Ненавижу

Тёмная пустая квартира. Обстановка, бывшая когда-то уютной, сейчас казалась серой, несмотря на наличие множества тёплых тонов. Из неосвещённых углов тянуло холодом, как в уже давно не жилых домах.
В мёртвой тишине оглушительно громко звякнул ключ. Мужчина, азиат среднего роста, не глядя, бросил портфель на пол, и стремительным шагом прошёл на кухню. От его присутствия комнаты не стали более живыми, скорее наоборот. Возможно потому, что он так и не удосужился щёлкнуть выключателем.
Да он и сам выглядел как мертвец. Нет, внешне с ним было всё в порядке, никаких признаков недомогания или неухоженности, разве что щетина отросла, а на работе он даже улыбался тем, с кем приходилось вести какие-либо переговоры. Вот только Савада Тсунаёши угадывался в этом человеке лишь с большим трудом. Теперь нельзя было увидеть на его лице прежнюю тёплую улыбку, согревающие искры в карамельных глазах потухли, сделав их тускло-карими.
Тсунаёши сделал себе кофе – голода он не чувствовал – и прошёл в гостиную. Мужчина не знал, чем собирался заниматься сегодня вечером, так же как и не знал все предыдущие, потому что изо дня в день ему ничего не хотелось. Абсолютно ничего, полная пустота.
Всё началось четыре месяца назад. Хотя, если вдуматься, всё началось в тот роковой день, когда он официально стал боссом Вонголы, и Наги поцеловала его на удачу. Но именно четыре месяца назад, когда измождённый Савада после чуть ли не недельного отсутствия, в течение которого он находился то в главном штабе CDF, то в главной резиденции, открыл дверь родного дома, он обнаружил записку. Хотя нет, не так. Сначала – пахнувший на него холод и отсутствие осеннего женского полупальто нежно-сиреневого оттенка, её любимого цвета. А позже – крохотную записку, в которой было написано следующее:
«Тсуна, я тебя люблю, но не могу так больше. Мне кажется, что, находясь здесь, я застряла в каком-то пласте времени, а жизнь тем временем проносится вокруг меня. Хоть мне и становилось легче, когда ты был дома, и мы с тобой оказывались вдали ото всех – спасибо, что поддержал тогда идею о переезде – но последний месяц я практически тебя не видела, - Тсунаёши вспомнил свои приходы ночью, то, как он обнаруживал уже давно остывший ужин на кухне, а так Наги, в одиночестве спящую на их кровати. Неудивительно – она всегда была жаворонком. Вспомнил, и продолжил читать дальше. – Ты отдаляешься от меня, или я от тебя – не знаю... Но я так больше не могу, Тсуна! Люблю, но не могу. Поэтому я ухожу.
Прости и, наверное, прощай. И, прошу, ни в чём себя не вини.
P.S. Постарайся больше отдыхать. Быть боссом - почётно, но это убивает тебя».
Тсунаёши который раз перечитывал эти строчки. Ему казалось, что жёсткая бумага всё ещё хранит лёгкий аромат её духов. К тому же, кроме этого, в доме не осталось никаких напоминаний о ней: у Наги никогда не было пристрастия к покупкам чего-либо, а свои вещи она все до единой забрала с собой. Закрыв глаза, Савада легко мог представить, как Наги, оставаясь невероятно спокойной, опустошала полки в платяном шкафу, как дрожали её руки, когда она писала эту записку – почерк был размашистым и неаккуратным, хотя обычно он был мелким и ровным, да и слова «ухожу» и «прощай» разобрать было крайне сложно.
Савада глотнул кофе. Горькая жидкость обожгла горло.
Отвратительно. Это был, наверное, самый худший кофе из всех возможных.
В любом случае, Савада Тсунаёши ненавидел кофе. А сейчас ему было всё равно.
Тот он помнил так, словно это было вчера. Он помнил, что сделал ровно три попытки дозвониться, а потом бросил, прекрасно понимая, что она права. Он не пытался связаться с ней через Мукуро, с которым и без того отношения были весьма шаткие – Наги для него была дочерью, или, может, младшей сестрой.
Бракоразводный процесс он помнил смутно. Наверное потому, что всё было быстро и без лишнего шума.
Он никогда с ней не сорился, никогда не повышал голос.
А после... Не было ничего после. Он видел её один раз – лишь один! – по правое плечо Мукуро, который был в тот раз вроде как сам по себе. Тсунаёши никогда бы себе не признался, но он следил за ней весь вечер. Жадно, неотрывно. Он не пытался подойти к уже бывшей жене, но он заметил, что Наги всё время молчала. Женщина не произнесла ни одного слова, хотя к ним можно было приравнять пересечение взглядов: её и Рокудо.
Но это тоже было давно, вот только Тсунаёши никак не мог припомнить, насколько...
По ушам ударил звон телефона. Мужчина сбросил, не глядя. Его сейчас нет, а значит звонить ему нельзя. Никаких Хранителей, никакого Бьякурана с его прихвостнями, никакой Варии... Никакой работы...
О, ненавистная работа!
Когда-то он говорил Реборну, что не хочет быть боссом. Его не слушали.
Будучи подростком, он говорил, что это ему не подходит. Но его мнение никого не интересовало. Всем было плевать, что он, может, при всей своей никчёмности, хотел быть врачом. Не что-то серьёзное, вроде хирурга или кардиолога, нет. Он хотел быть педиатром, действительно хотел. В конце концов, с нужными предметами проблем у него не было, с алгеброй разве что. Да что и говорить, он ведь даже проучился один курс! И ему нравилось, хоть и было трудно, очень! Но нет...
Всем было всё равно.
Развод сломал его. Что-то хрустнуло в душе, и через образовавшуюся трещину стали медленно, капля за каплей, вытекать все эмоции. Сейчас Савада мог с уверенностью сказать – он ничего не чувствует. Ну, почти.
Приходя в резиденцию, он старался как можно быстрее добраться до своего кабинета. Видя перемены в нём, Хранители старались ему не мешать. А он старался им не показывать то, что он...
Что он ненавидел мафию. Савада Тсунаёши, босс одной из самых сильных на данный момент семей, всем сердцем ненавидел мафию. Это было как гной или плесень, чей рост он уже не мог сдерживать.
Мафия лишила Ямамото. Мафия превратила его друзей в убийц, как и его самого – он знал, что Реохей с лёгкостью сломает несколько рёбер недоброжелателю одним ударом и даже бровью не поведёт. Из-за Вонголы он находился в другой стране, которая была бы хорошо, если бы он приехал на недельку отдохнуть, а так слишком жаркая, душная Италия ему не нравилась.
Чёрт возьми, из-за этой не нужной ему должности босса Тсунаёши потерял самое дорогое – Наги. Или Хроме, как он порой любил её называть, именно так, смягчённо, Хроме.
Да чтоб вас всех вместе с этим телефоном!
«Ну что там ещё? – зло подумал Савада, всё же решивший взять трубку. – Вам так сложно оставить меня в покое?»
Трубка заговорила тревожным и сбивчивым голосом Гокудеры.
Тсунаёши побледнел, а потом телефон сам собой упал на пол. Его руки тряслись.
И тут он взвыл, словно раненое животное. А висках стучало:
«Наги, Наги, Наги...»

Похороны состоялись через неделю, но Тсунаёши сразу же решил, что он там не появится. Он просто не выдержит утешений. Да и что за глупость – утешать бывшего мужа погибшей в автокатастрофе. Это официальные данные, а реальные... Что ж, Саваде было приятно лично всадить каждому из них пулю в лёгкие.
Шёл ливень, словно они в каком-то американском кино. Вы же знаете такие фильмы, верно? В них погода обычно отражает общее настроение.
Все разошлись уже несколько часов назад, а Тсунаёши как сидел на грязной земле чуть поодаль, так там и остался.
Шаги. Сразу видно – точнее, слышно, что их обладатель хотел, чтобы его заметили.
- Не знал, что ты куришь.
- Да пошёл ты.
Савада выпустил струю белёсого дыма в сторону Реборна. Тот закашлялся – что-то не так было с его организмом, что-то не так... Но Тсунаёши было уже всё равно.
- Тсуна...
- Или ты считаешь, что мне стоило напиться? – Савада криво усмехнулся. Казалось, будто он сейчас рассмеётся, смотря прямо в эти глаза, цвета гадкого кофе.
- Я же босс, - сказал он едко, - а боссам нельзя напиваться.
Мужчина поднялся и бросил недокуренную сигарету себе под ноги, ожесточённо придавливая его носком ботинка.
- К тому же это отвратительно.
Так же отвратительно, как и вкус дыма, но сигареты не превратят его в мерзкую свинью. А курит он сегодня в первый и последний раз в своей жизни.
- Ненавижу тебя. Понимаешь, Реборн, ненавижу. Ненавижу за то, что ты впутал меня во всё это, ненавижу за то, что твоими стараниями стал боссом, и вашу любимую Вонголу я тоже ненавижу, чтоб ты знал. И, между прочим, не я один.
Ямамото Такеши, ты можешь быть уверен, что если ты попытаешься поддержать своего друга, ты будешь единственным, кого тот не оттолкнёт. Можешь быть уверен...
- Или ты думал, что я буду счастлив, копаясь в этом дерьме и видя смерть дорогих мне людей?
Неправильно. Не людей. Человека. Одной прекрасной во всех смыслах женщины, в чьи по-дурацки растрёпанные на затылке волосы он обожал зарываться носом, вдыхая их запах, чьи изящные, всегда прохладные руки, он мог покрывать поцелуями, чей голос в один момент стал музыкой для его ушей.
Но всё уже в прошлом. Этого не вернуть, а Савада не такой идиот, чтобы молить кого-либо об этом. С недавних пор он вообще атеист.
Реборн не шевелился и больше не пытался ничего сказать, потому что человека перед собой он не знал и сказать ему было нечего. Но рука киллера чуть дёрнулась, когда Тсунаёши без колебаний сорвал с пальца кольцо Вонголы и, кажется, хотел выбросить его. Но вместо этого положило в карман пиджака. Теперь на его руке было только обручальное кольцо, с которым Савада так и не смог расстаться.
- А может мне убить тебя, а? Вот прямо сейчас.
В руках Тсунаёши появился пистолет. Дурацкие варежки, как и перчатки, он тоже ненавидел.
- А?
Звук выстрела спугнул стаю ворон. Реборн подумал, что его шляпа теперь испорчена.
- Мимо. Ах, как жаль! – сказал Савада с наигранным разочарованием. То что он не целился, Реборн прекрасно знал. – Ну что ж, в другой раз тогда. Чаоссу, Ре-борн.
Аркобалено Солнца видел, как его ученик – он ли? – напрямик прошёл к свежей могиле и рухнул на колени прямо в грязную землю. Плечи Тсунаёши - или всё же Тсуны? – конвульсивно вздрагивали.
Через несколько дней кольца Вонголы будут уничтожены.