Тысяча последних желаний

От имени Адриана.

Всему когда-нибудь наступает предел, приходит конец. Ничто в мире не вечно, рано или поздно все теряет свою сущность, беспрекословно стирается с лица земли. Как бы то ни было, но оно понимает, осознает, что не просто так появилось на этом самом свете, что оно нашло себе место в этом мире, что свою жизнь ему не больно терять. Раньше ведь им кто-то дорожил, оберегал его и не желал отпускать на небеса.



Поистине золотые слова. Любой человек должен - нет, он просто обязан отыскать свое личное счастье, приютить его у себя в довольной душе, вырастить скромный побег цветка удовольствия где-то в плодородной глубине удовлетворенного сознания и позволить этому чудесному волшебству распуститься сверкающими лепестками насытившейся умиротворенности. Да, человек определенно не в состоянии выжить без счастья, как и птица погибает, не чувствуя под своими легкими перьями и мощными крыльями воздушного пьянящего простора ясной голубизны свободы, не ощущая над головой живительного полуденного солнца, спрятавшегося где-то очень высоко-высоко в мягких перистых облаках. Всему в мире необходимо счастье. На нем основана сама теория существования всего живого на суше, в воде и в воздухе. Искрящийся августовский звездопад – счастье. Первый смех, шаги, слова маленького ребенка – это тоже счастье. Шумный свежий летний ливень, напрочь смывающий всю недостойную пошлую грязь с девственной родной земли, – и это также бесконечная услада. Все в мире – солнечное добро, все в нем – радость и покой. Все в нем – счастье.



Вот и знаменитый парадокс. Этому счастью и вправду не всегда суждено обрести своего хозяина, ведь некоторые люди до конца могут оставаться несчастными. «За счастье надо бороться». Но правильно ли так говорить? Каждый ли человек в состоянии бороться за свой покой? С отдельными, может, и немногими, людьми судьба играет злые шутки, она к ним неблагосклонна и каждый раз так и норовит сделать так, что нервные свободные крылья синей птицы выбивают ее из рук страдающего. Голубь надежды просто ускользает от него, терзает вновь, тем самым заставляя надеяться на его возвращение всю оставшуюся жизнь. Хотя за счастье стоит бороться, следует бежать за ним до потери пульса, стремиться к воображаемому свету в конце туннеля, которому, кажется, никогда не было и не будет долгожданного конца. Но надо спешить, спешить, пока уже не станет поздно и ничего нельзя будет изменить. Впрочем, некоторые люди устают на последнем метре трудного жизненного пути, спотыкаются, падают и уже не могут встать и идти дальше. Они голодны, немощны и… несчастны. Потому что этот ослепляющий свет для них уже навсегда погас. Светлячок желания и надежды умер, оказался раздавленным под каким-то несправедливым ботинком и прихлопнут спящим на полном росы листе. Но справедливо ли утверждать, что счастье не было создано для меня? Может, я просто не предпринял и одной попытки удержать его в себе? Может, я очень рано сдался? Но почему? Разве у меня когда-то было счастье? Насколько я осознавал, в данный момент я был счастлив с моей Розой, с моей маленькой дампиркой. Я был счастлив одним лишь ее томным взглядом, лишь одним ее вздохом, но не мог все понять, почему последнее время она меня не замечала. Я будто стал для девушки каким-то пустым местом, между нами пропала теплота. Я не ощущал ее, не мог приходить к ней в сны. Она запрещала. И почему? Что могло ее заставить отказаться от меня? Но… может, она и не отказывалась? Просто у нее пока нет на меня времени, она слишком занята с королевой Василисой. Ну да, правильно. Конечно, она еще занята. Она ведь так любит меня, и я ее очень сильно люблю. Мы уже давно вместе. И не стоит мне даже думать, что за последние несколько месяцев она могла отдалиться от меня, больше не давать мне своей любви. А мне хорошо. Я ведь знаю, что очень люблю ее. И я счастлив. Но что плохое, что-то темное мешает мне воспринимать мир как раньше. Он почему-то теряет все свое очарование, понемногу утрачивает все свои краски. И, наверно, только я знаю, что со мной происходит. Я пользователь Духа – могучей, пугающей и одновременно манящей неизведанностью пятой стихии магии. И рано или поздно все равно со мной это должно было произойти. Так странно, необычно это признавать. Признавать, что я, кажется, сошел с ума. Да, моя жизнь уже не будет прежней, надоедливые постоянные мучения и своеобразные угрызения совести все никак не покинут меня, и они не отпускают мое искалеченное сознание, мою порванную страданиями душу.

От имени Розы.

Наша сегодняшняя с Дмитрием совместная ночь почему-то не была похожа на остальные, привычные и прекрасные. Этой ночью что-то шло не так, как прежде, мне как-то недоставало положительных завораживающих эмоций, все изнутри горько поедало чувство того, что во сне у меня должно произойти что-то очень нехорошее, что-то страшное. Что-то, что прямо перевернет всю мою настоящую жизнь, произойдет что-то ужасное, горестное. Меня так и не покидало ощущение того, что кто-то умер или еще только собирается отойти в мир иной. Как бы то ни было, но тянущее, гнетущее чувство не покидало меня. Поэтому я еще очень долго не могла, боялась закрыть глаза. Я повернула голову и взглянула в окно. Декабрьский снег неторопливо падал крупными хлопьями, немного грозно завывала пурга. В этом году зима вышла очень снежной и холодной. Огромные голубые ели кое-где обвисли под тяжестью снега и льда, их некогда пушистые лапы прогнулись и местами осыпались от сухого и колючего наста на иголках, из-за чего они и стали такими тяжелыми. За стеклом делались страшные вещи, потому я и отвернулась. Сколько бы я ни старалась бодрствовать, меня все сильно тянуло в сон, и сопротивляться ему уже не было ровно никаких сил. Дмитрий уже тихо спал рядом со мной, его усталая голова мирно покоилась на соседней подушке, а каштановые волосы очаровательно растрепались. Более умиляться от его мужественной красоты я не могла, в конце концов моя голова также приземлилась около его и мои и без того тяжелые сонные веки неторопливо сомкнулись…

Что-то внутренне подсказывало мне, что это есть не мой личный сон. Я не могла представить всей этой горчившей убогости в своем воображении. Я стояла под голубой елью, колючие снежинки падали мне на лицо и покрывали своеобразной белой пленкой черновато-каштановые волосы. Несмотря на плач природы, на ее ненастье, я почему-то вовсе не ощущала холода. Было… нормально. Было никак. Как будто я находилась тогда в студии для съемок какого-нибудь драматического фильма ужасов, а вся эта стенающая природа была лишь своеобразной декорацией на фоне щемящей повседневности. Мне так и было не по себе, все внутри моего смелого тела так и тряслось, и не только от холода. Самым поразительным, что холодило мою душу, было то, что я прекрасно осознавала, в чьем сне я в данный момент находилась. Ведь я могла быть во сне только одного человека, а точнее мороя. И этим мороем был Адриан. Но… Вот только он всегда тщательно заботился, чтобы пребывание в его сне было комфортным, а все находящееся вокруг определенных, присутствующих там объектов было по-настоящему идеальным и красивым. Удивительно, что в этот раз он не подумал об окружающей обстановке. Нельзя сказать, что он просто мог «не успеть» обдумать ее…

Я еще немного потопталась на пушистом снегу. Каждое движение моей ноги отдавалось слегка чуждым, потусторонним похрустыванием растерявшихся снежинок. Загадочный лунный свет посылал воздушные блики застывшему ледяному озеру, облитому колючим настом, словно сахарной глазурью, валунам на спуске такого же белоснежного холма. Пройдя к воде, я присела на один из камней. Все вокруг было уныло и мертво. Нигде не проявлялось и малейших признаков жизни. Только сухой ветер, пробежавший в моих спутавшихся волосах, донес до меня мелодичное созвучие, словно такую короткую песню, состоявшую всего из четырех букв, но будто длившуюся всю постоянную вечность.

«Роза».

Этот возглас - нет, даже не возглас, а просто спокойное произношение одного лишь слова, моего имени, заставило меня вздрогнуть. Кто мог меня так называть? Так… нежно. Так… сладко. И так волнующе. Сердце сначала остановилось, замерло, застыло, а потом глухо упало куда-то в мертвую глубину грудной клетки, скатилось к желудку и рассыпалось миллионом рваных осколков боли и какого-то неведомого ранее горького страдания. Руки снова промерзли, все тело пробил озноб. Это был не Дмитрий. Оттого, как Дима произносил мое имя по-русски, я желала взлететь на крыльях удовольствия высоко-высоко, на мягкие небеса блаженства; то, как он нежно проводил немного загрубевшей теплой ладонью по моей смуглой щеке, возбуждало во мне рой неведомых эмоций, в животе порхали радужные бабочки. Я чувствовала себя самой счастливой девушкой на свете. А была ли я ей? Не знаю. Видно, первым пока все и ограничивалось…

Тот человек, который только что произнес по-своему мое имя, не вызывал во мне эту бурю радости, неземной эйфории. Ощущения эти обволакивали, тянули будто в черную мертвую трясину, медленно разрывали, разъедали на части измученное тело. Но заставляли терпеть все эти муки. Потому что им не суждено было прекратиться, когда я повернулась на зов.

Меня повергло в шок существо, находившееся чуть поодаль от камня, на котором я примостилась и осмысливала свои философские думы. Идеальная моройская фигура чуть поблескивала в лунном свете, будто освещалась божественным ореолом. От бледной кожи тоже исходило легкое сияние. Каштановые мягкие волосы отливали золотисто-серебряным шелковистым светом - да, они и в самом деле казались почти позолоченными. Глубокие водянистые малахитово-изумрудные глаза неторопливо разглядывали мое тело, растерянно блуждали по моему лицу и будто бы искали самые объективные ответы на все вечные жизненные вопросы. На юноше были лишь одни светлые брюки, ему также не было холодно в физическом плане. Но он не спешил подходить ко мне. Словно боялся. Но не меня. Он страшился, что я могу сейчас же исчезнуть, испариться и он больше никогда снова не будет в состоянии меня возвратить. Нет, он не хотел прерывать эту своеобразную красоту, не желал рушить эту идиллию, наоборот, он старался удержать последнюю надежду, пытался уловить последний порыв успокаивающего шелеста невесомых хрупких крылышек удовольствия, почувствовать угасающий горьковатый вкус преступного наслаждения. Я поистине чем-то завораживала его. Только его…

Адриан. Это был Адриан. Мой Адриан. А.Д.Р.И.А.Н.

А. Абсолютный соблазн.
Д. Доброжелательная нежность.
Р. Распахнутая скрытность.
И. Идеальная испорченность.
А. Аккуратная небрежность.
Н. Необычная посредственность.

И он наконец-то приблизился ко мне. Медленно и бесшумно присел на соседний ледяной камень. Так родимо и нервно провел рукой по моим темным волосам. Изумрудные глаза сияли, в их прозрачной глубине отражались северные звезды, просматривались насквозь далекие заснеженные горные склоны.

- Адриан…

Мой голос опустился до грудного шепота. До неясного сладостного придыхания. На мое лицо снова опустилась ласкающая тень летней листвы, отображающаяся в полных нежности и бесконечной преданности кротких глазах.

- Моя маленькая дампирка… я…

Но Адриан не договорил. Он вдруг встал со своего камня, опустился передо мной на колени, нежно заключил мою ладонь в свои, начал поглаживать ее. Минуту его голова была опущена, и внимательный, устремленный в одну точку взгляд будто изучал детальный состав мельчайших клеток кожи моей руки. Еще секунда, его губы приоткрылись, поцеловали ее. Он снова говорил.

- Моя Роза, я так люблю тебя… Не отпускай меня, пожалуйста.

Что он имеет в виду? Почему он так говорит? Куда я не должна его отпускать? О чем вообще он?

- Адриан, подожди. Отдай мою руку.

В его бесподобных зеленовато-травянистых глазах засветилось какое-то странное непонимание, даже почти обида. Но он послушно выпустил мою ладонь. Господи, что я делаю с ним? Что я творю с собой? У меня ведь есть Дмитрий, и его мне будто бы вполне достаточно. Я его люблю. Но почему тогда сердце так щемит? Почему прикосновения Адриана так… притягательны, эмоциональны и теплы? Что я сейчас ощущаю, даже пребывая во сне? Что вообще это все такое? И можно ли это состояние назвать сном?

- Роза, милая, к чему все это?

Но я опять обрываю его. Не могу слышать его голос. Это просто пытка. Не могу. Знаю ведь, прекрасно осознаю, что не имею ни единой возможности никуда деться от него сейчас. Дмитрий спокойно спит со мной рядом и вряд ли еще захочет зачем-то меня будить. Сама я не могу покинуть Адриана.

- Адриан, ты ведь, наверное, хотел что-то сказать мне? Раз снова пришел в мой сон?

Юноша еще больше опешил. Я почему-то начала откровенно отталкивать его. Он не понимал моего поведения, не мог поверить в то, что идиллия, так заботливо созданная его желаниями и скрытными мечтами, просто рассыпается по последним крупицам надежды. Все же он, с немалым трудом, правда, поднялся и устремил на меня болезненный, отчужденный взгляд. Никогда не могла и подумать, что у него настроение в состоянии настолько стремительно меняться.

- Да, нам надо поговорить.

Осмысленные фразы точно давались ему нелегко. Внутри он весь похолодел. Сам растекся по маленьким каплям, расплылся и исчез, как смахнутое с липкой прохладной глади воды отражение. Я знала, что наша беседа сейчас наверняка выйдет не очень-то приятной, тяжелой, скорее даже еще бесполезной. Но я также все чувствовала, что что-то нехорошее должно произойти. Но уже не могла ничего поделать. Этот разговор – билет в один конец. И у этого билета я сама торопливо оторвала «Контроль».

- Маленькая дампирка, я, кажется, сошел с ума.

«Сошел с ума…». Эти три слова глухо отдаются у меня в ушах, отталкиваются от барабанных перепонок и утопают где-то в расплывшихся остатках разбитого сердца. Нет. Он не мог. Не мог вот так просто давно покинуть меня. Почему бы и не мог? Ведь это я его покинула. Я и только я. Именно я виновата в его состоянии. Хотя… он вполне мог сойти с ума и по другим причинам. Никто же еще не знал, как на эти скорые сроки влияют вредные привычки. Как на это влияют алкоголь или сигареты в немалом количестве. Вдруг они также могли стать этим поводом?
Я обратила свое внимание на юношу. Он не двигался, замер, как мраморная статуя. Его голова была слегка наклонена вбок, взгляд изумрудных глаз был все таким же отсутствующим, немного грустным. Адриан будто обдумывал сказанное мне. Не знал, как я отреагирую на эту новость, пытался угадать мои чувства и реакцию. Не думаю, что ему стоило заниматься этим скучным, бесплодным занятием. Все мои эмоции, ощущения, вся жизнь, боль и чувство опустошенности то и дело бегали в моих шоколадных глазах. Их можно было читать как открытую книгу. Не надо было думать. Можно было просто легко читать…

- Что… ты сказал?

Адриан вздохнул. Прикрыл глаза. Потом опять открыл. Но они не смотрели на меня. Взгляд был устремлен куда-то в далекое эфирное небо.

- Я сошел с ума.

Произнесено так твердо. Так уверенно. Но… почему? Почему? Что-то чересчур много вопросов у меня сегодня. Но я и вправду не могу взять в толк, с чего он так в этом уверен.

- Почему… ты так считаешь, Адриан?

Только выдав этот вопрос, я почувствовала на себе живительную драгоценную прохладу весенней листвы. Она переливалась всеми цветами радуги, никогда прежде я не видела, чтобы его глаза имели склонность отливать то перламутрово-лимонным, то шоколадно-сиреневым или розовато-морским. Пронзительные кристаллы блистали, сияли. Все их грани набирали все больший насыщенный зеленый цвет, растворялись в нем и куда-то исчезали, порхали прочь. Разве могла я тогда догадаться, что то были сдержанные слезы…

- Я… уверен в этом. Последнее время мне так… не по себе. Я, ну… кажется, не отличаю реальность от сна. Ты сама должна в этом убедиться.

Я? Каким образом я могла это осознать? Что он снова имел в виду?

- Я… не понимаю тебя. О чем ты говоришь, Адриан?

Сказала это немного мягче. Но он нисколько не расслабился. Ранний азарт и всепоглощающая страсть в малахитовых озерцах будто навсегда угасли, зрачки растерянно бегали в разные стороны, мягкие губы сжались, разгладились. Сердце бешено колотилось, он вдруг закрыл лицо руками. Но это длилось всего секунду, от силы половину минуты, не больше. Потом он снова подошел ко мне. Снова опустился на колени. Взял мое лицо в ладони. На губах расцвела нежная улыбка.

- Я не отличаю сна от настоящего мира. Взять в пример тебя, моя Роза. Ты… ты так прекрасна. Ты нереальна. Красива, непорочна. Ты сияешь как жаркая южная звезда. Ты – мое запретное желание. Мой сон. Моя параллельная невозможность…

Меня поневоле наводили на неспокойные мысли его слова. Я прекрасна? Почему он так сказал? Как в одну секунду я стала такой красивой лично для него? Зачем он все это говорит? Адриан все что-то шептал и шептал мне, но я уже его не слышала. Этот бессвязный детский лепет служил сливавшимся в одну неслышимую массу гулом, фоном, на переднем плане громко выкрикивались вслух мои мысли. Постоянное непонимание. Щемящая, давящая опустошенность. Мое сердце не несется сумасшедшим ритмом, оно неторопливо качает кровь, все замедлялось, потихоньку останавливалось. Падало вниз, летело, с каждым глухим толчком ускоряясь… Наверно, скоро я лишусь его и больше не буду страдать…

-…но мы всегда будем вместе. Я всегда буду с тобой, ведь я так люблю тебя, Роза, и ты меня. Мы испытываем друг к другу такое сильное и крепкое обожание, что, надеюсь, оно поможет мне почувствовать себя лучше. Может быть, я даже окончательно и не потеряю голову. Мы вместе будем бороться. Мы победим эту боль, маленькая моя дампирка. И в будущем будем бесконечно счастливы, рады. Мы ведь будем вместе…

«Всегда будем вместе»? Как мы собираемся быть вместе? Как? Нет, это невозможно. Мы друг другу совершенно чужые люди. Он не имеет права все еще меня любить, он обязан идти дальше и не зацикливаться на том, что только ему нравится, что он считает безопасным и любимым. Он не должен останавливаться на мне, ведь я его больше не люблю. Он больше не вызывает во мне небесно дорогих чувств, он уже никто для меня. Я люблю Дмитрия. Да, я люблю только его. И должна сказать об этом Адриану. И не обязана заботиться о том, что произойдет после этого разговора. Я не должна никак реагировать на то, что Адриан вдруг пожелает покончить с собой. Тогда он еще больше опустится в моих глазах. Но и не только в моих. Он снова поведет себя как жертва. Внезапно осознание всего этого окатило меня стремительной освежающей волной действительности. Почему он так на меня смотрит? Будто что-то искал в моих глазах. Будто что-то выглядывал там. Согласие? Подчинение? Эту… любовь? Все же он так удивителен. Поразителен. Чудесен. Он все еще на что-то надеется. И зачем? Ведь «нас» больше никогда не будет. Никогда.

Я взяла Адриана за руку. Его кожа была такая нежная, прохладная, немного суховатая, но такая приятная на ощупь. Я, еле касаясь ее, легко провела по его руке. Он замер. Юноша не дышал, словно боялся вздохнуть и спугнуть это сладкое мгновение. Пытался растянуть это наслаждение.

- Адриан?

- Да, моя маленькая дампирка?

Его глаза прикрыты в немом удовольствии.

- Эй, Адриан?...

- Тише. Тише, не спугни его.

Его? Да, его. Я, кажется, понимаю, о чем он говорит. Этот момент. Он просто может рассыпаться, раствориться, утечь. Умереть. Этот момент нельзя упускать, но его надо прогнать, чтобы он не ласкал ему слух всю оставшуюся жизнь. Чтобы Адриан не жил пустыми надеждами. Это грубо, но справедливо. Такова жизнь. И ему с ней бороться, ему идти с ней бок о бок. Так действительно будет лучше для него.

- Адриан, мы уже давно расстались. Я больше тебя не люблю.

От имени Адриана.

Внутри все вдруг похолодело. Я приоткрыл глаза. По ним ударил морозный жженый простор северного ночного неба. Далекие звезды сияли. Вокруг было почти светло, как ранним утром, из-за белоснежного снега. Почему Роза так мне сказала? Что она имела в виду? Когда мы могли расстаться? Что все это значит? С чего она так обижает меня? Это все неправда. Я отказываюсь в это верить. Это ложь. Она любит меня. Любит. Любит. Она не могла бросить меня. Не могла…

- Роза, что ты такое говоришь?

Я посмотрел ей в глаза. Никакой любви. Ни единой крупицы нежности. Только обжигающая твердость и решительность. Да что с ней такое? Что с приключилось с моей бесподобной маленькой дампиркой всего за какие-то жалкие полторы минуты? Почему она так смотрит на меня? Неужели она за что-то злится на меня? Но что я мог ей сделать? Я же просто люблю ее. Очень сильно люблю. Обожаю до потери чувств. Но она отталкивает меня, отторгает мою любовь, преданность, уважение. Я восхищаюсь ей, а она просто рушит мое удовольствие.

- Адриан, мы расстались. Я не люблю тебя. Я давно отдала свое сердце другому мужчине. Ты мне никто.

Нет. Нет. Это неправда. Это все ложь.

- Зачем ты так откровенно мне врешь? За что ты так со мной?

Она отвернулась. Не хочет меня видеть. Не желает видеть моей слабости. Конечно, она сильная. А я уже нет. Я сошел с ума.

- Роза?

Девушка повернулась. Сейчас в ее золотисто-карих глазах проглядывалась ненормальная буря эмоций. Боль. Желание. Пустота. Злость. Разочарование. И еще какое-то неведомое чувство.

- Адриан, выпусти меня из этого сна. Хватит мучить меня. Я больше не могу это терпеть.

Все, конец. Это сейчас кончится. Я больше никогда ее не увижу. Не почувствую ее. Как заведенная кукла, медленно подхожу к девушке. Дампирка не двигается с места. Ее ноги будто приросли к земле. Она стоит и просто в упор хмуро смотрит на меня. Но я не могу остановить этого неземного, волшебного влечения к этому поистине прекрасному созданию, к этому ангелу. Медленно наклоняясь к ее строгому лицу, к ее разгоряченным губам, я горько прошептал:

- Поцелуй меня, пожалуйста…

Роза медлит. Она пытается куда-то деться от меня, отойти в сторону, избежать нашего поцелуя. Но я не отпускаю ее. Нет, нет, только не сейчас. Только не сейчас. Я и так не выдерживаю эту постоянную боль, эти вечные страдания. Я не смогу сейчас без родного тепла ее тела, без пьянящего вкуса ее губ. И вот мои непослушные руки крепко обвивают ее стройную талию, губы находят ее, тело воссоединяется со всем ее существом. Девушка пытается оттолкнуть меня, старается вырваться из этого сладостного плена, но я не выпускаю ее. Нет, не сейчас, нет. Поцелуй набирает обороты, из девственно-нежного он моментально перерастает в жаркое, необузданное, преступное наслаждение. Красивое тело моей маленькой дампирки прижимается к моему, мое также к ее. Сбивчивое дыхание двух разбитых сердец. Мое – наполненное болью от нашего разлада и потери так нужной реальности. Ее – ее же собственными в мой адрес болезненными словами. Но это мгновение будет длиться вечно в моей памяти. Память никогда не умрет, и моя любовь к тебе будет жить вечно, дорогая. Когда-нибудь мы все равно воссоединимся на том свете. Я буду ждать тебя, моя Рози. А сейчас спи, ты уже, видно, и вправду устала от меня. Ты ни в чем не виновата. Ты не будешь виновата в моей смерти. Не думай больше обо мне. Просто забудь. Так для всех будет лучше…

_______________________________________

Занимающийся рассвет. А вот и само долгожданное всем просыпающимся миром солнце. Его живые лучи манят, привлекают, прохладный прыткий жар сгоняет с еще сонного темного неба последние далекие алмазные звезды. Они подмигивают, мерцают и погибают, так кротко завлекая в прозрачную беззаботную даль с собой в свой заключительный путь…

Рассвет все разгорается. Здесь, на крыше, все еще больше и стремительнее прогревается, чем там, далеко внизу, в живом мире. Солнечные лучи тут уже совсем вошли в силу, они обжигают, покалывают и все так же влекут куда-то очень далеко-далеко… Но мне вовсе не жарко, не горячо, наоборот, почему-то странная темная истома окутывает все тело, которое тоже расслабляется и успокаивается. Солнце уже совсем встало, оно освещает плавленым золотом все вокруг: кривоватые причудливые силуэты деревьев, блистающий звездой шпиль административного посольства, холодную чуждую долину. Вот его медный диск ярко вспыхнул и рассыпался множеством позолоченных и серебристых песчинок…

А потом становится так спокойно и хорошо. Наверное, теперь я по-настоящему счастлив…