По ту сторону стихий. Часть 1. Огонь (окончание)

Джеджун понятия не имел, сколько времени прошло с того момента, когда его одним только прикосновением вырубил Юнхо.
«Вот же козел паршивый!»
Спина неприятно ныла от пребывания (видимо, все же долгого) в не самой удобной позе, а руки затекли и сейчас больно покалывали. Веки были словно свинцом налитые, поэтому не поднимались ни в какую. С третьей попытки удалось чуть повернуть голову в сторону, в процессе понимая, что шея тоже не в лучшем состоянии находится. Даже дышалось с трудом. Воздух казался каким-то слишком горячим. С тихим стоном Дже попробовал пошевелить руками, однако ничего не получилось. Тогда пришлось напрячь мышцы сильнее, но результат все равно знать о себе не дал. Разве что сквозь покалывающее ощущение в районе скрещенных над головой запястий теперь можно было почувствовать и грубую веревку, которой его руки были связаны.
- Пришел в себя, спящая красавица?
От этого голоса, раздавшегося откуда-то сбоку, Джеджун подпрыгнул бы на кровати (да, теперь он понял, где именно находился, но легче от этого не стало ни разу), но он лишь резко дернулся, сразу же зашипев от врезавшихся в кожу веревок.
- Тише, Бу~, - почти пропел Юнхо, наблюдая за тем, как водяной еще пару раз изо всей силы дернул удерживающую его руки веревку, - ты же не хочешь пораниться раньше времени, - улыбка сама по себе расплылась по лицу огневика, когда тот увидел, как мгновенно распахнул глаза Джеджун, в шоке уставившись на него, видимо, прекрасно поняв намек про «раньше времени».
Ким попытался еще раз выдернуть руки из тугой петли, но все снова оказалось напрасно.
Когда он понял, что грубая физическая сила здесь не вариант, потому что как-то не помогает вообще, было принято решение о том, что состояние полной трансформации и дальше игнорировать не имеет смысла, но стоило Дже попробовать…
Наверное, на его лице отразилась вся та паника, которая буквально за несколько секунд захватила разум и тело водяного, не собираясь его так просто выпускать из своих цепких лапок, потому что Чон смотрел на него и самым натуральным образом скалился, сам неспешно принимая как раз таки свой второй облик. Медленно ползли по груди древние символы силы Огня, завораживая, парализуя, притягивая и отталкивая одновременно.
Джеджун смотрел на Юнхо такими огромными, полными удивления и недоверия глазами, что и сравнения не подобрать. Ким не мог отвести взгляда от меняющегося на глазах огневика: вот, будто бы опаленные неведомым жаром, потемнели и закучерявились обычно медно-каштановые прямые волосы, кожа стала еще более смуглой и будто бы утратившей блеск, матовой, вязь черных символов теперь была не только на груди, но и на лицевой стороне ладоней, на пальцах. И глаза Юнхо. Они тоже изменились, став немного темнее, но не это пугало Джеджуна, а те языки багряного пламени, которые (он видел) плясали в глубине зрачков ифрита. Дже инстинктивно подался назад, чуть ли не выкручивая себе руки, но не обращая внимания на боль: Юнхо казался страшнее.
- Ну куда же ты, котенок? – чуть хриплым баритоном прошептал мужчина, пожирая стихийника на кровати голодным взглядом, позволяя себе уже которую за этот вечер самодовольную ухмылку. Дже сглотнул с опаской; Юнхо – с предвкушением. Язык Джеджуна нервно прошелся по губам, отчего Чон издал едва слышный рык и чуть отошел от кровати, давая парню слегка расслабиться, чтобы в следующую секунду резко сократить это расстояние и прошептать на ухо водяному, обжигая дыханием мочку: - Сейчас я тебе покажу, почему нам так нравится вас клеймить, - и практически раскаленным языком ухо обвел, заставляя толпу мурашек чуть ли не промаршировать по телу водяного. А потом снова поднялся на ноги и отошел, чуть отставляя правую ладонь в сторону, создавая в ней огонь, тонкой струйкой стекающий к его ногам и ложащийся там спиралями, обвивающими стопы ифрита.
Глаза Джеджуна стали еще больше, на этот раз от испуга. Он знал эту технику прекрасно – его любимый кнут. И Ким более чем хорошо представлял, какие повреждения можно нанести такой вот штукой, пусть этот огненный и не разрубит надвое, как джеджуновский водный с заледеневшей кромкой.
Парень отчаянно задергал руками, пытаясь одновременно вырваться и все же почувствовать хоть какие-нибудь отголоски своей силы. Ему ведь совсем чуть-чуть надо, чтобы освободиться и навсегда исчезнуть из поля зрения Юнхо. Уж лучше быть снегом в июле!
Джеджун тихо вскрикнул, когда, в очередной раз попытавшись вырваться, чем-то неудачно оцарапал руку.
- Бу, можешь не стараться. Эти веревки гасят силу Стихий, - ласково, почти любовно прошептал Юнхо, как истинный огневик наслаждаясь попытками водяного освободиться. – И они слишком толстые, чтобы ты смог их разорвать.
Джеджун вскинул голову на словах Чона и сделал это вовремя, чтобы увидеть, как его бывший замахивается огненным кнутом…
Он не разрубал воздух со свистом, нет, он приближался беззвучно, но очень быстро, даже, пожалуй, слишком быстро для кнута.
Ким смотрел на это расширившимися от ужаса глазами, в которых стояли слезы, а в зрачках отражался золотисто-оранжевый хвост.
Не прошло и полсекунды, как первый удар пришелся по груди Джеджуна. Это был не удар даже: пламя просто мягко огладило его от правого плеча к левому боку и сразу же отступило назад, повинуясь руке Юнхо.
И сначала ведь не чувствовалось ничего. Дже уже даже готов был простить Юнхо этот дурацкий прикол, когда…
Пришла боль.
Парня выгнуло дугой над кроватью, а из горла вырвался захлебывающийся вой. Запахло жженым мясом. Он кричал и не мог остановиться. Казалось, что огонь от этого удара доходит до самых легких, выжигает в них остатки кислорода. Разорвавший тишину вопль постепенно переходил в скулеж. Перед глазами все будто бы в багровом мареве, а очертания предметов утратили свою четкость. Единственное, что видел Джеджун сквозь пелену боли – белозубая улыбка и яркий росчерк кнута, который снова устремляется к нему.
Казалось, что первый удар выжег весь воздух из легких, но водяной снова кричал и бился в конвульсиях, когда кнут касался его кожи во второй раз. Теперь это было бедро. Мир переворачивался от удушающей боли. Казалось, что хуже уже быть не может, но следующий удар разубедил Джеджуна.
Хуже быть может.
Особенно, когда два хвоста одновременно прочерчивают полосы по его коже: поперек ребер справа и под левым коленом. После этого удара водяной стихийник сорвал себе голос, продолжая безумно хрипеть после каждого нового прикосновения огненного кнута к коже, выгибаясь и извиваясь на кровати, почти вывихнув себе руки: все, что угодно, лишь бы не чувствовать больше эту выжигающую саму его сущность боль.
Джеджун не понял, когда именно его разум затуманился настолько, что начал получать наслаждение от этой пытки. Настолько сильное удовольствие, что с губ слетали уже не беззвучные крики, а хриплые стоны, просящие большего…
Когда все это закончилось, Джеджун тоже сказать бы не смог. Перед глазами все еще плыло, грудь ходила ходуном из-за тяжелого дыхания, а каждое движение сопровождалось вспышкой яркой, но уже такой приятной боли.
Веревки натерли запястья настолько, что теперь по предплечьям и плечам стекали густые ярко-алые капли с острым металлическим запахом и солоноватым вкусом, прямо как те, что сейчас собирались на растрескавшихся губах Дже. Грудь Джеджуна тяжело вздымалась, и каждый раз он морщился от этого ощущения растрескивающейся кожицы на дочерна обожженных следах, оставшихся после кнута. Сейчас водяной был готов возвести Юнхо в ранг богов только за то, что максимальное количество хвостов у кнута было равно всего трем, хотя ифрит мог позволить себе и гораздо большее количество садизма в действиях.
Юнхо же в это время не мог отвести глаз от обессиленного полувозбужденного парня, которого он сам же несколько часов назад привязал к спинке этой замечательной веревкой, что позволяла огневику забирать силу стихийников себе. Правда, обычно никто не переживал эту плетку. И уж тем более не лежал после, так соблазнительно закрыв глаза, приоткрыв растрескавшиеся губы и раздвинув ноги, упираясь стопами в матрац…
Сколько же в нем силы?
Наметанным глазом Юнхо заметил, как постепенно, пусть и очень медленно, начинали заживать нанесенные им ожоги. В дело вступила та способность водяных, которую Чон сильнее всего ненавидел: пресловутая регенерация. Еще его учитель говорил, что водяных всегда надо убивать сразу, плевав на личные симпатии. Добивать, несмотря ни на что. Будь в этой комнате больше влаги, Джеджун бы уже давно и веревку порвал, и ткани регенерировал… И вообще, в принципе, Джеджуна бы тут не было изначально.
Но раз уж представился такой шанс… То нужно быть просто импотентом и дураком, чтобы им не воспользоваться.
Юнхо не причислял себя ни к одной из категорий, поэтому не прошло и нескольких секунд, как кнут был развеян, а сам огневик нашел себя в постели рядом с Дже, надавливающим на еще не успевший зажить ожог, тем самым заставляя парня заново чувствовать боль, пусть и не такую резкую, как несколько минут тому назад, но гораздо более возбуждающую.
- Юн… - Джеджун приоткрыл подернутые пеленой то ли наслаждения, то ли боли глаза и мазнул взглядом по лицу огневика, пытаясь сфокусировать его где-то в районе груди Чона рассматривая вязь древних символов, черным выжженных по коже. – Юн… - имя ифрита второй раз сорвалось с этих растрескавшихся губ, и Чон решил, что раз уж Дже жив и, судя по состоянию, очень даже не против продолжить, тормозить себя - дело исключительно бессмысленное.
- Я здесь, Бу, - тихо рыкнув, Юнхо самым кончиком языка прошелся по приоткрытым прохладным губам, слизывая капельки крови, позже добавляя к языку еще и губы, но не спеша пока что углублять этот поцелуй. Ровно до очередного «Юн», потерявшегося где-то между их губами.
Вот тогда-то ифрит себя отпустил.
Джеджун совсем не сопротивлялся, наоборот, даже специально приоткрыл губы, чтобы Юнхо было удобней скользнуть языком в его рот, добираясь практически до горла, вырывая из Кима рваные выдохи вперемешку со сдавленными стонами. Огневик не мог удержаться от соблазна проскользить ладонями по этому еще не забытому за каких-то три месяца телу, временами надавливая на медленно заживающие ожоги, ощущая губами в такие моменты вибрации нарастающего в горле водяного стихийника стона. И каждый раз глушить его, искусывая эти пухлые губы, прекрасно зная, что потом все равно заживет и можно не сдерживаться, не щадить его так, как делал это раньше.
Джеджун разорвал поцелуй первым, откидывая голову назад на все еще привязанные к спинке кровати руки, глубоко вдыхая и закрывая глаза. Но практически сразу же их снова широко распахивая и опять срываясь на стон, потому что Юнхо был не намерен вот так вот просто все закончить. Он вгрызался зубами в белоснежную чуть влажную от пота шею Джеджуна, засасывал, проходился языком по линии артерии от плеча и до уха, обжигая своими прикосновениями, с каждым разом становясь все жестче, почти не замечая привкуса крови на губах.
Огневик спускался ниже по этому телу, изучая отметины от кнута языком, после дуя на все еще влажную и слишком чувствительную кожу, слушая перемешавшиеся с шипением бессилия стоны вожделения, сжимая ладонями его узкую талию, когда Ким пытался вырваться или выгнуться, чтобы уйти от слишком острых ощущений.
- Ю-у-у-ун! – протяжно застонал Джеджун, когда Юнхо особенно удачно прикусил, а потом и пощекотал языком его правый сосок. Ифрит каким-то самым краем сознания отметил, что к водяному возвращается голос, а это может означать только одно – регенерация ускоряется. Но Чон задвинул эту мысль куда подальше, как крайне ненужную в этот момент, зажимая пальцами левый сосок своего Бу, спускаясь укусами все ниже, каждый раз касаясь своими сухими и горячими губами того места, которое только что истязали его зубы.
Джеджун метался по постели от таких контрастов. Взгляд выхватывал то аристократичные пальцы Юнхо, покрытые черными письменами, сжимающие его соски, то его лукавую улыбку, когда он собирался провернуть с телом Дже что-нибудь еще из практически невероятного. На особо удачных фокусах ифрита Джеджун мог бы рассмотреть потолок, но не хотел, поэтому закрывал глаза и стонал в голос.
Ким чувствовал этот жар, исходящий от уже обнаженного тела Юнхо, от его ладоней, губ и языка, что гуляли по прохладной коже водяного стихийника. Поэтому он даже не удивился, заметив отблески пламени в глубине темно-шоколадных глаз как раз перед тем, как губы ифрита обхватили до боли возбужденный от таких ласк член Джеджуна.
Воздух вокруг Юнхо был таким же раскаленным, как и его кожа, когда он уперся подбородком в твердый, словно камень, член Джеджуна. Ухмыльнувшись куда-то в район лобка, Чон ногтями впился в бедро Дже, заставляя парня вздрогнуть, а после и вовсе всего покрыться мурашками только от ощущения того, как горячие губы плотно обхватывают головку. Не менее жаркий стон снова заполняет комнату, а Юнхо медленно описывает языком круг, чуть надавливая, скользит в устье, подхватывая каплю смазки и заглатывает так глубоко, что головка упирается в заднюю стенку глотки, а Джеджун непроизвольно вскидывает бедра, стремясь оказаться еще глубже. Ифрит позволяет трахать свой рот не больше полуминуты, после чего опускает ладони на его бедра и медленно скользит вверх по стволу. Губами. Языком. Зубами.
Джеджун задыхается от таких игр и не может даже стонать, закатывая глаза от удовольствия и прогибаясь в спине настолько сильно, что позвонки опасно хрустнули.
Воздух вокруг Юнхо был уже не просто раскаленным, он был сухим до невозможности, а простынь вместе с матрацем под ним уже давно начала тлеть. Джеджун же, напротив, разве что изморозью еще не покрылся, выстанывая то громко в потолок, то глухо в плечо имя своего врага-любовника, который заклеймил его душу, а теперь еще и нечто космическое с его телом вытворял.
Юнхо же ощущал на языке чуть солоноватый привкус смазки своего Бу, отчего с каждым движением своего языка и губ по его члену возбуждался все больше. Но дрочить себе принципиально не начинал, от такой неудовлетворенности становясь все более грубым в ласках. Вот уже зубы прошлись по пульсирующему члену, не просто дразня, но царапая, отчего по телу Джеджуна разрядами проходила боль, приносящая с собой ранее ни разу не испытываемое удовольствие. А потом Юнхо в очередной раз скользнул губами вниз и довольно ощутимо засосал кожу прямо над вздувшейся веной. Дже со стона перешел на крик, захлебываясь вмиг вспыхнувшим золотистым огнем воздухом, закатывая глаза от удовольствия, вцепляясь онемевшими от веревки пальцами в резную спинку кровати…
Да, запас самоконтроля Чона Юнхо подошел к концу.
Ифрит даже не стал думать о том, чтобы смазать собственный член – ему хватит и предсемени. Заодно и выпала возможность проверить, насколько хороша регенерация внутренних органов у водяных.
Мужчина подхватил под колени все еще не пришедшего в себя Джеджуна, который затуманенным взглядом шарил по комнате в поисках чего-то или кого-то, закинул его ноги себе на плечи и, помогая рукой, уперся головкой собственного члена, с которой уже давно капала прозрачная вязкая смазка, в сморщенное колечко мышц. Ухмыльнувшись тому, что Дже вообще никакого внимания не обратил на отсутствие подготовки, огневик толкнулся в это желанное тело, с явным трудом преодолевая слишком тугое кольцо сфинктера, оказываясь во всеохватывающем тепле этого ледяного парня.
Когда Юнхо только толкнулся внутрь, Джеджун заорал не своим голосом от резкой боли, электрическим разрядом прошившей все его тело от копчика вверх. По щекам сами собой катились слезы, мышцы на руках напряглись настолько, что веревки на запястьях начали трещать, глаза закатились, а рот был открыт в немой букве «о». Тяжелые резкие выдохи не помогали уменьшить боль, а Чон тем временем с каким-то мазохистским удовольствием продолжал толкаться внутрь этого стихийника, плевав на болящий от того, насколько сильное сопротивление внутренних мышц приходится преодолевать, член. Но он не хотел, чтобы Джеджун расслаблялся, пуская его в себя. Нет, сегодня Юнхо хотел сам взять этого парня. Всего и без остатка.
Джеджун не кричал и не плакал, когда ифрит оказался в нем настолько глубоко, что лобком дотронулся до мошонки Кима. Дже тихо выскуливал имя Юнхо, прося его остановиться, когда тот резко подал бедрами назад и так же резко толкнулся обратно в тело водяного стихийника. Джеджун пытался уползти вверх по кровати, чтобы суметь хотя бы заплаканное лицо закрыть локтями, но Чон крепко удерживал его за бедра, методично вбиваясь внутрь этого тела, причем с каждой последующей фрикцией все легче и легче это делая.
Огонь расползался по комнате пропорционально желанию Юнхо, которое с каждой минутой становилось все сильнее, несмотря на то, что и с кем он делал.
Джеджуну было жарко. Он задыхался пылающим в легких воздухом от каждого толчка члена Юнхо внутри его тела, он не мог нормально ни вдохнуть, ни выдохнуть из-за расползающегося по комнате пламени, иссушающего воздух вокруг них. В голове не осталось ни мыслей, ни образов. Только два звука: их тяжелое дыхание и звонкие шлепки соприкасающихся тел. Руки ныли, сбившаяся грубая ткань простыни натерла кожу на спине, по лбу к вискам и дальше по шее стекали капли едкого пота, заставляя закрывать глаза и запрокидывать голову, пытаясь вдохнуть хоть немного так нужного ему прохладного воздуха. Но вместо этого раскаленный докрасна ад снаружи и такой же горячий пульсирующий член, все сильнее растягивающий задницу Джеджуна, внутри.
- АААаангх… Юн… хогх… Жарко! – это все, что смог выкрикнуть Джеджун до того, как одна из рук Чона не отцепилась от талии водяного, чтобы начать до болезненного резко надрачивать член Дже, а сам ифрит не накрыл губы своего любовника, утягивая того в грубый мокрый поцелуй, даже не замечая, как по стене от спинки кровати, к которой привязан Ким, во все стороны начинает разрастаться серебристо-багровая в отсветах пламени изморозь.
- Жарко, - выдохну Джеджун, когда огневик оторвался от его губ, а после снова развязно застонал на всю комнату, даже не задумываясь о том, слышит его кто-то или нет. Перед глазами все еще рябило от того ощущения кайфа на одном из толчков Юнхо, когда ифрит снова задел членом простату, срывая с истерзанных губ глубокий гортанный стон.
- Я… сейчас кончу… котенок… - Чон прошептал это на самое ухо таким тоном, что Джеджун снова не сдержался, срываясь на рваные стоны и такие же выдохи. Ощущения уже давно перестали быть чем-то обычным.
А лед, тем временем, все сильнее теснил огонь…
Ритм движений Юнхо становился все более рваным, а толчки - сильнее и глубже. Рука, сжимавшая член Джеджуна, двигалась резкими отрывистыми движениями в такт с бедрами, заставляя привязанного парня скулить от удовольствия. Из уголка приоткрытых губ блестящей ниточкой стекала слюна. Парень уже практически и не дышал, когда его накрыл оргазм на очередном толчке Юнхо и движении его же ладони. Выстанывая имя Юнхо и одновременно проклиная его, парень кончал, пачкая спермой свой живот и такие с ума сводящие пальцы ифрита, которые все еще держали его член, сжимая в себе Чона настолько сильно, что тот только и смог толкнуться еще глубже, чтобы после замереть, напрягаясь всем телом до самой последней мышцы, заполняя Джеджуна под завязку собой…
Белесая пелена, озаряемая багровыми всполохами, все еще плыла перед глазами, когда Юнхо наклонился, чтобы на этот раз почти нежно поцеловать Дже, не собираясь пока что из него выходить…
Но всему пришел конец, когда Джеджун, окинув Чона испуганным взглядом, тихо чертыхнулся и рассыпался миллионом снежинок, мгновенно растаявших в этом аду.
Чон Юнхо проклял тот момент, когда кончил в этого парня, подарив тому столь необходимую для его силы влагу…

Джеджун три дня приходил в себя, не очень понимая, что, в принципе, тогда произошло и какого черта Юнхо ему пытался показать. Что он его трахнет? Ха-ха. Ха. И еще разок «ха». Пять лет только этим и занимался, так что в ту ночь ничего принципиально нового не произошло: даже «расстановка сил» осталась прежней.
Джеджун хмыкнул и глянул на себя в зеркало (поскольку его квартира была подло сожжена одним небезызвестным ифритом, Дже на некоторое время перебрался пожить к Эмили), пытаясь понять, какого черта именно он.
Он какой-то особенный, что ли? У него энергия другая? Он вкуснее? В чем, черт побери, дело?!
Глубоко вздохнув, Джеджун постарался успокоиться. Еще раз придирчиво оглядев себя в зеркале, парень пришел к выводу, что темно-синий пуловер все же сочетается с белой майкой и серыми джинсами. Одобрительно кивнув своему отражению и в мыслях поаплодировав своему расчудесному вкусу, Дже направился в коридор, чтобы наконец-то обуться, перебороть себя и выйти за пределы квартиры, потому что есть хотелось, но холодильник Эмили был настолько чист, будто бы отродясь не видел в себе ничего, кроме ценника и паспорта с техническими характеристиками.
Джеджун обул простые черные кеды, захватил кошелек телефон и глубоко вдохнул, в который раз останавливаясь напротив двери.
Он уже больше недели отсюда не выходил. Дже был абсолютно уверен в стопроцентной защищенности квартиры, но он даже не представлял, как ему отбиться от Юнхо, если тому вдруг вздумается напасть. В человеческом теле Ким почти беспомощен, но только так он защищен от варианта быть найденным по клейму, которое до сих пор жжет кожу чужой энергией прямо над сердцем.
- Да что за черт?! Соберись, Ким Джеджун! Файтин!
Парень только-только закрыл за собой дверь, как в кармане завибрировал телефон, извещая о новом входящем сообщении. В голове мелькнула паническая мысль выкинуть технику к чертовой матери (да, за время, проведенное в четырех стенах, Ким Джеджун успел стать чуть ли не параноиком), но вовремя проснувшиеся здравый смысл и жадность не дали ему этого сделать. В конце концов, это мог быть кто-нибудь из его старых друзей, а новый телефон стоит денег и довольно приличных. Позитивного настроя надолго не хватило. Джеджун еще с улыбкой открывал сообщение от незнакомого номера, но дальше… Дальше захотелось одновременно застрелиться, повеситься, отравиться, утопиться и прихватить кого-нибудь с собой в придачу, чтобы на том свете не так одиноко было.
Жду у подъезда.
Все. Больше ни слова. Понимай, как хочешь.
Джеджуна медленно, но верно начинала охватывать паника. След на груди будто огнем жгло, так что в личности ожидающего сомневаться больше не приходилось. Как-то даже особо не задумываясь над происходящим, Дже сменил свой человеческий облик на трансформированный Стихией…
И не советую сбегать. Я найду.
Стихийник внимательно прочитал второе сообщение и решил… Что сбегать действительно не будет. Это же бессмысленно. К тому же он слишком любил зиму со снегом, чтобы вот так вот просто взять и отказаться от всего, что на него столь внезапным образом свалилось. Задумчиво хмыкнув, Дже пожал плечами, прикинув, что самоубиться, если что, успеет всегда, а Юнхо все же стоит послушать: насколько водяной помнил своего бывшего, тот не был склонен к импульсивным поступкам. Так что одно только присутствие Юнхо у подъезда даже не его, Джеджуна, квартиры показывает, насколько все было просчитано. Поэтому, не забивая больше голову всякими ненужными мыслями, Ким, так и не вернувшийся в человеческую форму, радостной блондинкой поскакал вниз через три ступеньки, прикидывая, что чем раньше все это начнется, тем быстрее закончится.
Дверь подъезда открылась с противным скрежетом, и Дже в очередной раз поклялся себе, что когда-нибудь либо смажет эти гребаные петли, либо снесет ко всем чертям эту нахрен никому не нужную железяку. Надо ли говорить, что так он клялся себе уже месяца два, когда бывал у Эмели в гостях, каждый раз забывая исполнить свои угрозы…
Юнхо стоял неподалеку от подъезда, рядом с роскошным серебристым Lamborghini, и задумчиво курил, выпуская в небо тонкие струйки белесого дыма. На скрип двери Чон резко повернулся, сразу же отбрасывая окурок в сторону, целиком и полностью сосредотачиваясь на Джеджуне. Под таким взглядом блондин чувствовал себя крайне странно: то ли экспонатом на аукционе, то ли девчонкой, которая на полтора часа опоздала на свидание с любимым оппой. В общем, ощущение было реально стремное.
- Нам надо поговорить.
Пиликнула сигнализация, и услужливый Юнхо распахнул перед продолжавшим пребывать в легком шоке Джеджуном двери пассажирской части. Дже нервно хмыкнул, видимо, пропустив какой-то важный пунктик в финансовой обеспеченности своего экс-бойфренда, но в салон сел, опять-таки, как самая приличная школьница на первом свидании: положив ладошки на коленки и застенчиво опустив голову, отгородившись ото всех нынче все еще светлой челкой. Хлопнула дверца. Через полминуты в салоне был уже и Юнхо, который, не проронив ни слова, завел машину и мягко тронулся с места, с каждой секундой оставляя Джеджуну все меньше шансов на возвращение в такую уютную и защищенную от всего на свете квартиру Эмели.
Все так же молча они доехали до дома Юнхо, в котором Дже провел пять своих самых счастливых (по крайней мере, он считал именно так) лет. Выйдя из машины, Ким направился прямо к двери, код от которой помнил прекрасно даже сейчас.
Пока Юнхо загонял машину в гараж, Джеджун успел бегло осмотреться и понять, что с момента его ухода отсюда, ничего не поменялось вообще. Нет, Чон, конечно, консерватор тот еще… Но из всех обновок в доме добавились только пыль на полках и всякий сор на полу, заставившие Джеджуна чуть раздраженно цокнуть языком.
Но как раз в этот момент пришел Юнхо, спасший своим появлением минимально прихожую и гостиную от громко матерящегося и ползающего по полу с тряпкой Кима.
- Проходи, - Юнхо махнул рукой, мол, чувствуй себя как дома, и направился в сторону гостиной. Не разуваясь. Дже сначала обалдел, потом готов был высказать этому самоуверенному напыщенному индюку все, что думает о его способностях по поддержанию чистоты, а потом вспомнил, сколько всякой гадости на полу… И сам последовал за Чоном, так и не решившись ступить на этот пол в любимых чистых носках.
- Я слушаю, - произнес Дже, когда остановился в трех шагах от огневика. На его удивленный взгляд блондин раздраженно повел плечами и пояснил: - Ты говорил, что нам надо поговорить. Я внимательно слушаю тебя, Чон Юнхо.
Однако ифрит по-прежнему не спешил отвечать, заставляя Джеджуна из-за своего молчания все больше хмуриться и надувать и без того пухлые губы.
В такой странной тишине прошло несколько минут, после чего Дже сорвался. Да как же его все это задрало!
Парень молча развернулся, и направился было к выходу, когда чужая рука схватила его за запястье и резко дернула назад.
Джеджун не удержал равновесие и стопроцентно упал бы, если бы на полпути к полу его не подхватили бы чужие, но такие родные руки, сразу же прижавшие к чужой, но от этого не менее знакомой, чем руки, груди...
- Ты теперь мой, Ким Джеджун, - прозвучало прямо над ухом, отчего водяной ощутимо вздрогнул и поднял голову, чтобы наконец-то заглянуть в эти пусть и чужие, но все равно такие нужные глаза. – И никуда ты больше не уйдешь, - прошептал с улыбкой ифрит, чуть наклоняя голову, чтобы одним поцелуем дать понять, что все вот это вот чужое теперь принадлежит только Киму Джеджуну.