Прочь из моей головы

С самого начала Грей осознавал, что все это не навсегда. Что решение это не приведет ни к чему хорошему, но почему-то кусок льда, который он по привычке называл сердцем, дрогнул. Капли слез на щеках, бледных, с алыми беспорядочными пятнами, глаза, уставшие от одиночества и отчаянные. Волосы, спутанные, как комок медной проволоки. Наверное, он тоже устал приходить в пустую квартиру и видеть частички пыли в холодном свете солнца, глотая отвратительный на вкус кофе. А она устала бегать от призраков прошлого по пустыням своего бессилия и одиночества.
Сначала в простой просьбе пожить у него пару дней он не видел ничего плохого. Как и ничего странного. В конце концов, она могла устать от вечного девичьего шума в общежитии. Но пара дней переросла в неделю, неделя превратилась в две, а они, в свою очередь, стали месяцем. За это время он привык к ранним подъемам, чистой квартире, которую он стал убирать вместе с ней, а потом уже под пристальным просмотром девушки. Привык к алой макушке, куче женской одежды на своих полках. Привык вставать по ночам и успокаивать её, вытирать незаметно слезы и укрывать вторым одеялом, своим, ибо холода Грей не боялся, в отличие от Эрзы.
Да и невольно ловил себя на мысли, что по утрам она не кажется столь страшной, как днем. Что, не вырвавшись из объятий сна, походит на обычную девушку, даже красивую, которая могла бы стать домохозяйкой, но сталь в карих глазах рушила это представление. Ел её еду, почему-то вкусную, хотя был уверен, что Скарлетт совершенно не умеет готовить. И с каждым днем понимал, что привыкает к этой жизни. Не хочет отпускать ни девушку, ни наступившую гармонию. Идиллию. Счастье.

Прочь из моей головы, наугад в темноту,
С середины концерта
Сквозь толпу, сквозь охрану, сквозь дверь и сквозь парк,
Чтоб чуть-чуть постоять над водой на мосту.

Но он понимал, что эта идиллия не растянется надолго. Может быть, ещё на день. Может быть, ещё на час. Может, на минуту. Но сердце, которое, казалось, перестало верить и надеяться давным-давно, не хотело возвращения к прежней пустой жизни. Ему нравилось видеть чужие вещи и знать, что кто-то тебя ждет. Но интуиция – чувство, без которого маг не был магом – говорила, что скоро все закончиться, и она не ошиблась.
Тогда прекрасно пела Мираджейн. Он помнил тонкие ломкие звуки гитары, нежный голос, от которого пылали щеки. Белые пряди её волос спускались по спине и груди, пряча ткань светлого платья. Он точно помнил, как хотел взять бокал и глотнуть ещё минералки со льдом – выпивать в присутствии Эрзы юноша не рисковал. Уж больно свежим было воспоминание о том, как Титания залепила ему по затылку, увидев в его руках банку. Но Эрза не смотрела на сцену. Погруженная в себя. Скрытая от мира за семью печатями. Грей жил с ней достаточно долго, чтобы увидеть в этом скверный признак.
- Все в порядке? – почти не разжимая губ, еле слышно спросил он. Привычка не мешать покою и чужому красивому голосу появилась давно, с тех пор, как они с Нацу стали перепираться даже в присутствии своей аловолосой подруги или же на выступлениях некогда известного демона.
Она не ответила, лишь почти незаметно покачала головой. Рука в железном коконе коснулась его руки и крепко сжала. «Не здесь, - говорил её жест. – Пошли в другое место». Разгадывать её движения он привык. Печальный опыт детства сказывался на всем его общении с Титанией, даже в таких мелочах. Поэтому он аккуратно вылез из-за огромной деревянной скамьи, обошел стол и по темному проходу прошел к чуть приоткрытой двери, щель которой впускала легкий солнечный свет. Эрза тащила его за собой, уверенно и решительно, ведомая своей мыслью. Пальцы, не по-девичьи сильные, сжимали кожу до нудной ноющей боли. Силуэт стремительно таял на солнце, но стоило только пару раз моргнуть, как он смог увидеть блеск начищенных доспехов.
Воздух был удивительно прозрачен, каким бывал всегда после дождя. Лужи озорно подмигивали прохожим, сырая земля размеренно чавкала под ногами. Небо, голубое и юное, нежно простиралось над головами жителей Магнолии. Но интуиция Грея упорно зудела, как пойманная оса. Ей что-то не нравилось в поведении Эрзы, и Грей был согласен со своим шестым чувством. Пока они шли по переулкам, ведущим в заброшенный парк, пока они выходили из него через кованные проржавелые ворота, пока поднимались по ступенькам к мосту, она не сказала ни слова. Лишь дыхание выдавало живого человека, а не робота, бездушную куклу с мотором внутри. А его, Грея, дыхание уже сбилось и стало неровным. Тело гудело от столь быстрого и длинного пути. Но вдруг Эрза замерла, отпустила руку и повернулась к воде.
Блики от воды отражались на глади доспехов и глаз, ослепляя его. Но она этого словно не замечала. А, может, и на самом деле не видела – не разберешь, когда она думает о других, а когда погружена в свои чувства.
- Я возвращаюсь.
Новость не стала шоком. Сердце лишь протестующее екнуло, но этого Грей предпочел не заметить. Вместо этого он лишь пожал плечами и вздохнул:
- Обратно в общежитие?
Эрза кивнула, и алые волосы скатились по ослепляющей стали. В глазах была тихая вежливая тоска, с которой она так часто ходила под руку все время. Все казалось ошибкой, хотя не было ничего такого в этом месяце. Просто друзья, просто жили, просто под одной крыше. Просто убегая от одиночества.
«Это ошибка. Самая большая и глупая», - мысль качалась на краю сознания, не осмеливаясь сделать рывок и вырваться наружу. И Грей усмехнулся.
- Мне будет скучно. Иногда, - произнес он и опустил голову. Вода успокаивала уставшие от солнечного света глаза, и Грей чувствовал себя ночным созданием, ребенком тьмы и мрака.
- Мне тоже, - призналась Эрза. – Извини, что побеспокоила.
- Да ладно, поздно каяться, когда дело сделано, - он пожал плечами и моргнул. Под веками кисло защипало, словно глаза успели высохнуть, и слезы выступили на ресницах.
- Вещи заберу завтра.

Прочь из моей головы - здесь и так кавардак -
Разбросав фотографии, выбросив вещи,
Уничтожив улики,
Все диски отправив в мусорный бак.

Впервые за все то время, что он вернулся домой, на душе было безумно тоскливо. Паршиво. Словно он кого-то предал и поставил. Но предавать было некого. Не Эрзу же, в самом деле? Наверное, кого-то другого. Вещи, лежащие на полках, или старые и новые фотографии, маленькие и большие. Их особенно много стало за этот последний месяц. Чувство, словно они были парой, чуть царапнуло Грея, но осталось без внимания. Глянцевые и матовые карточки лежали в альбомах на полках, пылились на диване, мерзли совсем свежие в конверте, пахнущем терпкой краской. Друзья? Они потерялись где-то между дружбой и чем-то большим, что никак не станет любовью. Смотреть на фотографии не было надобности. Он итак знал, что на них было.
Эрза и он, он и Эрза. Зачем они так убивали время? Неудачной это было идеей, но уже никак это не исправить. Убегая от страхов и одиночества, вины и тоски, они вечно куда-то ходили. Улицы, темные и яркие, освещенные солнцем. Друзья – удивленные, шокированные. Темные переулки при возращении домой. Наверняка, есть и изображение его окровавленной физиономии после того, как ему кто-то очень метко дал по лицу. Губы был разбиты, лицо украшали две царапины, глубокие, из которых текла алая жидкость. Сейчас все застыло корками, но фотография осталась, как и вещи, что так хотели забрать пара глупых пареньков. Эрза тогда мигом усмирила несчастных воров, и теперь им приходилось заходить к ним в больницу.
- Дамы защищают кавалеров, - язвительно тогда заметил Грей. – Что за нравы…
- Ты мой друг, - ответила она, - и в обиду тебя я не дам.
Друг? Наверное, они просто стали слишком близкими друзьями. Дорогими людьми – только и всего. Но все равно интуиция этим объяснением была недовольна. Она хотела сорваться с места и вернуть девушку в квартиру. Немедленно. Сейчас же. Но вместо того, чтобы её слушать, Грей открыл шкаф и задумчиво посмотрел на вещи, лежащие в нем.
Они разделили полки по принципу «через один», поэтому копаться в вещах не было необходимостью. Он взял стопку одежды – теплой и чуть пахнущей её духами – и опустил на стул. В свете он узнал в них её блузки и рубашки. Одна к одной, в отличие от его вещей, в которых всегда царил беспорядок. Другая стопка оказалась немногочисленными майками и футболками – представить в них Эрзу в общественном месте было невозможно. Она не позволяла себе ходить открытой, как в прямом, так и переносном значении этого слова. Зато часто натягивала их на тренировки.
Грей об этом знал, потому что в последний месяц сражался с ней чаще, чем за всю свою жизнь. И каждый раз уходил с подбитым глазом, рассеченной скулой или же разбитыми губами. Снова. Порой ему казалось, что Скарлетт делает это нарочно, чтобы ему было тяжелее есть и говорить. Но, чувствуя, как она бережно касается льдом его лица, убирая шишки и боль, смотря на бережно заклеенные пластырем царапины и аккуратно перевязанные раны на руках, в это слабо верилось. Верилось слабо и в то, что она могла носить платья, которые лежали в глубине полки, но яркие ткани пестрели в свете солнца, блестки переливались, а узоры расцветали на полотнах. Пальцы мягко коснулись шелка.
«Это же её вещи. Черт, зачем я в них копаюсь?» - запоздалый румянец вспыхнул на щеках, и он Грей поспешил вернуть все вещи на место. Но воспоминания не желали покидать голову. Как старый фильм, давно не выставляемый на экраны, они завертелись в аппарате и дохнули пыльным ароматом в нос. Вырвать бы да и выбросить их, но кто даст? Если заноза попала в палец, то вытащить её просто. Но как вытащить то, что попало в разум или сердце? Грей этого не знал. Но на всякий случай оглядел комнату, и не нашел в ней ничего, что можно было бы выбросить. Хотя лежали старые книги, ненужная одежда и подарки, от одного взгляда на которые мутило. Но выкинуть все это он не решался. Это было бы просто – мусорный бак почти под самым окном. Главное - прицелиться и отпустить руки. Полетели бы вещи в воздухе и рухнули бы в железную клетку, платя за свободу. Но что-то мешало. Заноза воспоминаний.
«Как у глупой девчонки. Хватит уже», - это он говорил себе всякий раз, откладывая торжественное дело на завтра.

Прочь из моей головы босиком, кувырком,
С чемоданом в руке или без чемодана в руке -
Налегке, вдалеке,
Пока я по тебе не проехал катком.

В отличие от него, Эрза не была склонна к сантиментам. Она собрала вещи, на удивление хладнокровно, быстро застегнула свой чемодан и вышла из квартиры. Оставила в коридоре на подставке ключи и испарилась, как ни в чем не бывало. Грей услышал стук закрывающейся двери выйдя из ванны. Но её тогда уже не было.
- Как вежливо… - заметил он и пошлепал в комнату. Половина полок была пуста, и это неприятно резало глаз. На подоконнике пропал красивый бутылек с духами. Выстроившиеся в ряд блески и туши ушли за своей хозяйкой. Расческа, которая вечно попадалась под руку, когда не надо, испарилась, словно её никогда не было. Исчезли фотографии в белом конверте, ушли и вечно забываемые на столе бронзовые буквы на брелке. Но мысли не ушли. Словно огромный тяжелый ком накладывались одни кадры на другие, переплетались между собой причудливыми змеями, обволакивали мягким, но прочным коконом разум. Грей не знал, что у него был так много воспоминаний. Особенно связанных с ней. Что-то изменилось, стало другим – раньше прошлое пряталось за железную, скованную ледяными полосами дверь. Но после этого месяца лед покрылся трещинами, петли рухнули, крошась пылью.
Боль вспыхнула на губах, как после первого удара по ним кулаком, обтянутым железом. Кожа почти горела под синяками, которые прошли лет десять назад. Некогда белая, покрытая пылью повязка на глазу почти стерлась из памяти, но перед глазами плыло детское лицо Эрзы, и тут же исчезло, стоило лишь моргнуть.
- Черт! – кулак приземлился в жесткую стену. Костяшки жалобно завыли от колющей боли, которая сладостной волной пошла по запястью. – Все же прошло…
Детская влюбленность в Эрзу Скарлетт была его болезнью, к которой Грей чувствовал иммунитет. Неделя незнания и непонимания самого себя появилась лет в десять и исчезла также неожиданно, как и пришла, уступив место глубокой признанности. Дружбе, сравнить которую ему было не с чем. Хотя девушек вокруг него было больше, чем парней – неважно, подруги ли, знакомые или безответно влюбленные – лишь одна удостоилась того, чтобы оставить след там, куда не ступала нога человека – в углу сердца, где ещё были чувства. Но теперь… Все летело к чертям. И все из-за того, что она пришла, когда захотела, и ушла, когда вздумалось. Проклятая кошка. Ненавистная аловолосая кошка с повадками львицы и равнодушными глазами сфинкса.
Ненависть шевельнулась в душе. Он неё почти ненавидел. Настолько же сильно, как и тосковал, настолько же сильно, как и любил когда-то, в далеком прошлом. Насмешка, ирония судьбы – вернуть его на круг назад, снова, в тот ад незнания и нерешительности. Превратить в маленького ребенка. В страдальца, потому что он знал, что его Титания не полюбит. Сердце её было занято каким-то непонятным человеком – то ли преступником, то ли героем – как именно назвать Джерарда Фернандеса Грей не знал. Но знал одно точно – ненависть ядовитыми кислыми соками перетекала и на него. Почему? За что? Кто бы объяснил.
Хотелось раздавить их катком. Переехать на поезде. Разрезать льдом на куски. Оставить алые капли крови на полу и уйти, оставив дверь открытым. Страх волной захлестнул его с головой, сбив дыхание. Мысли вдруг остановились, а затем испарились, оставив лишь пустоту, в которой ему пришлось остаться.
- Я схожу с ума… - давно такого не было. Последний раз привел ко многим смертям. А так нельзя. Остается лишь одно.
«Держи себя в руках, парень», - усмехнулся маг и сел на пол, запуская пальцы в темные жесткие пряди волос.

Прочь из моей головы, оборвав провода,
Спутав карты, фигуры сметая с доски,
Разбивая шлагбаумы на полном ходу,
Оставляя разрушенными города.

Безумие не думало его покидать. Оно лишь становилось гуще и плотней. За шумом людей, среди товарищей в гильдии, среди незнакомцев-горожан в магазине, среди пьяниц, таких же безумцев в барах чувство покидало его, улетая в одиночество. Там, где его никто не прогонит. В квартиру, где уже вовсю жил её призрак. Призрак Эрзы Скарлетт.
Стоило Грею отрыть дверь, как полупрозрачный силуэт улыбался, махал рукой и указывал на пустой стол, где должна была стоять еда. Но её не было, и магу приходилось вставать за плиту и жарить себе мясо. Или яичницу. Или просто спешно делать бутерброды. Он старался как можно громче стучать ножом, хлопать дверцей холодильника. Как можно сильней пускать струю воды из-под крана. Открывать окна, под которыми оживленно болтали люди и ехали порой тележки, стуча деревянными колесами. Но это не могло заглушить её звук голоса – низкий, чуть грустный и серьезный. Мягкий и на удивление мелодичный. Голос, в котором Грей слышал любые интонации – даже ноты боли, страха и смерти. Раньше ему было любопытно, что скрывается за маской хладнокровной валькирии, и он с жадностью ловил любые проявления человечности. Но теперь он ненавидел себя за это. Черт бы побрал его любопытство!..
Отчасти из-за него Грей и пустил подругу к себе в дом. Ему казалось, что если они будут жить вместе, то откроется тайна, и все станет по-другому. По-другому все и стало, но ему хотелось, чтобы все стало по-прежнему. Как и было месяц назад. Год. Два. Три. Чем дальше, тем лучше.
А пока он мечтал, призрак беззаботно бродил по квартире, одевался в майки и шорты, шлепал босыми ногами по полу. Садился на подлокотники и читал книги, возникающие из небытия. Расчесывал волосы – сначала правую сторону, собирал её в хвост, затем левую и сковывал её резинкой. Иногда он перехватывал еду с его тарелки. Иногда пил из его чашки. Порой взъерошивал волосы. Порывался перекладывать вещи, но его тонкие девичьи руки, которые столь сильно били по голове, лицу и туловищу, проходили через свитера, рубашки, вешалки, где качались брюки и куртки.
- Ушла бы ты отсюда… - каждый день, хотя бы раз в сутки, он говорил об этом ей, но морок оставался глух к его словам. Вместо этого он улыбался и качал головой. Затем указывал на его лоб, на свою грудь – туда, где должна была прятаться душа – и печально вздыхал.
«Ты меня держишь», - сообщала Эрза, грустно смотря на него карими глазами, через которые Грей видел воздух. Затем поднималась под потолок и щелкала пальцами по люстре. Хрустальный звон наполнял комнату, а фигура её таяла. Но только для того, чтобы вернуться и сесть на диван, поджав под себя ноги.
«Ты меня сковываешь», - она касалась чего-то невидимого, перебирала это пальцами, и сталь громыхала, ударяя молотом по его барабанными перепонкам и пробуждая чувство вины. Эрза всегда хотела быть свободной. На это она потратила свой покой, счастье и уверенность. А он, словно преступник, забирал то, к чему она так стремилась. Блаженный кубок, награду за долгие годы поисков, во время которых она стерла ноги.
«Ты сам не даешь мне уйти», - затем она встала с дивана и шла к нему, быстро и легко. В глазах тогда что-то отражалось, и таких моментов Грей боялся больше всего. Он чувствовал, что руки хотят вцепиться в горло, задушить его. Но призрак не мог ничего сделать – так, по крайней мере, думала ненастоящая Эрза. А Грей думал, что если она начнет его душить, то он сойдет с ума. Потеряет её. Дружбу, возможность видеть её каждый день. Проклятое наваждение! Но ничего поделать с собой он не мог.
В его голове царил настоящий кавардак. Все, что он смог выставить и выстроить по полкам за все годы своей жизни, лежало в руинах, царапало руки и ноги, било по пальцам, заставляло сочиться кровью губы и нос. И она лишь превращала все в ещё больший хаос. Разбрасывала страницы памяти, разбивала статуэтки событий, рвала ткани, била стены сознания. Стремилась на свободу, но откуда было знать глупому призраку, жалкой тени её настоящей, что с этим поделать было ничего нельзя? Он давно отравлен ей – и как это осознание не пришло сразу? В первый же день знакомства надо было бежать, бежать куда подальше. Надо было выследить её ночью и убить, вонзив ледяной кол в тогда ещё хрупкое и тонкое тельце. Нет, надо было просто не отпускать её сейчас. Тогда. Пару дней назад, когда она собрала вещи и вернулась к себе.
Рассчитывать было не на что. Только на плен воспоминаний – ведь именно памятью был призрак Титании, от которого Грей никак не мог избавиться. Да и не хотел.

Где крутится строчка одна днем и ночью:
"Вали из моей головы очень срочно!"
И вместе с собой забери о тебе мои мысли…

Он мог бы с легкостью сказать одно свое желание тому, у кого была бы сила его исполнить.
- Выведите её из моей головы. Скажите, чтобы свалила, - голос был бы у него рваным и надломленным от борьбы с самим собой. Некто бы взмахнул рукой, и Грей был бы здоров. Он открыл бы двери, окна и ушел бы со спокойной совестью на задание, в гильдию или просто на улицы – куда угодно, лишь дать выветрится воспоминаниям и мукам.
Но никто не приходил, и Грей был вынужден лежать на диване жалкой кучей, которая не могла даже пошевелить пальцем. Лишь бы не спугнуть наступившую пустоту. Воспоминание о ней бесследно исчезло, зато мысли снова хлынули неудержимым потоком – глупые и ничтожные. Он вдруг вспомнил её улыбку – скромную и неуверенную, словно боявшуюся, что её вот-вот прогонят. Помнил радость в глазах – слабый поток, тонкий ручей. Но и он мог стать океаном, если бы убрать камни. Помнил еле заметные в домашнем и уличном шуме, смешивающемся воедино, ноты старой песни. Помнил алые волосы, на которых солнце любило играть бликами. Он мог перечислить все цвета, что заметил на них. Терракотовый, как стены уютных кирпичных домов. Оранжевый – цвет радости и веселья. Красный, как соленая густая кровь, вкус которой он чувствовал слишком часто. Цвет красного вина, сложный и глубокий, что был подобен (как Грей думал) её душе. Перед глазами уже мелькнули знакомые пряди, и он резко моргнул.
«Все. Хватит. Не надо об этом думать. Вообще не думать. Ни о чем», - решил маг и повернулся на бок, лениво смотря на огромное полотно картины, растянутое по стене. И в резких мазках он видел её движения, походящие на танец. Не вальс – слишком твердой для этого была. Танго. Страстное. Его никто не танцевал один – никто, кроме неё. Уникальная. Единственная в своем роде и совершенно неповторимая. Сойти с ума из-за неё было не стыдно. В этом были даже прекрасные моменты. Но вот только какие?
Придумать их Грей не успел. Мысли прервал звонок в дверь подобно капле, которая прерывала покой воды и пробуждала на ней круги. Любопытство шевельнулось, как разбуженный зверь. Тело медленно поднялось. Село, затем встало на ноги, которые сделали неуклюжие шаги. Голова кружилась – ему показалось, что он слишком резко встал.
Дойдя до двери, тело само по себе коснулась ручки, потянула её на себя и…
«Я точно схожу с ума», - подумал Грей и недоверчиво моргнул. На пороге его дома стояла Эрза Скарлетт. Настоящая. Пахнущая дождем и своими отвратительными цветочными духами, от которых у него, кажется, была аллергия. Волосы слиплись, рука дрожала, держа тяжелый черный блок чемодана в пальцах. Одетая в черные брюки и рубашку, жилетом сидел на теле доспех, и капли стекали по нему, как по стеклу.
- У меня ремонт. Пустишь? – хрипло спросила она, и Грей лишь пожал плечами. Отказать ей он не был в силе.
И Эрза вошла в дом, опустила чемодан на пол и задумчиво посмотрела на него. Настолько, что Грей напрягся. Он подозревал синяки под глазами, измятое, как бумага, лицо, волосы, больше похожие на гнездо диких птиц. Но коснулась она почему-то его губ.
- У тебя кровь, - сообщила девушка. – Ты не заметил?
- Нет, - горло порезало голосом и пыльным воздухом. Юноше показалось, что это потекла алая жидкость наружу. Но нет. Всего лишь показалось.
- Дурак, - вдруг заявила Эрза и проскользнула мимо него, в глубину комнат, словно собираясь поселиться у него навсегда. Грей знал, что так оно и будет. Во всяком случае, отпускать её он не собирался.