Мороз

Дневной мороз жалит нос Бейонда. Он сидит неподвижно, каменным изваянием, с плотно закрытыми глазами. Мелкий пушок снега слегка припорошил его густую вороную шевелюру. Долговязые, скрюченные пальцы, будто приклеенные к острым коленкам, давно закоченели, как и сам Бёздей. Но его это не волнует. Нисколько. Он дышит через раз, едва уловимо. Худощавый, блеклый силуэт Б сливается с общей промозглой обстановкой.
Небо сегодня низкое-низкое, похожее на сплошную сгустившуюся кучу грязи. Это особенно заметно на отвесно-выпуклом горизонте, ближе к центру же тучи чуть рассеиваются, образуя серо-зелено-коричневую мглу. Солнце тусклыми, безжизненными полосами изредка прорезает туманную высь, но слишком безуспешно. Снега успело выпасть много за последние две недели, сегодня же он смотрится полупрозрачной перхотью старика. Ветер, такой ежистый, такой неприветливый, подстраивается под прерывистое дыхание Бейонда, ледяным жаром обдавая все вокруг хлестко, гулко. А потом как-то неестественно наступает тишина, отдающаяся пугающим эхом в пустынном саду.
Б кажется, что он не в себе. Словно кто-то перепутал в голове провода. Он чувствует себя дико странно, сравнивая жутко подавленное состояние с остывающим телом мертвеца. Его разум воспален, а мысли беспрестанно жужжат, раздирая расшатанные нервы. Бейонд не может сосредоточиться ни на одной мысли, они все либо разбегаются, либо выстраиваются в железобетонную стену. Недосягаемые или неприступные. Ему хочется зацепиться хотя бы за какой-нибудь промелькнувший в суматохе образ, но бестолку. Он сильнее сжимается в сидячий комок, растворяясь в безликой маске сегодня.
Бёздея утешает одно единственное - боль. Она нравится ему. Она заставляет чувствовать его. Жизнь. Стужу. Угнетение. Б представляет, как по его спине ровными, длинными полосами ложится нож. Острый. Тонкий. Горячая кровь стремительным ручьем бежит вниз, даря сладостную терпкость ни с чем несравненных чувств. Боль озаряет его золотом летнего солнца. От этого так хорошо, от этого так хочется смеяться. Бейонд любит кромсать собственные пальцы, запястья, да руки в целом. Он явственно представляет себе монстра, который томится в клетке - в его теле. И столь отчаянным способом пытается выбраться наружу. Только из-за этого становится хуже.
От Бейонда все чего-то ждут. Все чего-то хотят от него. Он - взрывоопасный сгусток неумолимых эмоций: безудержная злость, неотвратимая жестокость, испепеляющая раздражительность. Б ни в коем случае не сомневается, что его существование - опрометчивая ошибка, унизительная шутка. Он не должен жить. У него нет ни тяги, ни желания к жизни.
Б прячет обветренное лицо в дрожащие коленки. В ушах стоит колокольный перезвон, а сердце надрывно ухает в груди. Каждая клеточка продрогшего тела обострена, а чувства накалены до предела. Он не понимает, что испытывает сейчас. Он наглухо потерялся. Но стойкое чувство, что внутри все медленно усыхает - безжалостно бьет по вискам. Из-за этого в горле - пустыня, из-за этого безумно хочется пить. В изможденной голове пестрой вспышкой проносится боль, отчего Бейонд скрипит зубами. Ощущения двойственные. И сладко, и горько, из-за этого его мутит. Маревый запах ржавчины, воссозданный воспоминанием собственной крови, на секунду затмевает все убийственное перенапряжение, а потом молниеносно пронзает оцепенением. Через пару мгновений Бёздей приходит в себя, подмечая, что руки не слушаются.
Ему досадно, даже обидно. Как жаль, что варежки остались там, в комнате. Но возвращаться он не собирается, вот ближе к вечеру, когда совсем трансформируется в льдышку. Теперь Б с силой зажмуривает глаза, чувствуя, как сотни игл пронзают насквозь. Примерно то же самое с ним повторяется каждое утро - он не хочет просыпаться. Бейонд живо мечтает застрять в собственных снах: там всегда тепло, солнечно, там всегда есть радость, клубничный джем. Он согласен и умереть в царстве Морфея, лишь бы не быть марионеткой этой паршивой реальности. Может, Бёздей дурак. Может, Бёздей больной. Может, Бёздей окончательно сходит с ума. Но этого он не боится. Нет. Все к лучшему. Может, у него получится забыться в калейдоскопе сумасшедших фантазий. Может, у него получится отрешиться от уничтожающей действительности в эфемерных видениях. Ему хочется раствориться миллиардами частичками воды. Ему хочется стать частью чего-то целого. Ему так хочется покинуть этот ненавистный мир.
Б отчетливо слышит, как бьется мелкими кусочками его сюрреалистическая прострация. Он чувствует, что чья-то тень нависает над ним. Нехотя, а скорее пугливо приоткрывает глаза, фокусируясь впереди себя. Перед Бейондом стоит он же сам, то есть улыбающийся Эл. Лоулайт смотрит, не мигая, разглядывает, изучая. Он выглядит несуразно в мешковатом пальто, в увесистых сапогах и в стометровом шарфе, точно так же, как и Б сам. Бёздей отрывает унылый взор от добрых глаз, смотря уже на протянутые к нему ладони. На них красуются темно-вишневые варежки, с замысловатой россыпью узоров и крупными пунпонами на больших пальцах. Смешные, детские, такие теплые варежки, которые Б выбирал сам. Но сейчас они никак не воспринимаются им. Бёздей отворачивается, вновь замыкаясь. Прячется за копной чернильных волос, а отмороженными руками закрывается, сжимая покрепче коленки. Эл недовольно хмурится, не собираясь уступать ему. Аккуратно накрывает его руки своими, настойчиво протягивая их к себе. Бережно надевает варежки, заправляет пушистые края внутрь рукавов пальто. Затем соединяет подрагивающие ладони вместе, осторожно растирая их. Надеется, что приток тепла привлечет Б. А Бейонд лишь плотнее закрывает глаза, не переставая хорохориться. Лоулайт улыбается уголками губ чему-то своему, заботливо прикладывая отогретые руки к мертвенно-бледным щекам Бёздея. Тот непроизвольно раскрывается, подставляя лицо навстречу. Приятнее, чем боль. Его ладони обнимают чужие пальцы, с силой уводя вперед. И Б подчиняется, все так же не распахивая глаз.
Эл крепко держит его, позволяя навалиться на свое плечо. Главное увести Бейонда внутрь, к настоящему теплу, напоив горячим чаем, накормив свежим джемом. Б бредет послушно следом, еле передвигая ноги. Голова доверчиво покоится около шеи Лоулайта, а руки переплетены между собой. Варежки колются, впиваются не хуже тех игл. Но так нежно и любовно, что хочется улыбаться. Б приоткрывает один глаз, стремглав взглянув на обихоженную ранее скамью. Да, он отлично сливался с выцветшим общим фоном, как старая, ободранная статуя в ночи. Однако теперь там пусто и намного лучше без него. Ведь к нему вернулись любимые варежки, ведь к нему вернулось родное тепло...