Ароматом полевых цветов

Снег был колючим, почти острым, словно рассыпанная по земле мелкая стеклянная крошка. С каждым шагом Киба все сильнее чувствовал, как обломки холодного, сухого наста, по которому он брел который час, впивались в подушечки лап, обжигая нежную кожу. Он сжимал зубы в слабой попытке сдержать дрожь перенапряженных мышц, делал шаг, роняя лапы перед собой, и понимал, что тело сводит судорогами.
Кривоватая дорожка следов начиналась где-то далеко, и казалось, что Киба прошел уже сотню миль, но он преодолел от силы полторы. Время закончилось, и он не знал, сколько бродит по ледяной пустыне. Лапы медленно проваливались в ломающийся снег, отказывались шевелиться, но волк снова и снова шагал вперед.
Куда? Зачем?
Сухой стебель лунного цвета рассыпался во рту на мелкую стружку. Язык неприятно щипало горечью мертвого растения, и Киба то и дело сухо покашливал. Ему казалось, что вот сейчас, с очередным вдохом, оторвавшийся крупный кусочек листа перекроет трахею, и он попросту задохнется.
Едкий запах спекшейся крови, что преследовал его с самого начала пути, медленно рассеивался, уступая место ледяному, тяжелому воздуху, от которого не пахло вообще ничем. Вокруг расстилалась лишь бескрайняя снежная пустыня, равнодушная и всесильная, поглощающая последние остатки его жизни.
Лапа зацепилась за что-то, и Киба чуть не упал. Расставив ноги шире, он глубоко вдохнул и судорожно выдохнул. Приторный запах крови снова ударил в нос, пробуждая рефлексы. Просто задремал. Задремал на ходу и споткнулся о собственную лапу, как новорожденный щенок. Какой позор.
Хотя какая уже разница. Некому смотреть на него с осуждением. Некому смеяться над ним. И помочь тоже некому.
Киба вновь попытался спросить себя куда он идет, но ответом ему были лишь равнодушные завывания ветра. И волк, и ветер знали, что этот путь никуда не ведет. Потому что идти больше некуда. Потому что больше ничего не осталось, кроме равнодушного льда. Сказочного Рая нет и никогда не было. Как и счастья, к которому он так стремился.
В красных отсветах умирающей луны Киба видел свою тень – тощую, слабую. Жалкую. Он знал, что и сам сейчас похож на слабую тень себя прежнего. Где отвага, которой горели золотистые глаза? Где дух, заряжающий тело силой? Где гордость, хваленая волчья гордость? Даже она погибла в равнодушном снегопаде, замороженная беспристрастной зимой.
А он все шел куда-то, без цели и надежды, шел, сжимая в зубах источающий трупный запах ключик к Раю, шел, глядя мутным взором на снег под ногами. Он просто идет, пока может идти, чтобы не сойти с ума от поглощающей сердце пустоты.
В мутной пелене рядом он видел крупного серого волка, что с циничной усмешкой качал головой, скрывая теплый свет золотистых глаз. Видел, как ласково лизнула смущенного, но довольного песчаного волка голубоглазая волчица. Видел, как весело махал хвостом молодой рыжий волчонок, похожий на преданного пса, заглядывая в лицо суровому охотнику в дорожном плаще. Видел женщину-ученую в объятиях любимого.
А они не видели его.
Они смеялись и улыбались, счастливые и безмятежные, а его качал словно тростинку слабый ветер, пробирая до костей.
Они растворялись в блаженном тумане сознания, а он чувствовал, что с каждым шагом было все сложнее отрывать лапы от земли.
Они были мертвы, а он жив.
Что-то защипало на веках и исчезло в окровавленной шерсти крошечным кристалликом чистой скорби.
Киба прикрыл глаза, думая отогнать от себя наваждение, но понял, что поднять веки теперь намного сложнее, чем было мгновение назад. Он устал. Слишком сильно устал. Тело все еще дрожало после той битвы, открытые раны покрывались тонкой корочкой замерзшей крови. Ему хотелось просто отдохнуть, полежать часок, а может два, а может и того больше где-нибудь в тепле, позволить себе расслабится и почувствовать защищенность…
Нежный запах полевых цветов заполнил сознание, пропуская свои тонкие пальцы сквозь ядовитый клубок боли и отчаяния, разглаживая душу и расправляя крылья мечтам. Киба чувствовал мягкий ковер из молодой травы, теплые лучи солнца, встающего на безоблачном небе, и ласковые ладони, лежащие у него на груди.
- Киба…
Приятный голос ласкал слух, убаюкивал, и губы сами собой растягивались в улыбку. Он протянул руку и запустил пальцы в короткие темно-рыжие волосы, ее волосы. Почувствовал, как она чуть дрогнула от неожиданности, но вновь прижалась к нему, тихонько мурлыкнув. Захотелось рассмеяться, обнять ее крепко-крепко и почесывать за ушком, положив голову к ней на грудь и слушая, как зарождается это мурлыканье в глубине ее души. Но нет, не стоит портить идиллию. Как-нибудь потом, попозже. Сейчас он хочет лишь вдыхать ее аромат и утопать в райском блаженстве.
Резкая боль пронзила левую лопатку. Лапу свело, и Киба упал в снег. Туча сияющих искр-снежинок, совсем недавно упавших на крепкий наст, взметнулась в воздух и полетела искать себе новое пристанище. Сухой лунный цветок безвольно упал перед волком, похожий на ненужную тряпочку. Он мог бы поднять голову, дотянуться до него, но…
Сердце сжало в глубине сломленного тела, а пелена слез скрыла цветок от глаз.
«Как же больно. Не хочу. Нет больше смысла»

- Кто ты?
- Я? Я Мю.
Она так мило улыбнулась тогда, что он подумал, что за такую улыбку мог бы променять целый мир. Она казалась ему слишком далекой, недостижимой, как солнечный луч, за которым он в детстве пытался гоняться. А потом легкая и изящная пустынная кошка прижималась к его белоснежному боку и, всматриваясь фиалковыми глазами в его лицо, спрашивала:
«Ты не оставишь меня?»
«Нет, конечно нет»
Он обнимал эту хрупкую девушку-кошку, вдыхая аромат васильков, что веял от ее волос, и нежно улыбался. Рай – что это? Все друзья представляли его по-разному. Кому подавай охотничьи угодья, кому – заботливую семью, а кто-то бы хотел нянчить озорных детишек. Киба же не знал, что именно он так отчаянно искал столько лет. Его не прельщали рассказы Хиге о девушках, и вести вперед волчью стаю он тоже не особо желал. Наверно, в этом была какая-то особая прелесть – он жаждал найти Рай, чтобы узнать, что он из себя представляет. Обычное щенячье любопытство, красиво названное благородным путем ко всеобщему благу.
Сколько раз Цуме спрашивал его, какой смысл идти в «этот Рай»? Если бы даже Киба считал, то уже давно сбился б со счета. Он каждый раз уходил от ответа, или же отвечал общими фразами, и серый волк просто отмахивался, не желая слишком долго обсуждать вопрос. На самом деле оба они понимали, что Киба и сам не мог дать конкретного ответа. Просто должен найти – и все. Ни «зачем», ни «для кого» никто не уточнял.
А тогда, в сухой пустыне он наконец нашел ответы на свои вопросы, оказавшись в самом настоящем Раю. Там бы понравилось всем, Киба был в этом уверен. Теплый ветер перебирал шерсть, олени стадами паслись на сочных лугах, а воздух был кристально чистым, наполненным запахами полевых цветов. И, конечно же, она. Аккуратная, изящная пустынная рысь с нежными фиалковыми глазами. Вот ее бы Киба не стал делить ни с кем, и за нее бы отдал все богатства мира.
Она была кошкой. Кошкой во всех смыслах этого слова. Такая беззащитная – и такая сильная, игривая – и спокойно-мудрая. Он видел кошек в поселениях людей. Они всегда поступали так, как хотели, нагло смотрели с подоконников на ищущих место в жизни волков, но у хозяев мурлыкали и ласкались, утопая в блаженном тепле человеческих рук. Вот и с Мю все было также. Киба знал, сколько опасности может таить в себе кошка, и первое время часто оглядывался, не желая упускать ее из виду. Для безопасности, конечно. А потом – для души.
Мю показала ему тот мир, пряча в глазах хитрую улыбку. Ей было любопытно – кто же такой этот волк? Киба чувствовал себя словно на театральном представлении, где главным актером должен был быть он. Но ему тоже хотелось знать, какая она – эта грациозная кошка.
Любопытство – такое детское качество. Но Киба был рад, что еще не утратил его, когда позволял Мю подходить к нему ближе, когда отвечал на вопросы и задавал свои. Кошка была осторожна, но вскоре перестала отвечать образно, смеялась и рассказывала волку все, что могла рассказать. О том, на что похожи облака в небе, о том, как смешно маленький олененок скачет среди деревьев, а том, как пахнут васильки на лугах. А Киба слушал и удивлялся, почему он раньше не замечал той красоты, что была в мире вокруг него.
Они могли часами лежать на траве и глядеть в небеса, слушать стрекот кузнечиков и молчать, молчать… Мю прикрывала глаза и дремала, а Киба думал, что наконец нашел свой Рай. Свое место в этом мире – рядом с мурлыкающей на солнышке кошкой.
Для них обоих не существовало времени, и, наверно, Киба был действительно счастлив – ведь даже такая недвижимая вечность была ему, страннику, не в тягость. И тот сильный сухой ветер, приносящий с собой запахи леса и пустыни, людей и друзей-волков, заставляющий вспоминать о приторно-сладком аромате лунного цвета, пронзил белого волка насквозь множеством стальных игл. Ветер нес тепло, а Киба почувствовал, как душу сковывает холодом страха.
Он видел, как она смотрела себе под ноги, не желая поднимать взгляд. Тихонько говорила что-то себе под нос.
«Мы разные звери»
Но это же не повод. Или все, что говорила она раньше, было ложью?
«Мы разные звери. Мы не можем быть вместе»
Но кто, кто посмел это сказать?
«Мы разные звери. Прощай, Киба»
Когда она подняла глаза вновь, то уже сумела убрать с глаз пелену слез. Киба знал, что она пыталась не заплакать. И голос был таким слабым, таким обреченным…
«Прощай, Киба»

Хиге потом то и дело поглядывал на белого волка с легкой усмешкой, припоминая тому, как он рассказывал о том месте, где был. И о той, с кем был. А сам Киба не мог понять, почему друзья не заметили под лианами бессознательное тело каракала, пустынной рыси. Она должна была быть там. Она была там. А теперь уже погибла. Ведь он видел, как обращалось в туман ее тело, когда, отвернувшись, юная кошка прятала от него слезы. Его кошка, что бы там не говорили.
«Мы разные звери» - глупая отговорка, попытка спасти его от терзаний совести. Ей все же не удалось обмануть его, ведь Киба знал, кто именно виноват в том, что Мю не спасли. Кто оставил ее одну, обещав не бросать. Кто клялся про себя, что вновь отыщет Рай и изящную рысь с фиалковыми глазами, а теперь…

Раньше снег казался Кибе пушистым. Даже когда волк лежал на сухом насте, прячась от сурового ветра за обломками скал, он клал голову на землю и чувствовал мягкость недавно выпавшего снежного покрова. Теперь же даже падающие с небес снежинки были острыми, колючими, неприятно твердыми и холодными.
Волк едва дышал, ведь каждый вдох обжигал легкие ледяным равнодушием мира. Умирающая луна почти не освещала пейзаж вокруг. Киба приоткрыл глаза и увидел сухой стебелек и поникший бутон на нем. Он был готов сердиться, но сил даже на то, чтобы превратить бесполезное растение в пыль одним движением лапы, не было. Ведь… если бы не этот цветок, он бы так и остался в прекрасных Садах и даже когда умер, был бы счастлив. Но, видно, счастье вечным не бывает. И Киба вновь отправился за цветком, оставив за спиной тело рыси, но сохранив ее образ в сердце, чтобы узнать, когда встретит ее. Он же должен был встретить ее в Раю. Иначе смысл было туда так стремится его душе?
Но Рая нет.
И Мю больше нет.
И нет никакой надежды.

Лишь равнодушная луна видела, как некогда могучий волк теперь лежит, потрепанный, на снегу, и не может – не хочет больше ничего.
«Я обещал… обещал дойти до Рая.. довести всех… Но они уже мертвы. Им уже все равно. Как и ей»
Лица друзей вновь промелькнули в сознании Кибы, их голоса смешались в неприятный звон. Он хотел забыться, не вспоминать больше ни о чем, просто перестать существовать – и не чувствовать больше нетающего льда телом и всепоглощающего холода душой.
Но…
«Она, должно быть, ждет меня… Вдруг она ждет меня там, в Раю? А я просто еще не дошел?..»
Волк приподнял голову и увидел впереди лишь снежную пустыню, такую же, как и позади него. Ветер уже стер его следы, ни оставив земле воспоминаний о тяжелых шагах и медленном движении, словно Киба никуда и не ходил. Словно так и лежал здесь, крохотная частица мертвого мира, не менее мертвый, чем все его друзья. Чем сухой лунный цветок. Чем оставленная там, на другой стороне сознания, милая девушка…
Киба медленно приподнялся на дрожащих лапах, чувствуя, как напряжена каждая клеточка его тела. Она ждет его. И он должен найти. Хотя бы увидеть еще разок. Ведь если бы не Мю, он бы никогда не понял, что можно дорожить кем-то, кроме себя самого. Она подарила ему любовь, и он стал любить – ее, друзей, мир. Он захотел жить в этой новой, красочной вселенной, такой яркой, как блеск ее глаз. Она вошла в его жизнь с улыбкой, шутя опрокинув на серые громады жизни баночки яркой краски, а он так и не успел сказать ей “спасибо”.
«Да, мы разные звери, но ты же ждешь меня, верно? Ты ждешь меня в Раю, и я должен, должен туда дойти… Должен… дойти…»
Лапы подогнулись, и Киба вновь упал на холодный лед. Снежинки взметнулись в воздух и медленно осели на когда-то белую, а теперь грязно-серую шкуру в кровавых разводах. Сознание еще жило, но тело отказывалось служить. Цветок, когда-то тоже белоснежный, а теперь мутно-желтый, светился перед глазами, медленно проваливаясь в темноту. Киба неожиданно понял, чем Сады Вечности так отличались от его привычного мира. Там не было белого цвета. Холодного, мертвого, льдисто-белого цвета. Там было тепло ее улыбки и нежный свет фиалковых глаз, аромат васильков и звенящий весенней капелью смех, а белого цвета не было.
Белый – цвет льда и смерти. Цвет снега и равнодушия. Холода и бессмысленности.
Наверно, не случайно его шерсть была именно белой. А сейчас посерела.
С неба лил дождь, вечный спутник одиноких сердец. Киба и не заметил, как колючие снежинки сменились теплыми каплями, лишь почувствовал, что его тело медленно погружается в воду. Наверху вновь белела луна, очистившись от волчьей крови, а лепестки цветка, мертвого ключика в Рай, поднимались на поверхность, словно не могли пройти с так долго оберегавшим их волком последний отрезок пути.
Лед таял.
Лед все-таки таял.
Мир возрождался, но уже без него.
Откуда-то издалека теплый ветер донес едва ощутимый аромат васильков.