твом, ко­торое мо­жет толь­ко быть, и ему нет наз­ва­ния.

Муж­чи­на до­водит его до раз­рядки, но дол­жно­го об­легче­ния это не при­носит. Сам отс­тра­ня­ет­ся, не об­ра­щая вни­мания на свой сто­як, буд­то это не он сей­час вры­вал­ся в рас­крыв­ше­гося ему пар­ня. Опус­ка­ет­ся на ко­лени, кла­дёт ла­донь на ще­ку блон­ди­на и, впер­вые за весь ве­чер, прос­то гла­дит, поч­ти что лю­бов­но. Это­го Юра вы­нес­ти не мо­жет. Сво­рачи­ва­ет­ся в клу­бок, жму­рит­ся, ку­са­ет гу­бы, но не по­луча­ет­ся у не­го сдер­жать рву­щи­еся на­ружу слё­зы. И он пла­чет так, как ни­ког­да не пла­кал, мол­ча, сот­ря­са­ясь всем те­лом и не ви­дя ни­чего пе­ред со­бой. На сер­дце так пар­ши­во и пус­то, слов­но из не­го выт­ра­хали са­мую ду­шу. Ху­же все­го то, что у не­го нет сил отс­тра­нить­ся от пос­ледней лас­ки сво­его со­ул­мей­та.

— Те­перь ты зна­ешь, как от­вра­тите­лен секс без люб­ви, — вы­дыха­ет Ни­кифо­ров поч­ти что с со­жале­ни­ем. — Да­же ес­ли мы уго­това­ны друг дру­гу судь­бой — без неё нич­то не име­ет зна­чения.

Боль­ше он не го­ворит ни­чего, под­ни­ма­ет­ся, за­пах­нув по­лы япон­ско­го ха­лата, ко­торый да­же и не по­думал снять за всё это вре­мя, и вы­ходит из ком­на­ты. А Юра прос­то не мо­жет пе­рес­тать ры­дать. Он за­тыка­ет се­бе рот ру­кой, сжи­ма­ет че­люс­ти на за­пястье, зах­лё­быва­ет­ся сле­зами, из­во­рачи­ва­ясь на прос­ты­не. Боль. Кро­ме неё не ос­та­лось ни­чего со­вер­шенно. Всё, что бы­ло сде­лано — зря и в пус­тую. Те­перь он нав­сегда ос­та­нет­ся при­вязан­ным и не­люби­мым.

«Но ведь я люб­лю те­бя!» — так и не раз­да­ёт­ся в от­вет.

Ис­те­рика от­сту­па­ет толь­ко к ут­ру. Пли­сец­кий со­вер­шенно не­доб­ро­совес­тно от­ка­тыва­ет тре­ниров­ки, поч­ти как обыч­но ши­пит на ок­ру­жа­ющих и уви­лива­ет от лю­бого воз­можно­го при­кос­но­вения со сто­роны пя­тик­ратно­го чем­пи­она. Он бо­ит­ся, что ес­ли сно­ва ощу­тит то­го хо­тя бы на се­кун­ду, то рух­нет на ко­лени и бу­дет умо­лять при­нять его хоть бы как, пусть да­же на вто­рос­те­пен­ную, пусть треть­есор­тную роль в жиз­ни Ни­кифо­рова. От­да­ля­ет­ся нас­толь­ко, нас­коль­ко это воз­можно в од­ном до­ме и на сов­мес­тных за­няти­ях. По­тому, ког­да ви­дит эрос «ка­цудо­на», сра­зу по­нима­ет, что про­иг­рал по всем фрон­там, да­же на лю­бимом поп­ри­ще.

Уже в са­молё­те, не­задол­го до при­зем­ле­ния в Рос­сии, пе­ред гла­зами Юры вспы­хива­ют кар­тинки сму­щён­но­го Ка­цуки, сто­нуще­го, за­цело­ван­но­го, в рос­сы­пи от­ме­тин, ос­тавлен­ных его по­ловин­кой. Ши­пы вон­за­ют свои ос­трые иг­лы в рёб­ра, ста­ра­ясь про­тара­нить нас­квозь, а бу­тон на кон­це не­тер­пе­ливо под­ра­гива­ет, го­товясь рас­пустить­ся. Лю­бовь, пе­решед­шая в не­нависть, лю­бовь, на­вязан­ная ему са­мой жизнью, тран­сфор­ми­ру­ет­ся в пол­ное аб­со­лют­ное нич­то.

Он го­нит прочь ви­дения, си­дя на зад­нем си­дении в так­си, и ма­терит­ся сквозь зу­бы, прок­ли­ная вы­нос­ли­вость Вик­то­ра. Ко­торый это уже по счё­ту раз? Да­же не счи­та­ет. Те­перь его тош­нит от од­но­го толь­ко ви­да ка­рих уз­ких глаз и тём­но­го вих­ра во­лос. Юра ду­ма­ет, что ещё нес­ко­ро смо­жет нор­маль­но смот­реть на ази­атов, ес­ли эта пыт­ка бу­дет пов­то­рять­ся ежед­невно, и тем вре­менем по­луча­ет впол­не зас­лу­жен­ных лю­лей от Фель­цма­на. Тот на удив­ле­ние быс­тро от­хо­дит и го­ня­ет его с ут­ра до но­чи, на­пол­ненной жес­то­чай­шей пыт­кой для од­но­го единс­твен­но­го зри­теля.

Юрию уже поч­ти всё рав­но, по край­ней ме­ре так се­бя убеж­да­ет, ког­да приб­ли­жа­ет­ся фи­нал Гран-при. Бар­се­лона да­рит ему мни­мое ус­по­ко­ение в ви­де луч­ше­го дру­га, уни­каль­но­го в сво­ём ро­де че­лове­ка с во­левым ха­рак­те­ром и не­поко­леби­мой стой­костью, сво­еоб­разным им­му­ните­том к склоч­ности и злос­ло­вию. В Ота­бека он ве­рит так, как не ве­рил ни­ког­да в се­бя, за не­го бо­ле­ет боль­ше, чем за ко­го-ли­бо в сво­ей жиз­ни, по­тому что ка­зах не дёр­га­ет­ся, не отс­тра­ня­ет­ся и не ле­зет в ду­шу без ва­зели­на, ког­да Пли­сец­ко­го нак­ры­ва­ют оче­ред­ные бляд­ские кар­тинки из жиз­ни, — чи­тай­те пор­но­филь­ма, — его пред­ре­чён­но­го.

Мо­лодое да­рова­ние, на­деж­да всея Ру­си хмы­ка­ет, ед­ва ли не да­вит­ся со­ком за зав­тра­ком и от­кры­то сме­ёт­ся, прик­ры­вая ли­цо ла­донью. Ал­тын толь­ко за­бира­ет из его ру­ки ста­кан, что­бы тот не рас­плес­кал всё на стол, и ждёт, ког­да друг ус­по­ко­ит­ся, не за­думы­ва­ясь да­же, от­пи­ва­ет чу­жой на­питок. Для них за па­ру дней это ста­ло нор­мой — де­лить всё на дво­их. Юрий, от­сме­яв­шись, под­ни­ма­ет на не­го сов­сем не­адек­ватные в собс­твен­ной ве­сёлос­ти гла­за и вы­дыха­ет:

— Пред­став­ля­ешь, Бек, он ему из­ме­ня­ет, — и сно­ва прыс­ка­ет со сме­ху.

Ота­бек не бе­рёт­ся вы­яс­нять кто ко­му из­ме­ня­ет, по­тому что до­гады­ва­ет­ся о при­чинах рез­ких по­мут­не­ний блон­ди­на, и крат­ко, ед­ва за­мет­но ки­ва­ет, мол, по­нял, бы­ва­ет. Од­на­ко сло­ва вы­рыва­ют­ся рань­ше, чем он ус­пе­ва­ет хо­рошень­ко их об­ду­мать.

— Ты не­нави­дишь это­го че­лове­ка?

— Ко­го? — мгно­вен­но ус­по­ка­ива­ет­ся Юра.

— То­го, с кем сей­час твой со­ул­мейт.

Ка­жет­ся, воп­рос ста­вит Пли­сец­ко­го в ту­пик. Он при­выч­ным жес­том за­кусы­ва­ет ниж­нюю гу­бу, про­водит паль­ца­ми по вис­ку, сгла­живая рас­трё­пан­ные во­лосы, и на­конец от­ри­цатель­но ка­ча­ет го­ловой.

— Мог бы, учи­тывая, как час­то его ви­жу, но нет. Мне его да­же жал­ко.

Па­уза за­тяги­ва­ет­ся, Ота­бек ус­пе­ва­ет пол­ностью до­пить чу­жой сок, но взгля­да не от­ры­ва­ет. В этом он весь — уми­рот­во­рён­ность и спо­кой­ствие. «Толь­ко спо­кой­ствие», — го­лосом Кар­лсо­на от­да­ёт­ся в го­лове Юры и он в ко­торый раз удив­ля­ет­ся то­му, как дер­жит се­бя ка­зах, ведь у не­го то­же дол­жна быть па­ра. Хо­тя есть ве­ро­ят­ность, что у них всё нор­маль­но или они прос­то ещё не встре­тились, не так ли?

— Осо­бен­но, ес­ли учесть с кем, — вы­деля­ет го­лосом пос­леднее, — ему из­ме­нили, то тут толь­ко жа­леть и жа­леть, — нес­во­ев­ре­мен­но за­кан­чи­ва­ет он мысль, а по­том и вов­се ре­ша­ет сме­нить те­му. — Ты же при­едешь ко мне, ну, как-ни­будь, в гос­ти.

— При­еду, — убеж­да­ет од­ним лишь сло­вом Ал­тын, ведь он свои обе­щания всег­да сдер­жи­ва­ет, без сом­не­ний.

Юра бук­валь­но за­ража­ет­ся чу­жим хлад­нокро­ви­ем, пи­та­ет­ся им и поч­ти не про­яв­ля­ет нер­вознос­ти. Прав­да это не по­мога­ет ему удер­жать­ся от кол­костей в сто­рону ок­ру­жа­ющих, в осо­бен­ности дос­та­ёт­ся Джей-Джею, нес­час­тно­му Ка­цуки и прес­ло­вуто­му Ни­кифо­рову, про­ходя ми­мо ко­торо­го он не мо­жет не вы­дать, что-то вро­де:

— Ви­тя — звез­да пор­нтю­ба!

И, за­метив ря­дом дру­гого зна­комо­го фи­гурис­та, на чис­то рус­ском до­бива­ет без зад­ней мыс­ли:

— Ми­мо до­ма Джа­комет­ти, Вить, без шу­ток не хо­ди! То ли хуй ему при­сунь ты, то ли жо­пу по­кажи!

Вы­раже­ние ли­ца са­мого Ни­кифо­рова в этот мо­мент бес­ценно, а Юра, уха­хаты­ва­ясь, убе­га­ет как мож­но даль­ше. Он ощу­ща­ет се­бя сов­сем ре­бён­ком, буд­то и не бы­ло вся­ких там ме­ток и об­ре­чён­ной свя­зи, но по­нима­ет, что при­чиной то­му — по­теря са­мо­об­ла­дания, с та­ким тру­дом об­ре­тён­но­го за вре­мя, про­ведён­ное вда­ли от родс­твен­ной ду­ши. Вот оно и вы­ража­ет­ся в рез­кой сме­не нас­тро­ений и глу­пых не­моти­виро­ван­ных пос­тупках, но кон­тро­лиро­вать се­бя он не мо­жет, ведь ему все­го ***над­цать.

Во­лю сво­им ис­тинным чувс­твам Пли­сец­кий да­ёт лишь еди­нож­ды. На фи­нале в са­мом кон­це, выс­ту­пая пос­ледним, он раз­ры­ва­ет ок­ру­жа­ющее прос­транс­тво сво­ей не­объ­ят­ной болью. Про­пус­ка­ет всё че­рез се­бя сно­ва и сно­ва, да­ёт упить­ся ею ос­таль­ным, и не ви­дит ни­чего, сов­сем-сов­сем, од­но лишь бе­лое ма­рево, из­редка рас­се­ка­емое сла­быми го­лубы­ми вспо­лоха­ми, поч­ти та­кими же, как вы­веден­ное имя с фа­мили­ей на его собс­твен­ном те­ле. Му­зыка за­кан­чи­ва­ет­ся и он па­да­ет на ко­лени, па­да­ет и сно­ва пла­чет, так горь­ко и от­ча­ян­но, толь­ко все при­нима­ют это за пе­ренап­ря­жение или слё­зы ра­дос­ти, а Юра кля­нёт­ся се­бе, что это в пос­ледний раз.

Об­легче­ние ему не при­носит ни зо­лотая ме­даль на гру­ди, ни ру­ка Ота­бека на пле­че, ни зат­равлен­ный взгляд япон­ской кот­ле­ты, что воп­ре­ки все­му и вся ро­дилась че­лове­ком. Сер­дце всё то же, чувс­тва всё те же, как ты их не на­зывай и пы­тай­ся скрыть. Ес­ли две ду­ши свя­заны — это нав­сегда, да­же ког­да од­на из них от­верну­лась от дру­гой. Крат­кая, но ис­крен­няя улыб­ка Вик­то­ра в его сто­рону до­роже лю­бой наг­ра­ды, толь­ко он уже ни во что и ни­чему не ве­рит.

Воз­вра­щение на ро­дину дей­стви­тель­но три­ум­фаль­ное. Ещё бы, та­кой мо­лодой, та­кой та­лан­тли­вый, уже ре­корд­смен. Все, кто уме­ет пе­чатать и ма­ло-маль­ски ин­те­ресу­ет­ся спор­том, пи­шут толь­ко про Юрия Пли­сец­ко­го, про их тиг­ра, с за­мор­ской по­дачи — фею. Но Юре уже от­кро­вен­но пле­вать. Он не да­ёт се­бе пе­редыш­ки, сно­ва ки­да­ет­ся в тре­ниров­ки, как в омут с го­ловой, из ко­торо­го его наг­лым об­ра­зом вы­дёр­ги­ва­ет по­ряд­ком под­на­торев­шая па­роч­ка Ни­кифо­ров-Ка­цуки. «Два де­била — это си­ла!» — ду­ма­ет под­росток и по­сыла­ет их край­не неп­ри­лич­ным жес­том.

К все­об­ще­му удив­ле­нию, Яков при­нима­ет блуд­но­го сы­на об­ратно вмес­те с его по­допеч­ным. Вел­ком ту рашн фэй­риc пер­со­нал хэлл, блять! Те­перь он их ви­дит поч­ти круг­лые сут­ки: днём — на тре­ниров­ках, ночью — на об­ратной сто­роне век. Прав­да иног­да кар­ти­на раз­бавля­ет­ся и Юра ви­дит то, от че­го да­же ему хо­чет­ся по­дой­ти к япон­цу и пох­ло­пать об­на­дёжи­ва­юще по спи­не. Сам он дав­но сми­рил­ся, а вот Юри дей­стви­тель­но жаль. Ка­цуки тре­ниру­ет­ся ря­дом на кат­ке, от­ра­баты­ва­ет прог­рамму, из­редка ще­беча что-то о том, как не хо­чет под­вести Вик­то­ра, и что ста­ра­ет­ся толь­ко для не­го. А сам Пли­сец­кий в этот мо­мент ло­вит об­ра­зы прог­ну­той блед­ной спи­ны, тон­кой та­лии и свет­лых во­лос. Ви­дит всё, как буд­то это про­ис­хо­дит лич­но с ним, и ни ра­зу не па­да­ет, да­же не ос­ту­па­ет­ся. Он дей­стви­тель­но сми­рил­ся и при­вык.

Всё ча­ще под Ни­кифо­ровым ока­зыва­ют­ся пос­то­рон­ние блон­динки и блон­ди­ны, всё ре­же — Ка­цуки. Юра за­меча­ет, что тот сов­сем сни­ка­ет, ста­новит­ся рас­се­ян­ным, та­ким же, как тог­да при пер­вой их встре­че — за­битым оч­ка­риком, и ему са­мому от это­го по­чему-то горь­ко. Он ста­ра­ет­ся не ду­мать о том, что со­бира­ет­ся сде­лать, до­жида­ет­ся, ког­да Вик­тор за­ходит в пус­тую раз­де­вал­ку, прос­каль­зы­ва­ет сле­дом и зак­ры­ва­ет дверь, прис­ло­ня­ясь к ней спи­ной.

— Хва­тит, Вить, — и го­лос сов­сем не дро­жит.

— Что та­кое, ко­тёнок? — да­же на­еди­не чем­пи­он креп­ко дер­жит свою са­мую лю­бимую мас­ку.

— Прек­ра­щай над ним из­де­вать­ся, — он слег­ка хму­рит­ся. — Ты зна­ешь о чём я.

— Я знаю, — сни­ма­ет ру­баш­ку муж­чи­на, — ты зна­ешь, — на­тяги­ва­ет тре­ниро­воч­ную фут­болку, — а он зна­ет?

— Зна­ет.

— Ты ска­зал?

— Нет, — Юра да­же удив­ля­ет­ся воп­ро­су. — Он не иди­от, Вить. И так всё по­нят­но, толь­ко ты ни­чер­та не по­нима­ешь.

— Он мол­чит, зна­чит всё ус­тра­ива­ет.

Ни­кифо­ров пе­ре­оде­ва­ет брю­ки, гла­за не­наро­ком цеп­ля­ют­ся за то мес­то, где дол­жна быть мет­ка. Юрий при­кусы­ва­ет ще­ку из­нутри, зас­тавляя се­бя пос­мотреть в ли­цо со­бесед­ни­ку.

— А те­бя ус­тра­ива­ет?

В пер­вый раз в жиз­ни Пли­сец­кий ви­дит это — рас­те­рян­ный взгляд, зас­тигну­тый врас­плох. Да­же так… Он ус­ме­ха­ет­ся, с лёг­костью от­талки­ва­ет­ся от две­ри.

— По­думай над мо­ими сло­вами, — и вы­ходит, ос­тавляя оп­по­нен­та в сме­шан­ных чувс­твах.

С это­го дня ма­рафон «пок­рыть всё свет­ло­воло­сое в этом го­роде» за­кан­чи­ва­ет­ся и Юра поч­ти об­легчён­но вы­дыха­ет. Вот толь­ко но­вых кад­ров с ка­цудо­ном в глав­ной ро­ли не по­яв­ля­ет­ся. Тут и ту­пому ста­нет по­нят­но — проб­ле­мы в рус­ско-япон­ском раю на ли­цо. Это вре­мен­ное за­тишье при­носит столь же­лан­ный по­кой в ду­шу юно­го фи­гурис­та. По­ка на своё шес­тнад­ца­тиле­тие, справ­ля­емое ис­клю­читель­но в кру­гу лю­бимо­го де­душ­ки, он сно­ва ви­дит уже при­выч­ное смуг­лое те­ло, те же гла­за, чёр­ные во­лосы, и до бле­воты счас­тли­вое вы­раже­ние ли­ца. На сле­ду­ющей об­щей тре­ниров­ке Юра прос­то кон­ста­тиру­ет во все­ус­лы­шание факт:

— По­мири­лись.

Ка­цуки сму­ща­ет­ся, как всег­да опус­ка­ет го­лову, буд­то пы­та­ет­ся най­ти что-то очень важ­ное на глад­кой ле­дяной по­вер­хнос­ти. «Свою со­весть», — мыс­ленно ре­ша­ет Пли­сец­кий и про­дол­жа­ет за­нятие, убеж­дая се­бя с каж­дым дви­жени­ем, что ему всё рав­но. Толь­ко, будь всё не­лад­но, это чис­той во­ды ложь.

Он уме­ет улы­бать­ся так, что дру­гие ве­рят, учил­ся на наг­лядном при­мере у луч­ше­го из прит­ворщи­ков. По­тому, ког­да Юри утя­гива­ет его в пе­реры­ве на раз­го­вор и на­чина­ет нес­ти чушь, па­рень тя­нет края губ так ис­крен­не, что сам поч­ти ве­рит, и ки­ва­ет, блять, ки­ва­ет. «Да-да, ко­неч­но, ка­цудон, всё нор­маль­но, по­дума­ешь, ты прос­то тра­ха­ешь­ся с мо­им со­ул­мей­том, с кем не бы­ва­ет, всё от­лично, всё за­ебись», — да­же мыс­ленно пов­то­ря­ет каж­дое ска­зан­ное сло­во, а сталь­ной цве­ток внут­ри не­го рас­кры­ва­ет­ся всё боль­ше, вы­пус­кая из пле­на сво­их ле­пес­тков ядо­витый газ под наз­ва­ни­ем «рев­ность».

Пол­го­да про­лета­ют, как один день. Один дол­банный день сур­ка. Вик­тор на удив­ле­ние добр, час­то ста­ра­ет­ся не­наро­ком кос­нуть­ся, лиш­ний раз об­нять или пох­ва­лить, Ка­цуки всё та­кой же скуч­ный и тош­нотвор­но веж­ли­вый со сво­ей не­понят­но от­ку­да взяв­шей­ся за­ботой, один толь­ко Яков стан­дар­тно сып­лет обе­щани­ями выр­вать но­ги и за­сунуть ту­да, где им са­мое мес­то, по­тому что у его по­допеч­ных из зад­ни­цы, по его сло­вам, рас­тут хуи, ко­торы­ми они пе­реби­ра­ют по ль­ду, на­зывая се­бя фи­гурис­та­ми.

Приб­ли­жа­юща­яся осень тёп­лым вет­ром за­носит счас­тли­вую но­вость с юга. Ал­тын при­ез­жа­ет. Это со­бытие вно­сит раз­но­об­ра­зие в скуч­ную жизнь и кис­лую фи­зи­оно­мию Пли­сец­ко­го, ожив­ля­ет по­луч­ше мо­лодиль­ных яб­лок, ед­ва не при­водя в вос­торг. Его эн­ту­зи­азм раз­де­ля­ет толь­ко Ми­ла, ко­торой ка­зах всег­да был сим­па­тичен. Чис­то, как че­ловек, ко­неч­но же, ведь у неё есть родс­твен­ная ду­ша, что она не за­быва­ет уточ­нить. Каж­дый раз уточ­ня­ет и это нем­но­го нас­то­ражи­ва­ет.

А Юра прос­то рад. Очень-очень рад. Ря­дом с дру­гом он поч­ти не за­меча­ет боль, ту са­мую, что въ­елась в не­го, за­села внут­ри, рас­простра­нилась по каж­дой кле­точ­ке, каж­до­му ато­му, с ко­торой он про­сыпа­ет­ся и за­сыпа­ет ежед­невно на про­тяже­нии поч­ти что трёх лет. Счи­та­ет дни до при­ез­да Ота­бека, пред­вку­шая же­лан­ную пус­то­ту в мыс­лях и сво­боду, да­рован­ную ди­ким рё­вом бай­ка и быс­трой ез­дой за на­дёж­ной спи­ной. По­тому, ког­да они на­конец встре­ча­ют­ся пос­ле дол­гой раз­лу­ки, он впе­чаты­ва­ет­ся в воз­му­жав­шую фи­гуру со всей си­лы, прак­ти­чес­ки при­липа­ет и от­ка­зыва­ет­ся от­ли­пать до са­мого до­ма.

Ес­тес­твен­но, Ал­ты­на по­селя­ет Юра у се­бя, всё рав­но жи­вёт по­ка один. Те­перь ноч­ные кош­ма­ры ста­новят­ся не так страш­ны, ведь мож­но прос­то по­дой­ти к ди­вану, где ле­жит ка­зах, под­ви­нуть, лечь ря­дом и об­нять креп­ко-нак­репко, до хрус­та в рёб­рах, до нех­ватки кис­ло­рода, и ощу­тить мол­ча­ливую под­дер­жку.

— Бек всё по­нима­ет! — хвас­та­ет­ся Юрий.

— Бе­ка де­ла­ет по-дру­гому, — хму­рит­ся он.

— У Бе­ки по­луча­ет­ся луч­ше, — фыр­ка­ет.

И со­вер­шенно не по­нима­ет по­чему на не­го злят­ся, да и по­нимать не хо­чет, по­ка Ба­биче­ва име­ет не­ос­то­рож­ность по­ин­те­ресо­вать­ся в при­сутс­твии Вик­то­ра не яв­ля­ет­ся ли Ота­бек его, Юры, со­ул­мей­том. Пли­сец­кий да­вит­ся во­дой, за­ходит­ся каш­лем и шо­киро­вано смот­рит на под­ру­гу, слов­но ви­дит впер­вые, а за­тем бе­рёт се­бя в ру­ки, рас­тя­гива­ет рот в са­мой ши­рокой улыб­ке из лич­но­го ар­се­нала и на­халь­но вы­да­ёт:

— А что, ес­ли и так?

Ми­ла не зна­ет, что ему от­ве­тить, толь­ко хло­па­ет рес­ни­цами, а сто­ящий ря­дом Ни­кифо­ров чер­ты­ха­ет­ся и ку­да-то ухо­дит. Один толь­ко япо­нец мол­чит и ста­новит­ся ещё бо­лее мрач­ным, чем в пос­леднее вре­мя. Юре пле­вать, он со­бой до­волен, да­же во­оду­шев­лён про­из­ве­дён­ным фу­рором и поч­ти уве­рен, что зав­тра об этом бу­дут го­ворить аб­со­лют­но все, кто име­ет хо­тя бы кос­венное от­но­шение к их уз­ко­му кру­гу. Он пе­ре­оде­ва­ет­ся, со­бира­ет сум­ку и нап­равля­ет­ся к Яко­ву, что­бы пос­та­вить пе­ред фак­том — на се­год­ня тре­ниров­ка окон­че­на, у ме­ня важ­ные де­ла с очень важ­ным че­лове­ком.

На под­хо­де к тре­нер­ской он раз­ли­ча­ет зна­комый го­лос, но не ус­пе­ва­ет ус­лы­шать, что имен­но го­ворит Вик­тор, за­то яс­но раз­би­ра­ет сло­ва, ска­зан­ные то­му в от­вет:

— Ес­ли ра­зор­вал связь — об­ратно её уже не вос­ста­новить, Вить. Это нав­сегда.

Да­мок­лов меч опус­ка­ет­ся, от­се­ка­ет. Же­лез­ный цве­ток, за­меня­ющий сер­дце, пол­ностью рас­пуска­ет­ся, де­монс­три­руя сво­ему вла­дель­цу сер­дце­вину из тех же ши­пов, что прон­зи­ли его пол­ностью.

Пли­сец­кий уже на ули­це и не пом­нит, как тут очу­тил­ся. Мир ка­жет­ся ему чёр­но-бе­лым, а ды­хания ка­тас­тро­фичес­ки не хва­та­ет. Боль­ше ему не на­до ло­мать го­лову над по­веде­ни­ем сво­его со­ул­мей­та, не на­до га­дать за­чем тот так час­то оши­ва­ет­ся ря­дом, всё ста­новит­ся яс­ным в од­но­часье. Ни­кифо­ров прос­то хо­чет вос­ста­новить связь со сво­ей родс­твен­ной ду­шой. Хо­чет, но не мо­жет, у не­го не по­луча­ет­ся. Что-то жжёт глаз­ни­цы и Юра прик­ры­ва­ет ве­ки. Он зна­ет, что слёз не бу­дет да­же ес­ли по­пыта­ет­ся рас­пла­кать­ся. Де­ла­ет шаг в ли­шён­ном кра­сок ми­ре, ещё один, и ещё. Сры­ва­ет­ся на бег, по­ка не вры­ва­ет­ся пря­миком в опа­ля­ющие сво­ей ис­крен­ностью объ­ятия.

Юра хва­та­ет дру­га под ру­ку, ве­дёт его че­рез улоч­ки, пет­ля­ет поч­ти не на­роч­но по дво­рам, по­ка но­ги не ус­та­ют окон­ча­тель­но. Ота­бек всё это вре­мя мол­чит, не спра­шива­ет, не ин­те­ресу­ет­ся, и ему за это бла­годар­ны, как ни­ког­да. Он ос­та­нав­ли­ва­ет­ся на без­людной ал­лее, а на ули­це уже тем­но. Тор­мо­зит прос­то пос­ре­ди и зас­ты­ва­ет, а по­том его про­рыва­ет на приз­на­ние. Пли­сец­кий рас­ска­зыва­ет всё, да­же про­изо­шед­шее в Япо­нии, за­ика­ет­ся о сво­ём цвет­ке и за­кан­чи­ва­ет под­слу­шан­ным раз­го­вором.

— Ты то­же ду­ма­ешь, что это не­воз­можно? — неп­ри­выч­но хрип­ло вы­ходит.

— Хо­чешь, что­бы я сол­гал или ска­зал прав­ду?

Очень ин­те­рес­ный воп­рос, ведь да­же ес­ли Юра вы­берет ложь — прав­да бу­дет по­нят­на с пер­вых же слов. Са­мо на­личие аль­тер­на­тивы пред­по­лага­ет неб­ла­гоп­ри­ят­ный ис­ход. От это­го ста­новит­ся нес­терпи­мо вдвой­не.

— Я — не пол­ный, по­нима­ешь? — с на­деж­дой обо­рачи­ва­ет­ся он к Ота­беку. — Мне его не хва­та­ет, очень. Ведь я был го­тов стать да­же прос­то до­пол­не­ни­ем к не­му, но он сам от­тол­кнул. Так за­чем это де­лать? — и сов­сем ти­хо, пос­ле су­дорож­но­го вдо­ха. — Без свя­зи у нас не по­лучит­ся, да?

— Это ни­ког­да не за­кон­чится, — ес­ли ру­бить, так окон­ча­тель­но. — Ты бу­дешь тя­нут­ся, бу­дешь лю­бить, зак­ро­ешь не­дос­та­ющий учас­ток, но это не га­ран­ти­ру­ет те­бе вза­им­ность.

«Спа­сибо за чес­тность», — хо­чет ска­зать Юра, но в этот мо­мент ра­зум опять за­пол­ня­ет ви­дение. В этот раз всё как-то по-дру­гому, вро­де есть Ка­цуки, но тут кто-то ещё… В по­ле зре­ния по­пада­ет ещё один че­ловек, то­же па­рень, ру­сый и с вес­нушка­ми по все­му те­лу. Их трое и, как ми­нимум двое из них, удов­летво­рены про­цес­сом. Кро­ме япон­ца, тот выг­ля­дит сов­сем уж раз­би­тым.

Пли­сец­кий вы­ныри­ва­ет из яр­ких кар­ти­нок, слов­но уто­па­ющий из про­руби. Ды­шит тя­жело, паль­ца­ми цеп­ля­ет­ся за вов­ре­мя при­дер­жавше­го его Ота­бека, дро­жит. У не­го дав­но не бы­ло так, что­бы сби­вало с ног. Он поч­ти при­ходит в се­бя, хо­чет сно­ва поб­ла­года­рить, но есть од­но «но», ко­торое нас­той­чи­во сту­чит­ся в его мыс­ли, зас­тавляя об­ра­тить на се­бя вни­мание. Вик­тор хо­чет вос­ста­новить связь с со­ул­мей­том — да, ему то­же че­го-то не хва­та­ет — бе­зус­ловно, за всё это вре­мя не бы­ло ни од­но­го ощу­щения чу­жой бо­ли — вот оно, то са­мое про­тиво­речие. Сей­час Юра ощу­ща­ет се­бя не бо­лее, чем за­тыч­кой в ду­ше име­нито­го фи­гурис­та, прос­то средс­твом зак­рыть про­тека­ющий учас­ток.

Дрожь раз­раста­ет­ся, те­ло уже от­кро­вен­но тря­сёт, и ес­ли бы не силь­ные ру­ки Ал­ты­на, он на­вер­ня­ка б уже осел на ас­фальт. Хо­лод­ные кап­ли по­пада­ют на чу­жие пле­чи, на его щё­ки, за­тека­ют за во­рот­ник, и толь­ко тог­да Юра по­нима­ет, что идёт дождь. Они так и сто­ят в об­нимку под раз­раста­ющим­ся лив­нем, про­мока­ют нас­квозь и де­лят од­ну боль на дво­их.

В квар­ти­ру друзья за­вали­ва­ют­ся из­мо­тан­ные мо­раль­но прак­ти­чес­ки под ноль, мок­рые и за­мёр­зшие. Пря­мо в ко­ридо­ре раз­де­ва­ют­ся до са­мых тру­сов и Юра чис­то слу­чай­но сколь­зит взгля­дом по иде­аль­но­му те­лу Ота­бека, слиш­ком иде­аль­но­му, по­жалуй. Он под­ме­ча­ет толь­ко стран­ный шрам у то­го под рёб­ра­ми, хму­рит­ся, сгре­бая все ве­щи в од­ну ку­чу, и тут его слов­но то­ком про­шиба­ет. Рез­ко раз­во­рачи­ва­ет­ся, хва­та­ет ка­заха за ру­ку и, с чис­той яростью в гла­зах, прак­ти­чес­ки ши­пит:

— Где твоя мет­ка, Бек?

Ал­тын вздра­гива­ет, смот­рит оша­лело, при­от­кры­ва­ет гу­бы, буд­то хо­чет что-то ска­зать, но ни­чего не вы­ходит.

— Иди­от! Где мет­ка?!

Тот мол­чит и Юра на­чина­ет су­дорож­но ша­рить по его те­лу в по­ис­ках хо­тя бы на­мёка на от­ме­тину, но ни­чего кро­ме прок­ля­того шра­ма на бо­ку у не­го нет. Вот те­перь ста­новит­ся дей­стви­тель­но страш­но, го­лос са­дит­ся и ру­ки тря­сут­ся, как у за­кон­ченно­го ал­ко­голи­ка:

— Бе­ка, ты же не… Ты же не из­ба­вил­ся от неё? Ког­да пред­назна­чен­ный уми­ра­ет, я знаю, она тем­не­ет, ста­новит­ся, как обыч­ная та­ту­иров­ка, а у те­бя и это­го нет… Этот шрам — это же не… Ска­жи мне, что ты не сде­лал та­кой глу­пос­ти! Без мет­ки доль­ше ме­сяца ник­то не вы­жива­ет!

Он уже на са­мой гра­ни, хва­та­ет Ал­ты­на за пле­чи, встря­хива­ет, с на­деж­дой всмат­ри­ва­ет­ся в тём­ные гла­за, и ощу­ща­ет мяг­кую ла­донь у се­бя на шее, а чу­жой тембр об­во­лаки­ва­ет, ус­по­ка­ивая.

— Я от неё не из­бавлял­ся, смот­ри, — он при­тяги­ва­ет ру­ку Юры к шра­му, да­вая его ощу­пать, про­чувс­тво­вать, ведь тот дав­но уже за­тянул­ся.

Пли­сец­кий пре­рывис­то, с об­легче­ни­ем вы­дыха­ет и уты­ка­ет­ся лбом в смуг­лую грудь:

— Я бы не смог без те­бя.

— Прос­ти.

— И всё же… — так и не под­ни­мая го­ловы. — Где твоя мет­ка? В тру­сах? — со смеш­ком.

— У ме­ня её нет, — яв­но не­хотя от­ве­ча­ет Ота­бек.

— Но как так? Раз­ве та­кое во­об­ще бы­ва­ет?

Юра на­конец отс­тра­ня­ет­ся, а ка­зах толь­ко не­оп­ре­делён­но ма­шет го­ловой, под­талки­вая и зас­тавляя дру­га зай­ти в ван­ную.

— Да­вай сна­чала сог­ре­ем­ся, а по­том я рас­ска­жу, — сно­ва обе­щание, ко­торое он точ­но сдер­жит.

Ког­да они уже си­дят на кух­не, сог­ре­тые пос­ле ду­ша, и пь­ют го­рячий чай, Ал­тын ре­ша­ет­ся и на­чина­ет мед­ленно, слов­но не­уве­рен­ный в том, сле­ду­ет ли это го­ворить, свой рас­сказ.

— Есть один спо­соб ра­зор­вать связь душ пос­ле их со­еди­нения, но это очень опас­но. Он дей­ству­ет так же и в том слу­чае, ес­ли связь ус­та­нов­ле­на, но один из па­ры не при­нял вто­рого, и вто­рой то­же хо­чет из­ба­вить­ся от неё.

На этой фра­зе Юра поч­ти что да­вит­ся ча­ем, вып­лё­выва­ет ос­татки и с пол­ным не­вери­ем смот­рит на сво­его дру­га. Ведь так не бы­ва­ет. Все зна­ют, что так не бы­ва­ет. Пос­ле то­го ста­рого раз­го­вора с Ми­лой он сам про­верил и пе­реп­ро­верил мно­го-мно­го раз. Ес­ли по­яв­ля­ют­ся ви­дения — связь уже ни­как не ра­зор­вать, и смерть — единс­твен­ный су­щес­тву­ющий вы­ход из это­го бе­зумия.

— Как? — вот что его вол­ну­ет боль­ше все­го.

— Юр, — взды­ха­ет Бе­ка, — это очень серь­ёз­ная вещь, на та­кое не прос­то ре­шить­ся, и де­ло не в родс­твен­ной ду­ше. Це­на за этот раз­рыв слиш­ком ве­лика.

На мгно­вение Пли­сец­кий всё же сом­не­ва­ет­ся, а за­тем цо­ка­ет язы­ком и впол­не се­бе спо­кой­но про­дол­жа­ет ча­епи­тие:

— Не ху­же, чем всю жизнь стра­дать от пос­то­ян­ных гал­лю­цина­ций, вы­вора­чива­ющих те­бя на­из­нанку. Я прос­то хо­чу быть сво­бод­ным.

— Да­же ес­ли рас­пла­чивать­ся за это бу­дешь не прос­то до кон­ца сво­их дней, а це­лую веч­ность?

Юра смот­рит на не­го не­мига­ющим взгля­дом без на­мёка на ко­леба­ния, а по­том поч­ти не­уло­вимо грус­тно улы­ба­ет­ся.

— Да­же ес­ли веч­ность.

— При­ез­жай как-ни­будь в Ка­зах­стан, — вы­дыха­ет Ота­бек. — Я те­бя кое с кем поз­на­ком­лю.

Эта ночь ста­новит­ся пер­вой, в чре­де неп­рекра­ща­юще­гося на про­тяже­нии трёх лет бре­да, ког­да он на­конец по-нас­то­яще­му вы­сыпа­ет­ся. Его ин­те­рес не уга­са­ет, на­обо­рот толь­ко рас­па­ля­ет­ся и да­ёт та­кой за­пал энер­гии, что к кон­цу тре­ниров­ки вы­маты­ва­ет­ся не Юра, а сам Фель­цман. Ос­таль­ные при­сутс­тву­ющие на кат­ке от­кро­вен­но его шу­га­ют­ся, а ког­да в по­меще­нии по­яв­ля­ет­ся Ота­бек — вов­се ту­шу­ют­ся. Сра­зу вид­но — Мил­ка но­вость пос­та­ралась до­нес­ти до каж­до­го. Под­росток не сра­зу по­нима­ет, что поч­ти весь этот ро­пот ос­но­ван на за­вис­ти, и не к ко­му-то пос­то­рон­не­му, а в от­но­шении не­го са­мого.

Он ре­ша­ет­ся пос­мотреть на сво­его дру­га со сто­роны, не как тот, кто ви­дит его ежед­невно по се­ти или пос­то­ян­но об­ща­ет­ся в сво­бод­ное вре­мя — не как кто-то близ­кий. Смот­рит и по­нима­ет — Ал­тын прек­ра­сен нас­толь­ко, нас­коль­ко это во­об­ще воз­можно для его воз­раста, прак­ти­чес­ки иде­ален. Не уди­витель­но, что псев­до-но­вость о том, что они родс­твен­ные ду­ши, вы­зыва­ют за­висть у ок­ру­жа­ющих. Пли­сец­кий не сра­зу раз­би­ра­ет стран­ное чувс­тво, по­селив­ше­еся у не­го в жи­воте… Он и сам рев­ну­ет ка­заха к ис­тинной па­ре. От­ма­хива­ет­ся от этой мыс­ли и при­кусы­ва­ет гу­бы, ведь у луч­ше­го дру­га нет мет­ки.

— А ка­кого это — ког­да нет родс­твен­ной ду­ши? — тем же ве­чером ин­те­ресу­ет­ся Юра, си­дя ря­дом за прос­мотром филь­ма.

— У ме­ня её не то, что­бы нет, — взды­ха­ет Бек. — Она бы­ла.

— Бы­ла? — фильм сра­зу отод­ви­га­ет­ся на вто­рой план и всё вни­мание при­кова­но к Ота­беку.

— Я с ней поз­на­комил­ся не­задол­го до че­тыр­надца­тиле­тия, — ки­ва­ет тот. — Мы ре­шили, что в этот же день ра­зом обор­вём связь.

— По­чему? — ед­ва ли не все­лен­ское не­до­уме­ние в од­ном толь­ко сло­ве.

— Она ока­залась стар­ше ме­ня на двад­цать два го­да, за­мужем и с дву­мя деть­ми, — ка­зах ёжит­ся, вспо­миная. — Сам по­нима­ешь, это те­бе раз­ни­ца не в де­сять лет.

— Тог­да по­чему мет­ки нет?

— Она есть, прос­то дру­гая.

— Дру­гая?

Си­ту­ация при­нима­ет всё но­вые обо­роты и Ал­тын взды­ха­ет, от­ки­дыва­ясь на спин­ку ди­вана. Сколь­зит взгля­дом по по­тол­ку, под­би­рая пра­виль­ные вы­раже­ния, и вы­тяги­ва­ет пря­мо пе­ред со­бой пра­вую ру­ку ла­донью вверх.

— Ты её не уви­дишь, но она есть. Тут, — ки­ва­ет, ука­зывая на центр, где вы­деля­ет­ся ли­ния жиз­ни. — При уль­тра­фи­оле­те прав­да вид­на.

— А я ду­мал, что бай­кер­ские пер­чатки — часть тво­его об­ра­за, — хмы­ка­ет Юра и про­водит паль­цем по чу­жой ла­дони, ощу­щая нес­вой­ствен­ную ко­же реб­ристость. — Стран­но так…

— Мы прос­то не ус­пе­ли, она как раз еха­ла ко мне на встре­чу, ког­да в ма­шину вре­зал­ся дру­гой во­дитель. Я оч­нулся уже в боль­ни­це, ро­дите­ли тог­да знат­но пе­репу­гались, а ока­залось — бо­левой шок, пе­редан­ный от со­ул­мей­та. Приш­лось ис­кать дру­гие пу­ти, ког­да её вы­писа­ли.

— Она хо­тя бы те­бя по­няла, — под­жи­ма­ет гу­бы Пли­сец­кий. — Пос­та­ралась всё ис­пра­вить.

— Да, — ки­вок. — За это я ей очень бла­года­рен.

Юра ещё хо­чет спро­сить, что имен­но они сде­лали, что­бы ра­зор­вать связь, где нас­то­ящая мет­ка дру­га, по­чему у то­го шрам на рёб­рах, но мол­чит, по­тому что по­нима­ет — на се­год­ня ли­мит ис­черпан, итак зна­ет слиш­ком мно­го. Его уве­рен­ность в не­об­хо­димос­ти от­ка­зать­ся от па­ры рас­тёт в ге­омет­ри­чес­кой прог­рессии, по­это­му уже в а­эро­пор­ту, не­задол­го до от­прав­ки са­молё­та в Ал­ма­ты, он с тру­дом сдер­жи­ва­ет же­лание от­пра­вить­ся вмес­те с ка­захом.

— Ес­ли не пе­реду­ма­ешь че­рез пол­го­да — при­ез­жай, я всё ус­трою, — го­ворит ему на про­щание Ал­тын, крат­ко об­ни­ма­ет од­ной ру­кой и идёт к тер­ми­налу.

Юрий про­вожа­ет его взгля­дом, бу­дучи уже аб­со­лют­но уве­рен­ным, что ре­шение он не по­меня­ет. Ему на­до прос­то про­дер­жать­ся шесть ме­сяцев и тог­да он ос­во­бодит­ся от Ни­кифо­рова раз и нав­сегда, и пле­вать, ка­кую це­ну за это при­дёт­ся зап­ла­тить, по­тому что с каж­дым днём прок­ля­тая мет­ка на­чина­ет жечь всё силь­нее, буд­то её ежед­невно при­жига­ют рас­ка­лён­ной ко­чер­гой.

Па­рень счи­та­ет, что нет ни­чего луч­ше бла­жен­но­го не­веде­ния, ког­да не зна­ешь, кто твой пред­назна­чен­ный, ни­ког­да с ним не встре­чал­ся, а в иде­але — жи­вёшь в дру­гом угол­ке пла­неты. Он пос­то­ян­но ви­дит Вик­то­ра, вор­ку­юще­го с его лю­бимым — по его же лжи­вым ут­вер­жде­ни­ям — япон­цем, но со­вер­шенно точ­но зна­ет, что по но­чам в их пос­те­ли всё ча­ще по­яв­ля­ет­ся кто-то тре­тий. Нез­на­ние — вос­хи­титель­но, убеж­да­ет­ся раз за ра­зом Юра, наб­лю­дая днев­ную лю­бов­ную идил­лию на ль­ду, но за­тем­но же­ла­ет сво­ему тёз­ке най­ти ис­тинно­го со­ул­мей­та. По­ка од­нажды не за­меча­ет у то­го чёр­ную та­ту­иров­ку с не­обыч­ным, яв­но фран­цуз­ским име­нем на ло­пат­ке и от всей ду­ши со­болез­ну­ет, хо­тя вслух это не оз­ву­чива­ет.

Ему в го­лову да­же при­ходит сов­сем уж бе­зум­ная идея — пред­ло­жить Юри по­ехать вмес­те в Ка­зах­стан. Раз они смо­гут по­мочь Пли­сец­ко­му, то на­вер­ня­ка и для ка­цудо­на что-то при­дума­ют. Но вов­ре­мя по­нима­ет — не вый­дет, Ка­цуки лю­бит Вик­то­ра, при­чём лю­бит ис­крен­не, всем сер­дцем, а не из-за на­вязан­ных судь­бою чувств, как сам под­росток. Он пус­ка­ет всё на са­мотёк, не ма­лень­кие уже, са­ми раз­бе­рут­ся, и го­товит­ся к оче­ред­ным со­рев­но­вани­ям.

В этот раз борь­ба бу­дет не шу­точ­ной. Про­тив Юры выс­ту­пит сам Ни­кифо­ров и его про­теже. Ос­таль­ных за со­пер­ни­ков он не счи­та­ет. Тре­ниров­ки те­перь за­нима­ют всё его ес­тес­тво, от­вле­кая от пуль­си­ру­ющей над­пи­си на те­ле, ко­торая, как наз­ло, и пе­чёт, и че­шет­ся, и от­да­ёт болью по все­му ор­га­низ­му. Пли­сец­кий по­нима­ет че­го «тре­бу­ет» от не­го ду­ша и да­же уве­рен, что Вик­тор не от­ка­жет, но уп­ря­мо, сце­пив зу­бы, про­дол­жа­ет тер­петь и уп­ражнять­ся в ка­тании. С Ота­беком он соз­ва­нива­ет­ся прак­ти­чес­ки каж­дый день, но сто­ит ему за­ик­нуть­ся о воп­ро­се ме­ток — тот сра­зу сли­ва­ет­ся по са­мым глу­пым при­чинам. На­вер­ное, ему нуж­но вре­мя — по­нима­ет блон­дин и ждёт то­го ча­са, ког­да ка­зах сам всё рас­ска­жет.